Поняв, что в рукопашном бою меня не одолеть, хунну пытались достать меня стрелами. Но и тут мой Кладенец оказался на высоте! Он с такой непостижимой быстротой кружил над моей головой, что успевал не только разить врагов, но и отражать летящие в меня стрелы.
Итак, хунну опрокинуть нас не смогли. Они завязли в бесчисленных мелких стычках и поединках, потеряв скорость и силу напора. И хотя враг все равно постепенно теснил и напирал, главное пока было сделано. Наступал момент нашей контратаки. Теперь слово было за Вакулой, сумеет ли он уловить переломный момент сражения, сможет ли разглядеть, что наступил его черед вступления в битву? Посылать гонца было уже поздно. Он бы просто не успел доскакать. Теперь все зависело лишь от расчета Вакулы.
Увидев выносящихся из лесу всадников, я едва не закричал от радости. Вакула как нельзя кстати вводил в бой свой засадный полк.
— Вар! Вар! Ва-а-ар! — кричали с надрывом его воины, высоко вздымая над головами мечи.
Богатыри Вакулы внезапно врезались в тылы хунну с таким неистовством, что буквально прорубали себе просеки среди тесно сгрудившейся человеческой массы. Неприятель подался было в сторону. Хунну разворачивали коней, чтобы сражаться на два фронта: против нас и против ударившего в спину запасного полка Вакулы. И вот тогда на них обрушился с воздуха Змей Горыныч. С Всегдром на спине, он свалился вниз в столь крутом пике, которого от его огромного и неуклюжего тела я уж никак не ожидал. Горыныч оказался настоящим воздушным бойцом, показал во всей красе, на что он способен. Три тугие струи огня в одно мгновение обрушились на неприятельскую конницу, сжигая заживо людей и лошадей. Это было даже не избиение, это было испепеление! Полыхающие живыми кострами всадники, обезумев, метались по полю, пока не падали под копыта своих и чужих лошадей. Над полем стоял сплошной дым, и тошнотворно пахло горелым мясом. Всегдр, зорко оглядывая поле брани с высоты птичьего полета, не давал Змею в азарте жечь всех подряд и четко отличал своих от чужих.
Видя успех Горыныча, прибавили темпа и наши. Теперь мы врубались в ряды противника уже без всякого опасения за исход боя, ибо верили, что перевес на нашей стороне. И вот тогда из облаков над полем боя вывалился еще один летучий ящер: двенадцатиголовый! Такого поворота событий я уж никак не мог предвидеть! В ответ на нашу огненосную авиацию противник бросил свою. Вот тебе и заря человечества!
Двенадцатиголовый сразу же атаковал нашего Горыныча, между ними завязался ожесточенный воздушный бой. Вскоре противники скрылись из вида в облаках.
Некоторое время оттуда иногда еще вырывались снопы пламени, но затем исчезли и они.
А взаимное истребление на земле меж тем продолжалось. Хунну, впрочем, так и не смогли опомниться от урона, нанесенного им нашей авиацией. По-прежнему несли они огромные потери от перемалывающих их фланг бойцов Вакулы. Да и мы не отставали, из последних сил наваливались с фронта.
Еще час ожесточенной рубки, и, избиваемые с двух сторон, степняки повернули вспять. А мы мчались за ними по пятам и рубили, рубили, рубили без устали. Мой Кладенец буквально рвался из рук, укладывая наземь одного врага за другим.
— Шайтан! Шайтан! — кричали хунну при виде меня и разлетались, как угорелые, во все стороны.
Не знаю уж, что на них действовало, скорее всего, ужас в их темных душах все же сеял сверкающий Кладенец.
К полудню мы торжествовали на всех участках сражения. Бой был закончен, превратившись в отдельные локальные схватки по всему полю, а потом и в преследование с избиением. Но и уйти хунну от нас было нелегко. На усталых конях, в тяжелых доспехах они становились легкой добычей для наших вошедших в азарт погони воинов. Когда мы догнали врага до дальней кромки поля, я придержал своего дрожащего от возбуждения коня. Развернув его, медленно поехал обратно.
Дело было, в общем-то, сделано. Я не новичок в военном деле. Прошел в своей жизни не одну войну, повидал кое-что и во время нашего рейда по земле нечисти, но вид поля недавней брани с тысячами и тысячами мертвых и умирающих был для меня по-настоящему ужасным. Я ехал по полю брани. Вот груды еще тлеющих трупов, их много, сотни и сотни — это поработал наш воздушный огненосец Горыныч. Вот вереницы поверженных хунну — здесь прошел ударный полк Вакулы. А вот недавние враги лежат уже целыми валами — тут сражались те, кто принял удар хунну в лицо. Поле стонало и кричало.
