Он бросился к ногам ее, но она, не допустя его, дернула за снурок. Вдруг занавес и пещера исчезли, а они очутились в том доме, где Громовой обитал с невольником.
При входе в зал встречены они были множеством богато одетых служителей, и первое, что привлекло взоры Громобоевы, была картина, кою видел он в садовой беседке, но уже без покрывала. Он не вытерпел, чтоб не вскричать:
— Ах, прелестная Милана!
— Не спешите делать похвалы — может быть, вы раскаетесь,— подхватила волшебница.
Она взяла Громобоя за руку и ввела его в знакомую уже ему спальню; но что ощутило тогда сердце Громобоево! Он увидел подлинник своей картины в том же платье, но несравненно превосходнейший, и хотя живописец мог хвалиться, что написал красавицу, которую никто бы не счел возможною в природе, однако настоящее лицо Миланы могло говорить в сравнении, что художник с намерением старался убавить его прелестей. Громобой обомлел и чаял умереть от радости и любви, взглянув на Милану; она пришла в не меньшее смятение, и расцветшие в то мгновение на нежных ее щеках розы умножили ее заразы; но волшебница вывела их из замешательства, начав к Громобою с усмешкою:
— Не согласны ли вы теперь, Громобои, забыть свою картину, чтоб владеть настоящею Миланою?
Ах, великомощная волшебница,— вопил Громобои. повергая себя к ногам Миланы.— Глаза мои обманывались, взирая на оную, но сердце мое всегда чувствовало, что счастие его... у ваших ног, прекрасная княжна!
- Нет, оное не должно быть, как только в моих объятиях, любезный Громобои!— подхватила Милана, подняв его с земли и бросясь к нему на шею.
Конечно, так,— пристала к словам сим волшебница, ибо наконец мужество ваше и испытанная любовь, храбрый Громобои, награждают вас сердцем княжны Миланы; разрушитель ее очарования не может быть заплачен, кроме руки и вечной ее верности. Владей, Громобои, достойною супругою, или, лучше сказать, спорьте вы оба вечно, кто из вас больше друг друга любит, но я знаю, что вы сего никогда не решите. Я, с моей стороны, поспешу вашим соединением, коего толь давно жаждут ваши души Нет уже теперь никаких препятствий, приступим!
Сие остановило восторг любовников затем, чтоб вскоре повергнуть их в бесчисленные и несравненно сладчайшие Громобои помогал стыдливости своей любовницы, схватя ее руку, орошая оную радостными слезами и осыпая по целуями; он привел ее к ногам волшебницы у коих они оба поверглись на колена) и умолял не отрещись от увенчания его первейшим благополучием его жизни. Милана молчала, но взоры ее, обращенные с целомудренной нежностию на своего возлюбленного, довольно ясно показывали, что волшебнице не должно медлить. Сия схватила сжатые уже их руки в свою и привела в домашний храм
Тамо истукан Перунов виден был сидящий с возлюбленною своею Ладою на великолепном престоле, соединенный с нею вервию из цветов. Громовые его стрелы лежали у ног, кои попирали ногами залоги любви их — Леля и Полеля, и казалось, что они с насмешкою взирали на своего родителя, показывая тем, что их действия торжествуют над грозным их оружием. Жрец в белом одеянии, прошитом багряными цветами, курил уже на алтаре благовония На другом жертвеннике готова была к закланию пара горлиц, связанных золотым снуром; сие знаменовало верность, коей сии животные суть образец, а золото, их связующее, совершенную чистоту, ибо металл оный никогда не ржавеет. Брачные вступили в храм; жрец, то приметивши, схватил жертвенный нож и, вознеся оный противу их с грозным видом, кричал:
— Удержитесь, дерзновенные, вступить в храм громоносного правителя небес, если только не чистейший пламень любви и вольное желание сердец ваших приводит вас к алтарю брака.
Тогда волшебница, заступающая место свахи, ответствовала следующее:
— Божественные чада великого Перуна видят в душах сей четы, что предстоятель алтаря их родительницы Лады должен обратить сей нож на жертвоприношение.
— О смертные,— вопил жрец,— не раскайтесь! Узы, кои вы на себя возлагаете, одна только смерть разрушает.
— Смерть может оные разрушить, но слаба противу любви, возложить оные принуждающей,— был ответ свахи.
