— Баба твоя — дура, гони ее от себя прочь. Вот лучше такую-то приблизь, она толковее. Впрочем, выбирая подруг Ингельдотовым креатурам, к чести вдовицы сказать, руководствовалась она не только служебными качествами, но и привлекательностью женской.
И все у вдовицы давало доход. Прибыльна торговля реликвиями и амулетами, не одна мастерская занималась их изготовлением и новые открывались. Неожиданно большой спрос оказался на деревянные крашенные морковки. Настоящие же корнеплоды, Зверем-Кроликом погрызенные, стоили баснословно дорого и за ними стояла очередь.
Нашлись, правда, умельцы фальшивоморковники, обучили ручного сурка овощ надкушивать и выдавали эту подделку за истинную реликвию. Пришлось крутоскулым монахам разобраться по свойски с этими святотатцами. Более таких шуток не наблюдалось, но от греха подальше, стал Ингельдот к каждой морковке прилагать купчую крепость, личной печать заверяющую истинную погрызанность. Хотела вдовица за один прием скармливать зверю-Кролику несколько овощей, Да первосвятейший одернул загребущую бабу, сказал, что ересей и богохульств у себя не потерпит. Пришлось смириться. Не тот теперь стал Ингельдот, чтоб слишком с ним спорить, уж Свинячим Лычем его и вдовица назвать не решалась.
Впрочем, по здравому размышлению, рассудила хозяйка — и спорить-то незачем, прав ведь Кроликоносец. Тем-то и ценен товар, что редок. Приезжают за ним господа багатющие и со многой свитой. Пока ждут своей очереди, одним только постоем и прокормлением большой доход приносят, так что и резону нет быстро им реликвии сторговывать. Пускай ждут.
Расширялось дело. Прикупала вдовица земельки плодородные, не только строила, скупала трактиры и дворы постоялые. Которые хозяева добровольно не соглашались, по цене вдовицею предложенной, свои заведения продавать, к тем наведывались все те же крутоскулые монахи, даром убеждения, в полной мере, владеющие.
А однажды, прослышав о славе Гильдгарда, что по всему королевству звенела, послала вдовица в Сигмондово гнездо посланцев. Худые, изможденные ночными бдениями, в рваных постолах и выцветших заношенных рясах, как они отрекомендовались, монахи сирого брата Ингельдота, настоятеля лесной Кролико-предтечинской обители.
Били лорду челом, передавали нижайшую просьбу духовного своего владыки. А тот, смиренно молил властительного лорда, выделить участок земли, для строительства храма. Слезно упрашивал в прошении не отказать, сделать богоугодное дело, дозволить возвести в Гильдгарде святилище, Зверю-Кролику посвященное.
Сигмонд и сам тому не был против. Просилось на центральной площади, против ратуши, духовное здание. Да у самого на такое строительство рук не доставало. А тут просят, вот пусть сами и строят. Но для приличия отнекивался, хотел убедиться в серьезности намерений Ингельдотовых легатов. Те заядло, как романы на конной ярмарке, торговались. Падали на колени, бились лбами о землю, в груди колотили. В конце концов уступил им Сигмонд ту землю, напротив ратуши. Дал свое лордовское согласие.
Тем же днем сирые монахи из города сгинули, а вместо них объявились крепкие красноликие дядьки. Все зычногласы, животы кафтаны, добротного заморского сукна, распирают. На тех кафтанах застежки серебряные, серебряные же наборные пояса обвивают чресла, на ногах козий кожи сапожки мягкие, шнурованные. От дядек этих слабо винным духом попахивает, но больше копченым салом да колбасой разит.
Сразу видно — приказчики.
И лихо приказывать начали. Кликнули кличь, собрали работников, уроки пораздавали. Мужики на телегах камень везут, землю роют, уже каменщики глину да известь в большущих корытах месят, кладку кладут. Глядь, а уже стены возносят, лесами обложили, снует работный люд верх, вниз. Позже ратуши начали, да видать раньше окончат.
А там и легаты давешние объявились. Но уже не в прежних опорках. Каждый в новехонькой черной бархатной рясе, через всю грудь цепь серебряная, на ней огромнейший тригон, самоцветами выложенный, висит. Службу в бревенчатой, временной часовенке правят, стройку освящают. Верно, и за приказчиками доглядывают.
Сигмонд дивился лихой хватке незнакомого ему, не заприметил тогда, в сельском трактире, брата Ингельдота. Не раз и не два заезжал на строительство, видит, все кипит, все работается. Краснощекие дядьки, крикливы, но дело знают, распоряжаются толково, платят работникам исправно, по совести, по уговору. С тем, довольный, витязь более церковных дел не касался, но с легатами не раз толковал о далеком лесном ските, о душенаставнике Ингельдоте, о волшебном Звере-Кролике.
