Да, я должен поблагодарить вас за то, что вы приставили ко мне брата Дамиена. Впрочем, мне кажется, что ему пора вернуться к собственным занятиям. Прошу вас, поблагодарите его от моего имени и скажите, что он прекрасно справился с делом.
— Хорошо, святой отец.
Проснувшись и умывшись, Эйден, как всегда, помолился в часовне, поздоровался с аббатом, позавтракал и отправился в сад в первый раз один. Брата Дамиена никак нельзя было считать стражником, но в его отсутствие Эйден особенно остро почувствовал свободу.
Второй день сильно припекало солнце, и снег теперь сохранился только на горных вершинах. Как бы было хорошо, если теплая погода дала, наконец, угнетенным зимой деревьям возможность расцвести!
В огороде никого не оказалось.
Нахмурившись, Эйден огляделся, но Мартина так и не увидел. Повинуясь какому-то неясному устремлению, священник двинулся вдоль рядов яблонь, но и здесь не было ни души; однако, остановившись и прислушавшись, Эйден услышал стук топора. На самом краю сада он обнаружил того, кого искал.
— Доброе утро, Мартин, — улыбнулся Эйден садовнику, который вырубал побеги вишни, разросшиеся прошлым летом.
Как всегда, Мартин не обратил на него никакого внимания. Эйден нашел полено и уселся, грея ноги на солнце.
— Будь осторожен с терновником, — через некоторое время заговорил священник. — Он хоть и засох, но руки поцарапать может. — Никакого ответа. Мартин даже не взглянул в сторону Эйдена. Да, задача оказалась труднее, чем представлялось. — Ты хорошо придумал вырубить эту поросль сейчас. Она, если ей позволить, может заполонить весь сад. Когда я был парнишкой, я часто помогал отцу. Он очень любил возиться с землей совсем как ты.
Топор ритмично взлетал и опускался; Мартин останавливался, только чтобы убрать вырубленные побеги. Куча хвороста слева от Эйдена росла с каждой минутой.
— Я, конечно, тогда еще и не догадывался, что мое призвание церковь. Меня часто спрашивали об этом, но, честно говоря, я и сам не знаю, когда у меня появилась такая мысль. Сначала я от нее отмахнулся и ничего не сказал отцу: он бы такого не одобрил. Кончилось тем, что я сбежал из дома и сел на первый попавшийся корабль. Следующие три года я драил палубу, лазил на мачту и ставил паруса на купеческом судне, плававшем вдоль побережья. Потом однажды, когда мы стояли в Анкаре, я увидел в толпе на рынке девушку и безумно влюбился. Она была прелестна, и я ухаживал за ней со всем пылом юности. Я даже опоздал на свой корабль, когда он отчаливал. Я пошел в подмастерья к кузнецу, и год ковал железо, наращивая мускулы, и копя деньги иначе моя любимая не согласилась бы, выйти за меня замуж.
Эйден помолчал и скрестил руки на груди.
— Но по мере того как шло время, я обнаружил, что мне достаточно просто ее любить. Я так никогда и не сделал ей предложения. Я забрал у кузнеца все, что заработал, и отправился домой. Должно быть, где-то по дороге я и принял решение, потому что первое, что я сказал отцу, когда, наконец, его увидел, было: «Я хочу стать священником».
Вздохнув, Эйден продолжал:
— Моему отцу, конечно, никакого божественного откровения не было. Он месяц держал меня взаперти, чтобы заставить одуматься. А потом отпер дверь, выпустил меня и сказал, что я могу, если хочу, стать священником. Забавно, как иногда все происходит совсем не так, как ты рассчитываешь.
Мартин кончил вырубать побеги и принялся косой срезать сорняки.
— Знаешь, — продолжал Эйден, — сделаться священником оказалось гораздо труднее, чем я думал. Мне пришлось много лет учиться, много лет быть послушником и служить членам моего ордена, и все-таки все время меня не покидало чувство, что я на правильном пути, что я рожден для церкви. Я просыпался каждое утро, ожидая, что возненавижу работу в холодные предрассветные часы, возненавижу бесконечные молитвы, а вышло наоборот. Я обожал все это. Я наслаждался каждой минутой служения богам до того самого момента, когда меня сделали епископом и заточили за это в темницу.
Мартин взмахнул косой, и острие застряло, вонзившись в ветку. Садовник повернулся и подошел вплотную к Эйдену. Наклонившись к нему, он посмотрел ему в глаза со своей обычной невозмутимостью, но на этот раз взгляд его был жестким. Потом Мартин заговорил, и голос его был таким же режущим, как и коса, которой орудовал:
— Оставьте меня в покое.
С этими словами он повернулся и исчез в чаще кустов, оставив Эйдена сидеть на бревне.