После сего жрец дозволил вход; хор воспел брачные песни в честь Лады и ее детей Леля и Полеля; сочетающиеся приступили пред алтарь, а жрец начал жрение. Он заклал горлиц, обмочил снятый с них золотой снурок в их кровь, опоясал оным Громобоя и Милану, а жертвенные воспалил. После того как пламень обратил в пепел жертву, жрец взял часть пепла и, смешав оный со священною водою, опрыскал тем новобрачных, развязал с них снурок и тем обряд кончил. Волшебница повела их из храма при восклицании брачных песен; веселие и пиршество началось и к всеобщей радости подданных Миланы и Громобоя, ибо оные все к тому приглашены были от волшебницы, кончилось.
Когда наступал час любовников оставить одних, волшебница, введши их в опочивальню, начала:
— Любезный Громобой! Не подосадуй, что я еще на несколько должна остановить твои ожидания. Тебе надлежит узнать приключения твоей супруги, понеже тем удовольствуется любопытство твое, умножится цена твоего счастия, и получишь ты наставления, необходимые к благополучию предыдущих дней твоих. Будь терпелив,— примолвила она с улыбкою,— ты еще будешь иметь время отмстить твоей любезной мучительнице за нанесенные сю скорби, ибо мне известно, что взаимная страсть сердец ваших никогда не потухнет.
Они сели, и волшебница начала.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ МИЛАНЫ
— Когда угры возвращались из пределов Китая, быв утеснены тамошним народом, коему чрез многие годы подавали законы, князи угрские Турд и Боягорд поселились со своими подданными около Волги и, покоря обитавшую по нагорной стороне реки сей чудь, основали столицу свою. Российский великий князь, не терпя сих опасных соседей, поселившихся на землях его данников, пошел на них войною и прогнал за реку Буг. Князь Турд повел свои народы, но брат его Боягорд удержан был прелестями черемисской княжны Баяны. Он требовал уже ее у отца ее, князя Пойвана, за себя в супружество и получил согласие, но пред самым отшествием Баяна, прогуливаясь в саду, похищена была спустившимся облаком. В то ж время нечаянное нападение россиян понудило печального Боягорда разлучиться навеки с братом своим Турдом, ибо он не мог оставить тех мест, в коих чаял сыскать свою возлюбленную Баяну. И так поселился он с великим числом преданных себе подданных в пустых лесах клязмских и, предавшись в покровительство российского владетеля, обратился искать обрученную свою невесту.
Но куда надлежало ему прибегнуть? Не было могущего ему объяснить, что значил сей хищнический облак: гнев ли богов или злобу какового-нибудь волшебника. Он объездил все соседственные государства, спрашивал совета в боговещалищах и у всех славных волшебников — никто не мог вразумить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
При входе в зал встречены они были множеством богато одетых служителей, и первое, что привлекло взоры Громобоевы, была картина, кою видел он в садовой беседке, но уже без покрывала. Он не вытерпел, чтоб не вскричать:
— Ах, прелестная Милана!
— Не спешите делать похвалы — может быть, вы раскаетесь,— подхватила волшебница.
Она взяла Громобоя за руку и ввела его в знакомую уже ему спальню; но что ощутило тогда сердце Громобоево! Он увидел подлинник своей картины в том же платье, но несравненно превосходнейший, и хотя живописец мог хвалиться, что написал красавицу, которую никто бы не счел возможною в природе, однако настоящее лицо Миланы могло говорить в сравнении, что художник с намерением старался убавить его прелестей. Громобой обомлел и чаял умереть от радости и любви, взглянув на Милану; она пришла в не меньшее смятение, и расцветшие в то мгновение на нежных ее щеках розы умножили ее заразы; но волшебница вывела их из замешательства, начав к Громобою с усмешкою:
— Не согласны ли вы теперь, Громобои, забыть свою картину, чтоб владеть настоящею Миланою?
Ах, великомощная волшебница,— вопил Громобои. повергая себя к ногам Миланы.— Глаза мои обманывались, взирая на оную, но сердце мое всегда чувствовало, что счастие его... у ваших ног, прекрасная княжна!
- Нет, оное не должно быть, как только в моих объятиях, любезный Громобои!— подхватила Милана, подняв его с земли и бросясь к нему на шею.
Конечно, так,— пристала к словам сим волшебница, ибо наконец мужество ваше и испытанная любовь, храбрый Громобои, награждают вас сердцем княжны Миланы; разрушитель ее очарования не может быть заплачен, кроме руки и вечной ее верности. Владей, Громобои, достойною супругою, или, лучше сказать, спорьте вы оба вечно, кто из вас больше друг друга любит, но я знаю, что вы сего никогда не решите. Я, с моей стороны, поспешу вашим соединением, коего толь давно жаждут ваши души Нет уже теперь никаких препятствий, приступим!