Воеводе лекарского обоза я приказал подбирать и лечить всех раненых, как своих, так и врагов, чем вызвал его крайнее удивление. Старый вояка был твердо убежден, что лечить надо своих, а врагов из милосердия добивать. И хотя, я думаю, он от своего убеждения не отказался, ослушаться меня все же не посмел. Поднявшись на косогор, я надел на себя кольчугу. Взглянул на Кладенец. Он был весь залит уже спекшейся кровью и слабо мерцал. Крест на груди потух, едва я вырвался из боя. Большинство воинов возвращалось к своим полкам, ориентируясь по знаменам. Преследование продолжали теперь лишь воины Вакулы.
Подъехал Вышата. Он был ранен в руку, которая висела на перевязи. Несмотря на это, воевода был доволен и улыбался:
— Никак не ожидал, честно говоря, что сможем устоять против такой рати! Да и потери у нас не такие уж огромные! Зато врагов набили, что куропаток!
— Будем считать, что боевое крещение мы приняли! — ответил ему я.
Ближе к вечеру подоспела еще тысяча воинов из полков, ушедших ранее к югу и не успевших нагнать нас на марше. Они сменили лошадей и сразу же устремились вдогон за убегающим врагом. Оставшиеся же на поле приступили к погребению павших и дележу добычи. Тут уж я ничего не мог поделать, ибо таков закон всех войн и пытаться что-то изменить было бы бессмысленно. Объезжая поле боя, я с внутренним содроганием смотрел на тела погибших, рассеченных и иссеченных мечами и копьями.
— Nulea salus bello est! — сорвалось невольно с губ. — Нет блага в войне!
— Что? Что? — переспросил меня ехавший рядом Вышата.
— Да это я так, — ответил я ему. — Это я о своем!
— Жалеешь, что ли? — понимающе хмыкнул воевода.
— А как же, столько крови пролили!
— А как ты думал воевать-то, без кровушки? Такой войны еще не придумано!
Ответить на сие мне было нечего.
Нас нагнала старуха Эго. Ведьма находилась при лекарском обозе и помогала своими снадобьями выхаживать раненых. Для более быстрого передвижения бабке выделили какую-то старую клячу, с которой та весьма сноровисто управлялась. Сейчас ведьма была озабочена, ее волновала судьба Горыныча и Всегдра. Ничего утешительного по этому поводу сказать я ей не мог:
— Будем ждать и надеяться! Иного нам теперь не остается!
Горыныч с Всегдром вернулись лишь на следующий день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Итак, хунну опрокинуть нас не смогли. Они завязли в бесчисленных мелких стычках и поединках, потеряв скорость и силу напора. И хотя враг все равно постепенно теснил и напирал, главное пока было сделано. Наступал момент нашей контратаки. Теперь слово было за Вакулой, сумеет ли он уловить переломный момент сражения, сможет ли разглядеть, что наступил его черед вступления в битву? Посылать гонца было уже поздно. Он бы просто не успел доскакать. Теперь все зависело лишь от расчета Вакулы.
Увидев выносящихся из лесу всадников, я едва не закричал от радости. Вакула как нельзя кстати вводил в бой свой засадный полк.
— Вар! Вар! Ва-а-ар! — кричали с надрывом его воины, высоко вздымая над головами мечи.
Богатыри Вакулы внезапно врезались в тылы хунну с таким неистовством, что буквально прорубали себе просеки среди тесно сгрудившейся человеческой массы. Неприятель подался было в сторону. Хунну разворачивали коней, чтобы сражаться на два фронта: против нас и против ударившего в спину запасного полка Вакулы. И вот тогда на них обрушился с воздуха Змей Горыныч. С Всегдром на спине, он свалился вниз в столь крутом пике, которого от его огромного и неуклюжего тела я уж никак не ожидал. Горыныч оказался настоящим воздушным бойцом, показал во всей красе, на что он способен. Три тугие струи огня в одно мгновение обрушились на неприятельскую конницу, сжигая заживо людей и лошадей. Это было даже не избиение, это было испепеление! Полыхающие живыми кострами всадники, обезумев, метались по полю, пока не падали под копыта своих и чужих лошадей. Над полем стоял сплошной дым, и тошнотворно пахло горелым мясом. Всегдр, зорко оглядывая поле брани с высоты птичьего полета, не давал Змею в азарте жечь всех подряд и четко отличал своих от чужих.
Видя успех Горыныча, прибавили темпа и наши. Теперь мы врубались в ряды противника уже без всякого опасения за исход боя, ибо верили, что перевес на нашей стороне. И вот тогда из облаков над полем боя вывалился еще один летучий ящер: двенадцатиголовый! Такого поворота событий я уж никак не мог предвидеть! В ответ на нашу огненосную авиацию противник бросил свою. Вот тебе и заря человечества!
