— начал я было свой оправдательный монолог, но меня уже никто не слушал.
— Враг! Враг! — вопила толпа, обступая меня все теснее.
— У меня же нет даже оружия! — закричал я в отчаянии.
— За тобой идут орды степей! Перун требует искупительной жертвы, а небо ниспошлет за нее дождь на наши поля! — сердито затопал в ответ ногами один из стариков, чье морщинистое лицо напоминало мне печеную в костре картошку.
— Смерть! Смерть! — вопила толпа, впадая в настоящее неистовство.
Кто-то наиболее усердный сразу же заломил мне руки.
— Эй, поосторожней, не нарывайся! — оттолкнул я его. — Сейчас схлопочешь по соплям, сатанист паршивый!
— Свяжите его и готовьте алтарь! — велел самый древний из старцев. — Нам нужна искупительная жертва!
На меня разом навалилось несколько здоровенных лбов. Скрутив веревками, меня бросили в траву. Краем глаза я видел, как эти дюжие молодцы уже с радостью стаскивают бревна, споро сооружая мой погребальный помост. Обреченно вздохнув, я перевел взгляд на траву, что буквально лезла мне в глаза, и разглядел, как совсем рядом с моим лицом ползет по траве букашка. Как бы я хотел в этот миг быть на ее месте! Вот так бы, как она-сейчас, скрыться под листом, чтобы жить, жить и жить. Но счастливая букашка уползла куда-то по своим букашечьим делам, а я остался лежать и ждать своей незавидной человечьей участи.
От собственного бессилия мне хотелось грызть зубами землю. Что же это происходит? Куда подевалось ночное шоссе и машина, откуда взялись на мою голову эти идиоты-сектанты, которые явно собираются меня жарить? Что же делать? Кричать, что я невиновен? Но им на мои крики явно наплевать. Молить о пощаде? Но, судя по решительным рожам, разжалобить эту публику просто невозможно.
Мимо меня то и дело пробегала босоногая ребятня, весело таская хворост для будущего костра. Несколько умельцев наскоро сбивали столы, вероятно, для будущей пирушки. Да, веселье по поводу моего убиения, а может быть, и последующего поедания, предстояло здесь самое серьезное.
И снова череда липких бесполезных мыслей: что произошло со мной, почему и за что меня собираются убивать, да еще и столь изуверским способом? Кому и для чего все это надо? Какая жертва? Какой алтарь? Какой Перун? Дребедень какая-то! Театр полного абсурда, в котором почему-то именно мне уготованна самая незавидная роль… Куда смотрит милиция, когда рядом с Москвой творятся такие дела? По щекам моим непроизвольно текли слезы. Было безумно жаль себя, идиота, столь бездарно попавшего на костер. Душила обида, что меня, прошедшего огонь и воду, взяли как последнего пацана! Но что я мог сделать: только ждать смерти да еще скрежетать от бессилия зубами!
Меж тем суета по приготовлению к моему убиению, видимо, стала подходить к концу. Не знаю почему, но за устроителей предстоящего действа я даже невольно порадовался. Уж больно у них все было отработано. Наверное, подобные развлечения здесь были не столь уж большой редкостью.
Наконец все, радостно гомоня, снова собрались вокруг деревянного истукана. Женщины расставляли по столам кувшины с каким-то питьем и огромные миски с кусками жареного мяса. Меня подняли с травы и тоже потащили в центр. Толпа расступилась предо мною опять оказались знакомые старички-душегубы. Но теперь вместо старых дерюг на них были чистые белые рубахи. Что ж, гулять так гулять!
— Несите жертвенный нож! — прокашлял старец с лицом, напоминающим печеную картошку.
Ему подали какую-то немыслимую секиру. “Печеный” деловито опробовал ее остроту пальцем, а опробовав, довольно поцокал языком.
— Несите и возложите на алтарь тело! — велел он стоявшим сзади меня молодцам.
Ничего себе! Я для них уже только тело! Ну не мерзавцы ли! Скорее всего, меня хотят вначале зарезать, а уж потом поджаривать! Это все же несколько лучше, чем поджариваться заживо, но хуже, чем остаться в живых!
Только тут я разглядел, что перед деревянным истуканом лежал большой плоский камень темно-бурого цвета. Подхватив под мышки, меня подтащили к нему. Я тоскливо глянул в пустые глазницы деревянного урода. Уж не во имя ли тебя меня собираются кончать? И почему камень такого необычного цвета? Да это же запекшаяся кровь! Это кровь моих предшественников, чью незавидную участь мне тоже предстоит сейчас разделить.
Двое здоровенных детин в одно мгновение завалили меня навзничь на камень. Да это, впрочем, было не так-то и сложно сделать, ведь я был связан по рукам и ногам и даже не пытался сопротивляться. Да и что я мог? Кусаться, что ли?