* * *
Сначала Эйден не мог понять, что его разбудило. Потом он услышал звон колокола и вскочил так поспешно, что чуть не упал с постели. Натянув на себя первую попавшуюся одежду и сунув ноги в сандалии, он выскочил в коридор. Его чуть не сбили с ног пробегавшие мимо монахи. Он побежал следом, не обращая внимания на то, что в легкой одежде сразу замерз.
Он добежал только до дорожки, ведущей в сад, когда понял, в чем дело. Ночную тьму разогнало оранжевое сияние. Пожар! Горела кладовая.
Охнув от ужаса, Эйден побежал туда, где разбуженные звоном колокола монахи торопливо черпали воду из ручья и передавали ведра по цепочке, пытаясь залить огонь. Эйден присоединился к ним.
— Лейте туда! — показал в сторону аббат, стараясь перекричать рев пламени. От жара каменные стены здания начали потрескивать. Все усилия монахов были, казалось, напрасными.
Передавая соседу очередное ведро, Эйден бросил взгляд в сторону двери горящей постройки. Оттуда вынырнул Мартин с охапкой старинных манускриптов в руках. Он отбежал в сторону, кашляя и хватая воздух ртом, бросил книги на землю, повернулся и снова кинулся в огонь.
— Что он делает! — вскрикнул Эйден. — Он же погибнет! Мартин долго не появлялся. Потом он все-таки выскочил из клубов дыма, еле увернувшись от рухнувшей балки, с новой кипой книг. Опять он кинул их в кучу — совсем как вырубленные побеги вишни — и снова устремился к горящей кладовой. Монахи кричали ему, чтобы он остановился, но он то ли не слышал, то ли не обратил внимания.
Эйден не мог с этим смириться. Он передал очередное ведро, потом кинулся туда, где должен был появиться Мартин. Языки пламени взвивались высоко вверх, освещая монастырь так ярко, словно над ним взошло его собственное солнце. Жар был нестерпимый, и монахи отступили; теперь они уже не могли лить воду на горящее здание, но следили, чтобы искры не летели на другие строения.
Мартина все не было. Стены опять затрещали, рухнула еще одна балка. Потом Мартин показался, и Эйден с облегчением перевел дыхание. Он успел подбежать к куче книг как раз в тот момент, когда Мартин кинул туда следующую охапку, и схватил того за руку:
— Не ходи туда больше! Ты сгоришь заживо.
Мартин попытался вырвать руку, но Эйден не собирался его отпускать.
— Я же вам сказал: оставьте меня в покое!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
— Хорошо, святой отец.
Проснувшись и умывшись, Эйден, как всегда, помолился в часовне, поздоровался с аббатом, позавтракал и отправился в сад в первый раз один. Брата Дамиена никак нельзя было считать стражником, но в его отсутствие Эйден особенно остро почувствовал свободу.
Второй день сильно припекало солнце, и снег теперь сохранился только на горных вершинах. Как бы было хорошо, если теплая погода дала, наконец, угнетенным зимой деревьям возможность расцвести!
В огороде никого не оказалось.
Нахмурившись, Эйден огляделся, но Мартина так и не увидел. Повинуясь какому-то неясному устремлению, священник двинулся вдоль рядов яблонь, но и здесь не было ни души; однако, остановившись и прислушавшись, Эйден услышал стук топора. На самом краю сада он обнаружил того, кого искал.
— Доброе утро, Мартин, — улыбнулся Эйден садовнику, который вырубал побеги вишни, разросшиеся прошлым летом.
Как всегда, Мартин не обратил на него никакого внимания. Эйден нашел полено и уселся, грея ноги на солнце.
— Будь осторожен с терновником, — через некоторое время заговорил священник. — Он хоть и засох, но руки поцарапать может. — Никакого ответа. Мартин даже не взглянул в сторону Эйдена. Да, задача оказалась труднее, чем представлялось. — Ты хорошо придумал вырубить эту поросль сейчас. Она, если ей позволить, может заполонить весь сад. Когда я был парнишкой, я часто помогал отцу. Он очень любил возиться с землей совсем как ты.
Топор ритмично взлетал и опускался; Мартин останавливался, только чтобы убрать вырубленные побеги. Куча хвороста слева от Эйдена росла с каждой минутой.
— Я, конечно, тогда еще и не догадывался, что мое призвание церковь. Меня часто спрашивали об этом, но, честно говоря, я и сам не знаю, когда у меня появилась такая мысль. Сначала я от нее отмахнулся и ничего не сказал отцу: он бы такого не одобрил. Кончилось тем, что я сбежал из дома и сел на первый попавшийся корабль. Следующие три года я драил палубу, лазил на мачту и ставил паруса на купеческом судне, плававшем вдоль побережья. Потом однажды, когда мы стояли в Анкаре, я увидел в толпе на рынке девушку и безумно влюбился. Она была прелестна, и я ухаживал за ней со всем пылом юности. Я даже опоздал на свой корабль, когда он отчаливал. Я пошел в подмастерья к кузнецу, и год ковал железо, наращивая мускулы, и копя деньги иначе моя любимая не согласилась бы, выйти за меня замуж.