Двенадцатиголовый сразу же атаковал нашего Горыныча, между ними завязался ожесточенный воздушный бой. Вскоре противники скрылись из вида в облаках.
Некоторое время оттуда иногда еще вырывались снопы пламени, но затем исчезли и они.
А взаимное истребление на земле меж тем продолжалось. Хунну, впрочем, так и не смогли опомниться от урона, нанесенного им нашей авиацией. По-прежнему несли они огромные потери от перемалывающих их фланг бойцов Вакулы. Да и мы не отставали, из последних сил наваливались с фронта.
Еще час ожесточенной рубки, и, избиваемые с двух сторон, степняки повернули вспять. А мы мчались за ними по пятам и рубили, рубили, рубили без устали. Мой Кладенец буквально рвался из рук, укладывая наземь одного врага за другим.
— Шайтан! Шайтан! — кричали хунну при виде меня и разлетались, как угорелые, во все стороны.
Не знаю уж, что на них действовало, скорее всего, ужас в их темных душах все же сеял сверкающий Кладенец.
К полудню мы торжествовали на всех участках сражения. Бой был закончен, превратившись в отдельные локальные схватки по всему полю, а потом и в преследование с избиением. Но и уйти хунну от нас было нелегко. На усталых конях, в тяжелых доспехах они становились легкой добычей для наших вошедших в азарт погони воинов. Когда мы догнали врага до дальней кромки поля, я придержал своего дрожащего от возбуждения коня. Развернув его, медленно поехал обратно.
Дело было, в общем-то, сделано. Я не новичок в военном деле. Прошел в своей жизни не одну войну, повидал кое-что и во время нашего рейда по земле нечисти, но вид поля недавней брани с тысячами и тысячами мертвых и умирающих был для меня по-настоящему ужасным. Я ехал по полю брани. Вот груды еще тлеющих трупов, их много, сотни и сотни — это поработал наш воздушный огненосец Горыныч. Вот вереницы поверженных хунну — здесь прошел ударный полк Вакулы. А вот недавние враги лежат уже целыми валами — тут сражались те, кто принял удар хунну в лицо. Поле стонало и кричало.
Воеводе лекарского обоза я приказал подбирать и лечить всех раненых, как своих, так и врагов, чем вызвал его крайнее удивление. Старый вояка был твердо убежден, что лечить надо своих, а врагов из милосердия добивать. И хотя, я думаю, он от своего убеждения не отказался, ослушаться меня все же не посмел. Поднявшись на косогор, я надел на себя кольчугу. Взглянул на Кладенец. Он был весь залит уже спекшейся кровью и слабо мерцал. Крест на груди потух, едва я вырвался из боя. Большинство воинов возвращалось к своим полкам, ориентируясь по знаменам. Преследование продолжали теперь лишь воины Вакулы.
Подъехал Вышата. Он был ранен в руку, которая висела на перевязи. Несмотря на это, воевода был доволен и улыбался:
— Никак не ожидал, честно говоря, что сможем устоять против такой рати! Да и потери у нас не такие уж огромные! Зато врагов набили, что куропаток!
— Будем считать, что боевое крещение мы приняли! — ответил ему я.
Ближе к вечеру подоспела еще тысяча воинов из полков, ушедших ранее к югу и не успевших нагнать нас на марше. Они сменили лошадей и сразу же устремились вдогон за убегающим врагом. Оставшиеся же на поле приступили к погребению павших и дележу добычи. Тут уж я ничего не мог поделать, ибо таков закон всех войн и пытаться что-то изменить было бы бессмысленно. Объезжая поле боя, я с внутренним содроганием смотрел на тела погибших, рассеченных и иссеченных мечами и копьями.
— Nulea salus bello est! — сорвалось невольно с губ. — Нет блага в войне!
— Что? Что? — переспросил меня ехавший рядом Вышата.
— Да это я так, — ответил я ему. — Это я о своем!
— Жалеешь, что ли? — понимающе хмыкнул воевода.
— А как же, столько крови пролили!
— А как ты думал воевать-то, без кровушки? Такой войны еще не придумано!
Ответить на сие мне было нечего.
Нас нагнала старуха Эго. Ведьма находилась при лекарском обозе и помогала своими снадобьями выхаживать раненых. Для более быстрого передвижения бабке выделили какую-то старую клячу, с которой та весьма сноровисто управлялась. Сейчас ведьма была озабочена, ее волновала судьба Горыныча и Всегдра. Ничего утешительного по этому поводу сказать я ей не мог:
— Будем ждать и надеяться! Иного нам теперь не остается!
Горыныч с Всегдром вернулись лишь на следующий день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140