В высоком небе неторопливо плыли белые облака. Как хорошо и покойно, наверное, сейчас там! Внезапно мне показалось, что я увидел смотрящее на меня с небес женское лицо. Я был готов поклясться, что совсем недавно уже видел его. Девушка пристально и изучающе смотрела на меня. Глаза ее были печальны и полны сострадания. Наши взгляды встретились, и видение, вздрогнув, тут же растворилось в облаках.
Распнув мое тело на камне, детины из рук меня, однако, не выпускали. Ребята были опытные. На площади тем временем приступили к первому действию разыгрывающегося спектакля.
— О Перун, повелитель дождя, грома и молний! О Перун, тучегонитель и победоносец! Будь милостив к нашему скромному дару и ороси водой наши поля и пашни! — заорал во весь голос, воздев руки к небу, старший из старичков.
— О хозяйка нив и хлеба полногрудая Жива, дай нам добрый урожай! Подари нам удачу! — тонко заголосил другой.
— О крылатый страж посевов Симаргл, не побрезгуешь ли и ты нашей скромной жертвой! Остереги поля от напастей! — вторил обоим, поигрывая ножиком, “печеный”.
“Не больно щедры что-то вы, ребята, — подумалось мне злорадно, — одного меня сразу трем предлагаете, а запросы при этом будь здоров! Хрен вам за меня что-то обломится!”
“Печеный” тем временем что-то яростно троекратно прокричал и, бубня себе при этом под нос какие-то заклинания, уже подступал ко мне. Я невольно напрягся. Сердце в ожидании неминуемого билось отчаянно. Я тяжело дышал. Старик занес надо мной свой нож. Безоблачное небо слепило бездонной синевой. Я закрыл глаза. Ну вот, кажется, и все!
— Сдерите с тела рубаху! — рявкнул вдруг в самое ухо мой убивец. — Священный нож не может касаться грязного тряпья!
Подскочивший подручный резким рывком разорвал тельняшку. Я вздохнул полной грудью и снова закрыл глаза. И тут над моим ухом раздался жуткий вопль. Неужели это кричу я, уже пронзенный дурацким ритуальным тесаком? Но нет, кричал нависший надо мной дед-убивец. Отбросив в сторону свою секиру, он тыкал в меня пальцем и голосил не переставая. Что именно он кричал, я разобрать не мог, да, честно говоря, и не пытался. Стыдно признаться, но я был безумно счастлив тому, что судьба подарила мне по какому-то своему капризу еще несколько лишних минут жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Враг! Враг! — вопила толпа, обступая меня все теснее.
— У меня же нет даже оружия! — закричал я в отчаянии.
— За тобой идут орды степей! Перун требует искупительной жертвы, а небо ниспошлет за нее дождь на наши поля! — сердито затопал в ответ ногами один из стариков, чье морщинистое лицо напоминало мне печеную в костре картошку.
— Смерть! Смерть! — вопила толпа, впадая в настоящее неистовство.
Кто-то наиболее усердный сразу же заломил мне руки.
— Эй, поосторожней, не нарывайся! — оттолкнул я его. — Сейчас схлопочешь по соплям, сатанист паршивый!
— Свяжите его и готовьте алтарь! — велел самый древний из старцев. — Нам нужна искупительная жертва!
На меня разом навалилось несколько здоровенных лбов. Скрутив веревками, меня бросили в траву. Краем глаза я видел, как эти дюжие молодцы уже с радостью стаскивают бревна, споро сооружая мой погребальный помост. Обреченно вздохнув, я перевел взгляд на траву, что буквально лезла мне в глаза, и разглядел, как совсем рядом с моим лицом ползет по траве букашка. Как бы я хотел в этот миг быть на ее месте! Вот так бы, как она-сейчас, скрыться под листом, чтобы жить, жить и жить. Но счастливая букашка уползла куда-то по своим букашечьим делам, а я остался лежать и ждать своей незавидной человечьей участи.
От собственного бессилия мне хотелось грызть зубами землю. Что же это происходит? Куда подевалось ночное шоссе и машина, откуда взялись на мою голову эти идиоты-сектанты, которые явно собираются меня жарить? Что же делать? Кричать, что я невиновен? Но им на мои крики явно наплевать. Молить о пощаде? Но, судя по решительным рожам, разжалобить эту публику просто невозможно.
Мимо меня то и дело пробегала босоногая ребятня, весело таская хворост для будущего костра. Несколько умельцев наскоро сбивали столы, вероятно, для будущей пирушки. Да, веселье по поводу моего убиения, а может быть, и последующего поедания, предстояло здесь самое серьезное.
