Рафа с горечью смотрел на разоренную землю. Он чувствовал, как его охватывает гнев при виде замусоренной площадки, на которой ютились домишки рабочих с выбитыми стеклами и заляпанными грязью стенами. Повсюду, куда бы ни падал его взгляд, видны были только грязь и разрушения.
Высоко вверху удары бесчисленными кайлами, кирками, мотыгами, вгрызавшимися в камень карьера, служили постоянным напоминанием о том, в чем причина такого упадка. И, пока его волокли вниз по утопавшей в грязи тропе, он мог думать только об одном – о неутолимой жадности Демьюрела.
В холодном промозглом воздухе боль в плече Рафы еще усилилась. Видеть, что причиняет ему такую боль, он не мог, но чувствовал, что она пронизывает плечо до кости. Коротышка, увлекая его за собой с помощью цепи, все ускорял шаг, так что Рафа едва удерживался на ногах. И при этом мучитель ехидно вглядывался в глаза Рафы. Рафа улыбнулся ему, но встретил в ответ лишь презрение.
В конце площадки с хибарами высился большой каменный четырехэтажный дом под серой сланцевой крышей. Дом имел мрачный, запущенный вид, окна верхнего этажа были замазаны черной краской. Вокруг блекло-зеленой входной двери валялись самые разнообразные объедки. Две жирные вороны клюнули раз-другой, но, увидев людей, неохотно улетели прочь.
С обычной своей грубостью двое негодяев ногой распахнули дверь и втолкнули в дом Рафу и мальчонку. Они оказались в просторной комнате с длинным деревянным столом и скамейками вдоль него. В конце комнаты был камин, вырубленный в каменной стене. За решеткой потрескивал слабый огонь. Вдоль стен тянулись дощатые нары в четыре этажа, между ними едва можно было протиснуться. На всех этих хлипких дощатых настилах были соломенные матрацы, накрытые грязными одеялами.
В дальнем конце стола сидела жилистая рыжая женщина. Длинное, худое лицо покрывал толстый слой свинцовых белил. Губы были густо, но неровно, особенно у краев рта, намазаны карминной кошенилевой краской. Черная мушка, грубо, будто спьяну, нарисованная сбоку на подбородке, постоянно двигалась. Рафа смотрел на женщину и думал, что мушка и впрямь похожа на огромную черную муху, ползавшую по лицу.
Она сидела в широченном деревянном кресле ее ноги покоились на столе, в руке дымила длинная глиняная трубка. Струйки серого дыма плясали вокруг ее лица, запутывались в прядях рыжих волос, неряшливо свисавших на глаза. Возле ее ног стояла небольшая темно-зеленая бутылка из толстого стекла, наполовину уже пустая.
Женщина сразу всколыхнулась и нетвердо встала на ноги. Она поспешно одернула длинную юбку и застегнула ворот.
– Мистер Консит, мистер Скерри, чем я обязана этому неожиданному… удовольствию?
Мистер Консит, толстый верзила, ощерился в улыбке и отвесил претенциозный поклон, придерживая при этом завиток волос, выпущенный на лоб. Ему казалось, что он производит неизгладимое впечатление своими изысканными манерами.
– Обычное дело, миссис Ландас. Вот этот молодой человек хотел бы испытать на себе высшее гостеприимство под присмотром прекраснейшей хозяйки во всей округе. – Он пригладил пряди волос на обширной лысине. – Этот милейший молодой человек – гость викария Демьюрела и надеется найти у вас самый любезный прием. – При каждом слове, полном сарказма, на его губах пузырилась слюна.
– Оставьте его у меня, мистер Консит, заверяю вас, здесь он чудесно выспится перед тем, как приступить к работе.
Она положила свою трубку на стол и распрощалась с Конситом и Скерри, улыбаясь и махая им вслед рукой. Быстро пробормотав «до свидания, миссис Ландас», они удалились. Миссис Ландас, с ухмылкой на выбеленном лице, ринулась к двери и заперла ее за ними на все запоры.
Когда она обернулась, Рафа увидел, что ее настроение круто изменилось. Куда девалось приветливое выражение, куда девалась улыбка. Исходившая из нее злоба, казалось, прибавила ей роста. Ее грудь вздымалась, ярость искажала лицо, прорезая глубокие белые борозды вдоль бровей; она метнула взгляд на Рафу и мальчика и завопила:
– Не думай, парень, что здесь тебя ждет сладкая жизнь. Ты здесь затем, чтобы работать, миленький, и ты будешь работать! Чуть оплошал – окажешься в карцере.
Она указала на небольшую дощатую дверцу в противоположной стене. Мальчик не мог слышать, что она сказала, но по нему было видно, что он все понял. Он отступил от нее, постаравшись спрятаться за спиной Рафы.
– А ты, малец, даром что глухонемой, на сей раз тебе это с рук не сойдет. Знаю, ты не глуп и понимаешь сам, что теперь-то от меня не сбежишь.
С этими словами она схватила метлу, стоявшую за дверью, и бросилась на него, задев мимоходом плечо Рафы. Он содрогнулся от боли, зажав больное плечо. Неожиданно миссис Ландас остановилась. Бросив метлу на пол, она шагнула к Рафе и обхватила его рукой.
– Ты ранен. Что они с тобой сделали? – Ее голос опять изменился. Он стал добрым, ласковым, почти нежным; грубости как не бывало. – Дай-ка мне взглянуть, миленький.
Она стащила куртку с его руки и расстегнула рубаху, попробовала отлепить ее от раны.
– Лучше пока оставить ее как есть, – сказала она. – Я приложу мокрую тряпицу, рубаха-то прилипла к ране.
От ее дыхания Рафу обдало запахом дешевого джина и табака. У нее были кривые пожелтевшие зубы и колючие белые усики. Накрашенные губы пересохли, потрескались, белки глаз налились кровью. Она помогла ему дойти до кресла и знаком приказала мальчику принести мокрую тряпицу, указав на стоявшее под окном ведро.
Миссис Ландас стащила куртку со спины Рафы, насколько это было возможно, – наручники не позволили высвободить его руки из рукавов, – затем смочила рубашку мокрой тряпкой, которую принес ей мальчик, и осторожно отделила прилипшую к ране материю. Она внимательно рассмотрела рубашку.
– Какая тонкая ткань, очень тонкая. Я никогда такой не видела, она очень дорогая. Должно быть, ты очень хороший вор.
– Я не вор. Я потерпел кораблекрушение, – ответил Рафа.
– Можешь говорить что хочешь, но раз уж ты попал сюда, так не за добрые дела. Ну-ка, дай я посмотрю, что они сделали с тобой.
Миссис Ландас оттянула на его спине рубашку. На плече Рафы сзади зияла глубокая, покрытая волдырями рана с четко очерченной буквой «Д».
– О господи, господи! Он поставил на тебе клеймо. Когда он купил тебя? – крикнула она резким, как у чайки, голосом, пораженная жестокостью, с какой нанесена была рана.
– Он меня не покупал. Я действительно с того корабля, который потерпел кораблекрушение. Две ночи тому назад, в заливе, как раз на запад отсюда. Я не раб.
– Здесь порядок такой: коли на тебе это клеймо, значит, ты собственность Демьюрела. Это его знак, и никто даже не подумает оспаривать, что ты принадлежишь ему. Лучше научись думать как раб, иначе жить тебе будет трудней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78