Сие остановило восторг любовников затем, чтоб вскоре повергнуть их в бесчисленные и несравненно сладчайшие Громобои помогал стыдливости своей любовницы, схватя ее руку, орошая оную радостными слезами и осыпая по целуями; он привел ее к ногам волшебницы у коих они оба поверглись на колена) и умолял не отрещись от увенчания его первейшим благополучием его жизни. Милана молчала, но взоры ее, обращенные с целомудренной нежностию на своего возлюбленного, довольно ясно показывали, что волшебнице не должно медлить. Сия схватила сжатые уже их руки в свою и привела в домашний храм
Тамо истукан Перунов виден был сидящий с возлюбленною своею Ладою на великолепном престоле, соединенный с нею вервию из цветов. Громовые его стрелы лежали у ног, кои попирали ногами залоги любви их — Леля и Полеля, и казалось, что они с насмешкою взирали на своего родителя, показывая тем, что их действия торжествуют над грозным их оружием. Жрец в белом одеянии, прошитом багряными цветами, курил уже на алтаре благовония На другом жертвеннике готова была к закланию пара горлиц, связанных золотым снуром; сие знаменовало верность, коей сии животные суть образец, а золото, их связующее, совершенную чистоту, ибо металл оный никогда не ржавеет. Брачные вступили в храм; жрец, то приметивши, схватил жертвенный нож и, вознеся оный противу их с грозным видом, кричал:
— Удержитесь, дерзновенные, вступить в храм громоносного правителя небес, если только не чистейший пламень любви и вольное желание сердец ваших приводит вас к алтарю брака.
Тогда волшебница, заступающая место свахи, ответствовала следующее:
— Божественные чада великого Перуна видят в душах сей четы, что предстоятель алтаря их родительницы Лады должен обратить сей нож на жертвоприношение.
— О смертные,— вопил жрец,— не раскайтесь! Узы, кои вы на себя возлагаете, одна только смерть разрушает.
— Смерть может оные разрушить, но слаба противу любви, возложить оные принуждающей,— был ответ свахи.
После сего жрец дозволил вход; хор воспел брачные песни в честь Лады и ее детей Леля и Полеля; сочетающиеся приступили пред алтарь, а жрец начал жрение. Он заклал горлиц, обмочил снятый с них золотой снурок в их кровь, опоясал оным Громобоя и Милану, а жертвенные воспалил. После того как пламень обратил в пепел жертву, жрец взял часть пепла и, смешав оный со священною водою, опрыскал тем новобрачных, развязал с них снурок и тем обряд кончил. Волшебница повела их из храма при восклицании брачных песен; веселие и пиршество началось и к всеобщей радости подданных Миланы и Громобоя, ибо оные все к тому приглашены были от волшебницы, кончилось.
Когда наступал час любовников оставить одних, волшебница, введши их в опочивальню, начала:
— Любезный Громобой! Не подосадуй, что я еще на несколько должна остановить твои ожидания. Тебе надлежит узнать приключения твоей супруги, понеже тем удовольствуется любопытство твое, умножится цена твоего счастия, и получишь ты наставления, необходимые к благополучию предыдущих дней твоих. Будь терпелив,— примолвила она с улыбкою,— ты еще будешь иметь время отмстить твоей любезной мучительнице за нанесенные сю скорби, ибо мне известно, что взаимная страсть сердец ваших никогда не потухнет.
Они сели, и волшебница начала.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ МИЛАНЫ
— Когда угры возвращались из пределов Китая, быв утеснены тамошним народом, коему чрез многие годы подавали законы, князи угрские Турд и Боягорд поселились со своими подданными около Волги и, покоря обитавшую по нагорной стороне реки сей чудь, основали столицу свою. Российский великий князь, не терпя сих опасных соседей, поселившихся на землях его данников, пошел на них войною и прогнал за реку Буг. Князь Турд повел свои народы, но брат его Боягорд удержан был прелестями черемисской княжны Баяны. Он требовал уже ее у отца ее, князя Пойвана, за себя в супружество и получил согласие, но пред самым отшествием Баяна, прогуливаясь в саду, похищена была спустившимся облаком. В то ж время нечаянное нападение россиян понудило печального Боягорда разлучиться навеки с братом своим Турдом, ибо он не мог оставить тех мест, в коих чаял сыскать свою возлюбленную Баяну. И так поселился он с великим числом преданных себе подданных в пустых лесах клязмских и, предавшись в покровительство российского владетеля, обратился искать обрученную свою невесту.
Но куда надлежало ему прибегнуть? Не было могущего ему объяснить, что значил сей хищнический облак: гнев ли богов или злобу какового-нибудь волшебника. Он объездил все соседственные государства, спрашивал совета в боговещалищах и у всех славных волшебников — никто не мог вразумить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61