И снова череда липких бесполезных мыслей: что произошло со мной, почему и за что меня собираются убивать, да еще и столь изуверским способом? Кому и для чего все это надо? Какая жертва? Какой алтарь? Какой Перун? Дребедень какая-то! Театр полного абсурда, в котором почему-то именно мне уготованна самая незавидная роль… Куда смотрит милиция, когда рядом с Москвой творятся такие дела? По щекам моим непроизвольно текли слезы. Было безумно жаль себя, идиота, столь бездарно попавшего на костер. Душила обида, что меня, прошедшего огонь и воду, взяли как последнего пацана! Но что я мог сделать: только ждать смерти да еще скрежетать от бессилия зубами!
Меж тем суета по приготовлению к моему убиению, видимо, стала подходить к концу. Не знаю почему, но за устроителей предстоящего действа я даже невольно порадовался. Уж больно у них все было отработано. Наверное, подобные развлечения здесь были не столь уж большой редкостью.
Наконец все, радостно гомоня, снова собрались вокруг деревянного истукана. Женщины расставляли по столам кувшины с каким-то питьем и огромные миски с кусками жареного мяса. Меня подняли с травы и тоже потащили в центр. Толпа расступилась предо мною опять оказались знакомые старички-душегубы. Но теперь вместо старых дерюг на них были чистые белые рубахи. Что ж, гулять так гулять!
— Несите жертвенный нож! — прокашлял старец с лицом, напоминающим печеную картошку.
Ему подали какую-то немыслимую секиру. “Печеный” деловито опробовал ее остроту пальцем, а опробовав, довольно поцокал языком.
— Несите и возложите на алтарь тело! — велел он стоявшим сзади меня молодцам.
Ничего себе! Я для них уже только тело! Ну не мерзавцы ли! Скорее всего, меня хотят вначале зарезать, а уж потом поджаривать! Это все же несколько лучше, чем поджариваться заживо, но хуже, чем остаться в живых!
Только тут я разглядел, что перед деревянным истуканом лежал большой плоский камень темно-бурого цвета. Подхватив под мышки, меня подтащили к нему. Я тоскливо глянул в пустые глазницы деревянного урода. Уж не во имя ли тебя меня собираются кончать? И почему камень такого необычного цвета? Да это же запекшаяся кровь! Это кровь моих предшественников, чью незавидную участь мне тоже предстоит сейчас разделить.
Двое здоровенных детин в одно мгновение завалили меня навзничь на камень. Да это, впрочем, было не так-то и сложно сделать, ведь я был связан по рукам и ногам и даже не пытался сопротивляться. Да и что я мог? Кусаться, что ли?
В высоком небе неторопливо плыли белые облака. Как хорошо и покойно, наверное, сейчас там! Внезапно мне показалось, что я увидел смотрящее на меня с небес женское лицо. Я был готов поклясться, что совсем недавно уже видел его. Девушка пристально и изучающе смотрела на меня. Глаза ее были печальны и полны сострадания. Наши взгляды встретились, и видение, вздрогнув, тут же растворилось в облаках.
Распнув мое тело на камне, детины из рук меня, однако, не выпускали. Ребята были опытные. На площади тем временем приступили к первому действию разыгрывающегося спектакля.
— О Перун, повелитель дождя, грома и молний! О Перун, тучегонитель и победоносец! Будь милостив к нашему скромному дару и ороси водой наши поля и пашни! — заорал во весь голос, воздев руки к небу, старший из старичков.
— О хозяйка нив и хлеба полногрудая Жива, дай нам добрый урожай! Подари нам удачу! — тонко заголосил другой.
— О крылатый страж посевов Симаргл, не побрезгуешь ли и ты нашей скромной жертвой! Остереги поля от напастей! — вторил обоим, поигрывая ножиком, “печеный”.
“Не больно щедры что-то вы, ребята, — подумалось мне злорадно, — одного меня сразу трем предлагаете, а запросы при этом будь здоров! Хрен вам за меня что-то обломится!”
“Печеный” тем временем что-то яростно троекратно прокричал и, бубня себе при этом под нос какие-то заклинания, уже подступал ко мне. Я невольно напрягся. Сердце в ожидании неминуемого билось отчаянно. Я тяжело дышал. Старик занес надо мной свой нож. Безоблачное небо слепило бездонной синевой. Я закрыл глаза. Ну вот, кажется, и все!
— Сдерите с тела рубаху! — рявкнул вдруг в самое ухо мой убивец. — Священный нож не может касаться грязного тряпья!
Подскочивший подручный резким рывком разорвал тельняшку. Я вздохнул полной грудью и снова закрыл глаза. И тут над моим ухом раздался жуткий вопль. Неужели это кричу я, уже пронзенный дурацким ритуальным тесаком? Но нет, кричал нависший надо мной дед-убивец. Отбросив в сторону свою секиру, он тыкал в меня пальцем и голосил не переставая. Что именно он кричал, я разобрать не мог, да, честно говоря, и не пытался. Стыдно признаться, но я был безумно счастлив тому, что судьба подарила мне по какому-то своему капризу еще несколько лишних минут жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140