Алзана для него все на свете, и он довольно смел сражаться за нее со всею природою.
— Алзана! — говорит он спокойным видом.—Я с тобою, и нам опасаться не должно.
Она взирает на верх храмины и, вострепетав, упадает в объятия своего супруга. Он устремляет взор в страну, откуда поразил ее ужас, и видит страшную- богиню плодородия, окруженную бессмертным блеском, спустившуюся на облаке.
— Познай, дерзкий Звенислав, раздраженную тобою Дидилию,—говорила богиня.—Ты плод явного ко мне непочитания и осквернивший празднество мое своим зачатием. Я довольствовалась малым мщением — лишить твоих родителей воззрения на тебя до тридцатилетнего твоего возраста; но ты, дерзновенный, до сего времени хочешь вкусить благополучие; сего не будет: ты определен к трудам и опасностям и не увидишь долго твою Алзану... Что до тебя, Тарбелс, ты мне жалок, но и друг Звениславов должен принять участие в его наказании.
Окончив сие, бросила она густой облак, который сокрыл в себя Алзану и Любану и учинился невидим.
— Ах, жестокая богиня!— вскричал Звенислав.— Я ничем не оскорблял тебя, но я всему подвергаюсь; карай меня всем, кроме разлуки с моею возлюбленною.
— Уже определено,— отвечала ему удаляющаяся богиня.— Будь терпелив; дружество твое с Тарбелсом наградит урон сей, но я не запрещаю вам искать супруг ваших. Гнев богов умягчается великодушием и добродетельными подвигами.
После сего все явление сокрылось, храмина стала по-прежнему, но наполненная жалостными воплями сетующих о похищении Любаны и Алзаны. Звенислав со всем своим мужеством окаменел и не мог произнести ни одного слова; он глядел неподвижно на своего друга, который также на нем остановил свои взоры.
— Дидилия! Ты дозволяешь искать нам наших возлюбленных супруг,— сказал наконец Звенислав, вздохнувши,— но ты их похитила, и можно ль смертному разрушить определение судеб богов?
— Да, любезный друг,— говорил Тарбелс, отирая слезы, кои текли из глаз его,— мы пойдем искать их, нам сие повелено. Бесплодно ожидать нам отрады в одних сетованиях, когда, может быть, возлюбленные наши имеют нужду в нашей помощи. Кто знает, куда удалила их разгневанная богиня! Может быть, нечаянно найдем мы их там, где не ожидаем.
— Пойдем!—отвечал Звенислав, обняв своего друга. Они шествовали из палат, и Тарбелс, только успев вручить правление Мирославу, а вельможам приказать ему повиноваться, сел на коня. Он запретил за собою следовать усердным ятвягам, но не мог отказать своему Слотану, желающему жить и умереть с ним вместе. Звенислав дал волю Златокопыту избрать страну к предпринятому странствованию, и оный обратился на северо-запад. Два друга и верный раб скоро ощутили себя за пределами Ятвягии; они взаимно старались подкреплять себя в несчастии, и шутливый нрав Слотана почасту разгонял мрачность их уныния.
— Государи,— говорил он им некогда, когда они наиболее казались задумчивыми,— жизнь наша есть только сон, и тот из смертных счастливее, который может равнодушно грезить. Для чего не считаете вы благополучия, коего вы лишились, только сновидением, вообразите теперь, что вы проснулись. Жаль, что я не могу сообщить вам моего свойства: я не однажды бывал в подобных вам обстоятельствах, но всегда выпутывался из оных без затруднения. Например, я без всяких исканий учинился супругом прекрасной королевы очарованного острова; она обратилась в кобылью голову, и собаки проводили меня со своею музыкою с брачного ложа; но я не крушил себя, что ее навеки утратил, и не учинил бы сего, если б у ней было слишком тех членов, коих случай иметь ей не дозволил. Вскоре потом помирил я трех женихов, овладевши ценою их битвы, но скупая моя теща за малое уделение права ее дочери определила мне сходственное наказание. Всего и всего я лишился, но на вас шлюсь вздыхал ли я по-вашему? Витязям не должно дозволять сердцам своим таковой слабости; им должно следовать добродетели, насыщать природные побуждения как случится и не тужить о прелестях, в коих никогда не будет недостатка людям смелым. Ой, женщины, женщины! Вы очень надобны, но всего лучше иметь с вами дело только в сновидении.
Рассуждения сии произносил Слотан толь забавным видом, что богатыри не могли удержаться от смеха. Слотан пользовался сим успехом и наговорил им столько вздоров, что нельзя было им остаться углубленными в тоску свою.