Так, в бдениях и молитвах мирно текла жизнь лесной обители, скита Ингельдотова, да вот как-то раз…
Скрипел пером о пергамент инок — летописец храмовый: "Спешу благовествовать истинное чудо. Пишу о том, что было от начала, что мы видели своима очама, что мы созерцали, и что рукама нашими осязали, о Ангеле Небесном — и Ангел был явлен и мы узрели, и мы свидетельствуем и возвещаем вам благовесть, коея Небесами была и явлена нам. Что мы видели и слышали, мы возвещаем и вам, что и вы имеете общение с нами. А наше общение и есть общение с Небесами.
— Ох! — Отер пот летописец. Перечитал написанное, сам себе удивился. Угораздило ж его такое словоблудство учинить. Но не вымарал, продолжил далее:
"Едино безмерной добродетели и благочестию наставника нашего, всеми горячо почитаемого и любимого, первосвятейшего друида Ингельдота, пророкам равночинного Кроликоносца, обязан я, недостойный и многие из храмовой братии и приходящих, свидетельствовать удивительное чудо, явленное сего дня.
Как собрались в Храме вознести молитву и лицезреть Кролика-Предтечу, распахнулись отворы алтаря и предстал Ангел Небесный, весь в славе своей. А был тот Ангел, из числа Ангелов леса, ибо облачен был в наряды, подобные роще, ликом зелен и шлем его увенчан листами дерев.
И сошед с алтаря, трубным гласом возвестил о своем пришествии, заклинанием волшебным: «Ech, etena coren! Blin gorelyj!». И устрашилась вся паства видя сие, и монахи храмовые устрашились, и устрашились первозванные, видя сие и слыша сие. Только первосвятейший друид Ингельдот, иерарх наш, Кроликоносец, не убоявшись в сердце своем, ибо благочестивы и безгрешны помыслы его, вышед вперед к Ангелу и приветствовал явление его. И Ангел удостоил праведного, своею благодатью, и возложил свою длань на чело его. И тяжела была длань Ангела Небесного".
Совершенно обалдевший от всех скорых в его судьбе перемен, от нуль-транспортировки, и слепящего света рабочей камеры «Рай-2», полковник Приходько совершенно растерялся в полутьме странного, незнакомого места. Мало соображая он ступил вперед, чуть было не упал, не заметив, что стоял на возвышении, громко ругнулся, и тут увидел, как прет на него козлобородая ряха в кровавом балахоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
И все у вдовицы давало доход. Прибыльна торговля реликвиями и амулетами, не одна мастерская занималась их изготовлением и новые открывались. Неожиданно большой спрос оказался на деревянные крашенные морковки. Настоящие же корнеплоды, Зверем-Кроликом погрызенные, стоили баснословно дорого и за ними стояла очередь.
Нашлись, правда, умельцы фальшивоморковники, обучили ручного сурка овощ надкушивать и выдавали эту подделку за истинную реликвию. Пришлось крутоскулым монахам разобраться по свойски с этими святотатцами. Более таких шуток не наблюдалось, но от греха подальше, стал Ингельдот к каждой морковке прилагать купчую крепость, личной печать заверяющую истинную погрызанность. Хотела вдовица за один прием скармливать зверю-Кролику несколько овощей, Да первосвятейший одернул загребущую бабу, сказал, что ересей и богохульств у себя не потерпит. Пришлось смириться. Не тот теперь стал Ингельдот, чтоб слишком с ним спорить, уж Свинячим Лычем его и вдовица назвать не решалась.
Впрочем, по здравому размышлению, рассудила хозяйка — и спорить-то незачем, прав ведь Кроликоносец. Тем-то и ценен товар, что редок. Приезжают за ним господа багатющие и со многой свитой. Пока ждут своей очереди, одним только постоем и прокормлением большой доход приносят, так что и резону нет быстро им реликвии сторговывать. Пускай ждут.
Расширялось дело. Прикупала вдовица земельки плодородные, не только строила, скупала трактиры и дворы постоялые. Которые хозяева добровольно не соглашались, по цене вдовицею предложенной, свои заведения продавать, к тем наведывались все те же крутоскулые монахи, даром убеждения, в полной мере, владеющие.
А однажды, прослышав о славе Гильдгарда, что по всему королевству звенела, послала вдовица в Сигмондово гнездо посланцев. Худые, изможденные ночными бдениями, в рваных постолах и выцветших заношенных рясах, как они отрекомендовались, монахи сирого брата Ингельдота, настоятеля лесной Кролико-предтечинской обители.