Эйден помолчал и скрестил руки на груди.
— Но по мере того как шло время, я обнаружил, что мне достаточно просто ее любить. Я так никогда и не сделал ей предложения. Я забрал у кузнеца все, что заработал, и отправился домой. Должно быть, где-то по дороге я и принял решение, потому что первое, что я сказал отцу, когда, наконец, его увидел, было: «Я хочу стать священником».
Вздохнув, Эйден продолжал:
— Моему отцу, конечно, никакого божественного откровения не было. Он месяц держал меня взаперти, чтобы заставить одуматься. А потом отпер дверь, выпустил меня и сказал, что я могу, если хочу, стать священником. Забавно, как иногда все происходит совсем не так, как ты рассчитываешь.
Мартин кончил вырубать побеги и принялся косой срезать сорняки.
— Знаешь, — продолжал Эйден, — сделаться священником оказалось гораздо труднее, чем я думал. Мне пришлось много лет учиться, много лет быть послушником и служить членам моего ордена, и все-таки все время меня не покидало чувство, что я на правильном пути, что я рожден для церкви. Я просыпался каждое утро, ожидая, что возненавижу работу в холодные предрассветные часы, возненавижу бесконечные молитвы, а вышло наоборот. Я обожал все это. Я наслаждался каждой минутой служения богам до того самого момента, когда меня сделали епископом и заточили за это в темницу.
Мартин взмахнул косой, и острие застряло, вонзившись в ветку. Садовник повернулся и подошел вплотную к Эйдену. Наклонившись к нему, он посмотрел ему в глаза со своей обычной невозмутимостью, но на этот раз взгляд его был жестким. Потом Мартин заговорил, и голос его был таким же режущим, как и коса, которой орудовал:
— Оставьте меня в покое.
С этими словами он повернулся и исчез в чаще кустов, оставив Эйдена сидеть на бревне.
* * *
Сначала Эйден не мог понять, что его разбудило. Потом он услышал звон колокола и вскочил так поспешно, что чуть не упал с постели. Натянув на себя первую попавшуюся одежду и сунув ноги в сандалии, он выскочил в коридор. Его чуть не сбили с ног пробегавшие мимо монахи. Он побежал следом, не обращая внимания на то, что в легкой одежде сразу замерз.
Он добежал только до дорожки, ведущей в сад, когда понял, в чем дело. Ночную тьму разогнало оранжевое сияние. Пожар! Горела кладовая.
Охнув от ужаса, Эйден побежал туда, где разбуженные звоном колокола монахи торопливо черпали воду из ручья и передавали ведра по цепочке, пытаясь залить огонь. Эйден присоединился к ним.
— Лейте туда! — показал в сторону аббат, стараясь перекричать рев пламени. От жара каменные стены здания начали потрескивать. Все усилия монахов были, казалось, напрасными.
Передавая соседу очередное ведро, Эйден бросил взгляд в сторону двери горящей постройки. Оттуда вынырнул Мартин с охапкой старинных манускриптов в руках. Он отбежал в сторону, кашляя и хватая воздух ртом, бросил книги на землю, повернулся и снова кинулся в огонь.
— Что он делает! — вскрикнул Эйден. — Он же погибнет! Мартин долго не появлялся. Потом он все-таки выскочил из клубов дыма, еле увернувшись от рухнувшей балки, с новой кипой книг. Опять он кинул их в кучу — совсем как вырубленные побеги вишни — и снова устремился к горящей кладовой. Монахи кричали ему, чтобы он остановился, но он то ли не слышал, то ли не обратил внимания.
Эйден не мог с этим смириться. Он передал очередное ведро, потом кинулся туда, где должен был появиться Мартин. Языки пламени взвивались высоко вверх, освещая монастырь так ярко, словно над ним взошло его собственное солнце. Жар был нестерпимый, и монахи отступили; теперь они уже не могли лить воду на горящее здание, но следили, чтобы искры не летели на другие строения.
Мартина все не было. Стены опять затрещали, рухнула еще одна балка. Потом Мартин показался, и Эйден с облегчением перевел дыхание. Он успел подбежать к куче книг как раз в тот момент, когда Мартин кинул туда следующую охапку, и схватил того за руку:
— Не ходи туда больше! Ты сгоришь заживо.
Мартин попытался вырвать руку, но Эйден не собирался его отпускать.
— Я же вам сказал: оставьте меня в покое!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136