Уже путь их приближал к княжеству русскому; дни чрез два надеялись они вступить в славный в севере город Старый Славенск, как в средине одного густого леса напали на них разбойники. Витязи не устрашились оных множества и оборонялись мужественно, но не могли воспрепятствовать, чтоб толпящиеся злодеи их не раздвинули. Звенислав со Слотаном окружен был тридцатью человеками, а еще около двадцати напали на Тарбелса. Сей оборонялся как лев, но был схвачен и повлечен злодеями в лес. Звенислав сие видел, однако не мог подать ему ни малой помощи, ибо сам довольно имел труда отводить летящие в него со всех сторон удары; и хотя Слотан доказывал во всех случаях ревностную ему помощь, но они не так скоро побили или прогнали своих неприятелей, чтоб можно было поспешить к похищенному Тарбелсу. Они бросились в ту сторону, куда удалились с ним разбойники, но тщетно: страшная непогода обратила кончающийся день в мрачнейшую ночь. Вихри ревели из-под туч, прорывающихся громом и сильнейшим дождем. Перун соединялся к тому и ломал высокие дубы лесов, в коих они находились, делая каждый шаг опасным от раздробления валяющихся дерев.
— Боги! Я лишаюсь лучшего друга! — кричал Звенислав и следовал в поиске по отсвечиванию молнии.
Все было напрасно: он заехал в такую густину, что Златокопыт не мог далее идти, и, к вящей горести, разлучился от него Слотан.
Звенислав, принужденный остановиться, препроводил ночь в ужасном сетовании; опасность друга его не давала ему покою, и жалобы его уносимы были шумящим ветром, когда восходящее солнце разогнало тьму, и непогода перестала; оная равно как бы началась затем, чтоб разлучить чету людей, имеющих только в доверенности своей отраду своим несчастиям. Богатырь сел на коня своего и дал ему, по обыкновению, свободу идти, куда он желает, уповая, что он приведет его к Тарбелсу, но конь вывез его из лесу на дорогу к Старому Славенску и шествовал оною.
— Вижу,— вопиял Звенислав,— что небесам неугодно дозволить мне избавить моего друга... Ах, Тарбелс, что с тобою делается?— повторял он неоднократно и, продолжая дорогу во весь тот день, остановился близ одного высокого холма, чтоб дать отдохновение утомленному коню своему.
Златокопыт, получа свободу, не употреблял пищи, но, взошед на вершину холма, припал на передние ноги и, троекратно проржав, начал валяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Алзана! — говорит он спокойным видом.—Я с тобою, и нам опасаться не должно.
Она взирает на верх храмины и, вострепетав, упадает в объятия своего супруга. Он устремляет взор в страну, откуда поразил ее ужас, и видит страшную- богиню плодородия, окруженную бессмертным блеском, спустившуюся на облаке.
— Познай, дерзкий Звенислав, раздраженную тобою Дидилию,—говорила богиня.—Ты плод явного ко мне непочитания и осквернивший празднество мое своим зачатием. Я довольствовалась малым мщением — лишить твоих родителей воззрения на тебя до тридцатилетнего твоего возраста; но ты, дерзновенный, до сего времени хочешь вкусить благополучие; сего не будет: ты определен к трудам и опасностям и не увидишь долго твою Алзану... Что до тебя, Тарбелс, ты мне жалок, но и друг Звениславов должен принять участие в его наказании.
Окончив сие, бросила она густой облак, который сокрыл в себя Алзану и Любану и учинился невидим.
— Ах, жестокая богиня!— вскричал Звенислав.— Я ничем не оскорблял тебя, но я всему подвергаюсь; карай меня всем, кроме разлуки с моею возлюбленною.
— Уже определено,— отвечала ему удаляющаяся богиня.— Будь терпелив; дружество твое с Тарбелсом наградит урон сей, но я не запрещаю вам искать супруг ваших. Гнев богов умягчается великодушием и добродетельными подвигами.
После сего все явление сокрылось, храмина стала по-прежнему, но наполненная жалостными воплями сетующих о похищении Любаны и Алзаны. Звенислав со всем своим мужеством окаменел и не мог произнести ни одного слова; он глядел неподвижно на своего друга, который также на нем остановил свои взоры.
— Дидилия! Ты дозволяешь искать нам наших возлюбленных супруг,— сказал наконец Звенислав, вздохнувши,— но ты их похитила, и можно ль смертному разрушить определение судеб богов?
— Да, любезный друг,— говорил Тарбелс, отирая слезы, кои текли из глаз его,— мы пойдем искать их, нам сие повелено. Бесплодно ожидать нам отрады в одних сетованиях, когда, может быть, возлюбленные наши имеют нужду в нашей помощи. Кто знает, куда удалила их разгневанная богиня! Может быть, нечаянно найдем мы их там, где не ожидаем.