Били лорду челом, передавали нижайшую просьбу духовного своего владыки. А тот, смиренно молил властительного лорда, выделить участок земли, для строительства храма. Слезно упрашивал в прошении не отказать, сделать богоугодное дело, дозволить возвести в Гильдгарде святилище, Зверю-Кролику посвященное.
Сигмонд и сам тому не был против. Просилось на центральной площади, против ратуши, духовное здание. Да у самого на такое строительство рук не доставало. А тут просят, вот пусть сами и строят. Но для приличия отнекивался, хотел убедиться в серьезности намерений Ингельдотовых легатов. Те заядло, как романы на конной ярмарке, торговались. Падали на колени, бились лбами о землю, в груди колотили. В конце концов уступил им Сигмонд ту землю, напротив ратуши. Дал свое лордовское согласие.
Тем же днем сирые монахи из города сгинули, а вместо них объявились крепкие красноликие дядьки. Все зычногласы, животы кафтаны, добротного заморского сукна, распирают. На тех кафтанах застежки серебряные, серебряные же наборные пояса обвивают чресла, на ногах козий кожи сапожки мягкие, шнурованные. От дядек этих слабо винным духом попахивает, но больше копченым салом да колбасой разит.
Сразу видно — приказчики.
И лихо приказывать начали. Кликнули кличь, собрали работников, уроки пораздавали. Мужики на телегах камень везут, землю роют, уже каменщики глину да известь в большущих корытах месят, кладку кладут. Глядь, а уже стены возносят, лесами обложили, снует работный люд верх, вниз. Позже ратуши начали, да видать раньше окончат.
А там и легаты давешние объявились. Но уже не в прежних опорках. Каждый в новехонькой черной бархатной рясе, через всю грудь цепь серебряная, на ней огромнейший тригон, самоцветами выложенный, висит. Службу в бревенчатой, временной часовенке правят, стройку освящают. Верно, и за приказчиками доглядывают.
Сигмонд дивился лихой хватке незнакомого ему, не заприметил тогда, в сельском трактире, брата Ингельдота. Не раз и не два заезжал на строительство, видит, все кипит, все работается. Краснощекие дядьки, крикливы, но дело знают, распоряжаются толково, платят работникам исправно, по совести, по уговору. С тем, довольный, витязь более церковных дел не касался, но с легатами не раз толковал о далеком лесном ските, о душенаставнике Ингельдоте, о волшебном Звере-Кролике.
Так, в бдениях и молитвах мирно текла жизнь лесной обители, скита Ингельдотова, да вот как-то раз…
Скрипел пером о пергамент инок — летописец храмовый: "Спешу благовествовать истинное чудо. Пишу о том, что было от начала, что мы видели своима очама, что мы созерцали, и что рукама нашими осязали, о Ангеле Небесном — и Ангел был явлен и мы узрели, и мы свидетельствуем и возвещаем вам благовесть, коея Небесами была и явлена нам. Что мы видели и слышали, мы возвещаем и вам, что и вы имеете общение с нами. А наше общение и есть общение с Небесами.
— Ох! — Отер пот летописец. Перечитал написанное, сам себе удивился. Угораздило ж его такое словоблудство учинить. Но не вымарал, продолжил далее:
"Едино безмерной добродетели и благочестию наставника нашего, всеми горячо почитаемого и любимого, первосвятейшего друида Ингельдота, пророкам равночинного Кроликоносца, обязан я, недостойный и многие из храмовой братии и приходящих, свидетельствовать удивительное чудо, явленное сего дня.
Как собрались в Храме вознести молитву и лицезреть Кролика-Предтечу, распахнулись отворы алтаря и предстал Ангел Небесный, весь в славе своей. А был тот Ангел, из числа Ангелов леса, ибо облачен был в наряды, подобные роще, ликом зелен и шлем его увенчан листами дерев.
И сошед с алтаря, трубным гласом возвестил о своем пришествии, заклинанием волшебным: «Ech, etena coren! Blin gorelyj!». И устрашилась вся паства видя сие, и монахи храмовые устрашились, и устрашились первозванные, видя сие и слыша сие. Только первосвятейший друид Ингельдот, иерарх наш, Кроликоносец, не убоявшись в сердце своем, ибо благочестивы и безгрешны помыслы его, вышед вперед к Ангелу и приветствовал явление его. И Ангел удостоил праведного, своею благодатью, и возложил свою длань на чело его. И тяжела была длань Ангела Небесного".
Совершенно обалдевший от всех скорых в его судьбе перемен, от нуль-транспортировки, и слепящего света рабочей камеры «Рай-2», полковник Приходько совершенно растерялся в полутьме странного, незнакомого места. Мало соображая он ступил вперед, чуть было не упал, не заметив, что стоял на возвышении, громко ругнулся, и тут увидел, как прет на него козлобородая ряха в кровавом балахоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78