— Пойдем!—отвечал Звенислав, обняв своего друга. Они шествовали из палат, и Тарбелс, только успев вручить правление Мирославу, а вельможам приказать ему повиноваться, сел на коня. Он запретил за собою следовать усердным ятвягам, но не мог отказать своему Слотану, желающему жить и умереть с ним вместе. Звенислав дал волю Златокопыту избрать страну к предпринятому странствованию, и оный обратился на северо-запад. Два друга и верный раб скоро ощутили себя за пределами Ятвягии; они взаимно старались подкреплять себя в несчастии, и шутливый нрав Слотана почасту разгонял мрачность их уныния.
— Государи,— говорил он им некогда, когда они наиболее казались задумчивыми,— жизнь наша есть только сон, и тот из смертных счастливее, который может равнодушно грезить. Для чего не считаете вы благополучия, коего вы лишились, только сновидением, вообразите теперь, что вы проснулись. Жаль, что я не могу сообщить вам моего свойства: я не однажды бывал в подобных вам обстоятельствах, но всегда выпутывался из оных без затруднения. Например, я без всяких исканий учинился супругом прекрасной королевы очарованного острова; она обратилась в кобылью голову, и собаки проводили меня со своею музыкою с брачного ложа; но я не крушил себя, что ее навеки утратил, и не учинил бы сего, если б у ней было слишком тех членов, коих случай иметь ей не дозволил. Вскоре потом помирил я трех женихов, овладевши ценою их битвы, но скупая моя теща за малое уделение права ее дочери определила мне сходственное наказание. Всего и всего я лишился, но на вас шлюсь вздыхал ли я по-вашему? Витязям не должно дозволять сердцам своим таковой слабости; им должно следовать добродетели, насыщать природные побуждения как случится и не тужить о прелестях, в коих никогда не будет недостатка людям смелым. Ой, женщины, женщины! Вы очень надобны, но всего лучше иметь с вами дело только в сновидении.
Рассуждения сии произносил Слотан толь забавным видом, что богатыри не могли удержаться от смеха. Слотан пользовался сим успехом и наговорил им столько вздоров, что нельзя было им остаться углубленными в тоску свою.
Уже путь их приближал к княжеству русскому; дни чрез два надеялись они вступить в славный в севере город Старый Славенск, как в средине одного густого леса напали на них разбойники. Витязи не устрашились оных множества и оборонялись мужественно, но не могли воспрепятствовать, чтоб толпящиеся злодеи их не раздвинули. Звенислав со Слотаном окружен был тридцатью человеками, а еще около двадцати напали на Тарбелса. Сей оборонялся как лев, но был схвачен и повлечен злодеями в лес. Звенислав сие видел, однако не мог подать ему ни малой помощи, ибо сам довольно имел труда отводить летящие в него со всех сторон удары; и хотя Слотан доказывал во всех случаях ревностную ему помощь, но они не так скоро побили или прогнали своих неприятелей, чтоб можно было поспешить к похищенному Тарбелсу. Они бросились в ту сторону, куда удалились с ним разбойники, но тщетно: страшная непогода обратила кончающийся день в мрачнейшую ночь. Вихри ревели из-под туч, прорывающихся громом и сильнейшим дождем. Перун соединялся к тому и ломал высокие дубы лесов, в коих они находились, делая каждый шаг опасным от раздробления валяющихся дерев.
— Боги! Я лишаюсь лучшего друга! — кричал Звенислав и следовал в поиске по отсвечиванию молнии.
Все было напрасно: он заехал в такую густину, что Златокопыт не мог далее идти, и, к вящей горести, разлучился от него Слотан.
Звенислав, принужденный остановиться, препроводил ночь в ужасном сетовании; опасность друга его не давала ему покою, и жалобы его уносимы были шумящим ветром, когда восходящее солнце разогнало тьму, и непогода перестала; оная равно как бы началась затем, чтоб разлучить чету людей, имеющих только в доверенности своей отраду своим несчастиям. Богатырь сел на коня своего и дал ему, по обыкновению, свободу идти, куда он желает, уповая, что он приведет его к Тарбелсу, но конь вывез его из лесу на дорогу к Старому Славенску и шествовал оною.
— Вижу,— вопиял Звенислав,— что небесам неугодно дозволить мне избавить моего друга... Ах, Тарбелс, что с тобою делается?— повторял он неоднократно и, продолжая дорогу во весь тот день, остановился близ одного высокого холма, чтоб дать отдохновение утомленному коню своему.
Златокопыт, получа свободу, не употреблял пищи, но, взошед на вершину холма, припал на передние ноги и, троекратно проржав, начал валяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61