После сего рассуждения он ободрился и начал любоваться, рассматривая свое оружие. Доброта оного его увеселяла и опять припомнила ему о коне. «Ах, если б был я не в пустыне, первый бы встретившийся со мною богатырь снабдил меня оным; но здесь я не имею надежды отведать своей храбрости».
Он бы продолжал более сию мысль, если б пролившийся к ушам его тяжкий вздох не остановил оную.
Звенислав осматривался на все стороны, чтоб приметить, откуда оный происшел, и не мог никого видеть. Удивление его о сем было тем величайшее, что на месте оном не было кроме того дерева, под коим он сидел, за что бы можно было спрятаться. Он не мог утерпеть, чтоб не закричать:
— Несчастный! Кто бы ты ни был, не скрывайся от меня; тебе не должно опасаться предстать богатырю, который за удовольствие сочтет защитить тебя, если ты сносишь притеснение.
— Ах, добродетельный богатырь,— отвечал ему голос.— Каким бы благодарением обязана была злосчастная Любана, если б только в твоих силах было возратить ей первый ее образ.
— Но где ты?— сказал богатырь с изумлением.— Не опасайся показаться человеку, обязанному сохранять почтение к твоему полу.
— Ты близ самого меня, — отвечал голос. — Дерево, подавшее тебе защиту от солнечных лучей, прибегает под твое покровительство. Это я, несчастная, приведенная в сие состояние от злобы Яги Бабы. Она не удовольствовалась, лиша меня моего возлюбленного царевича, но превратила и меня в сие дерево. Если ты находишь в себе довольно человеколюбия, чтоб помочь мне, и столько храбрости, чтоб убить крылатого змия, обитающего в сей пустыне, то не медли возвратить мне человеческий вид, помазав меня желчью оного змия.
Дерево не могло больше говорить, рыдания пресекли слова его, но сего и довольно было воспламенить витязя к славному сему подвигу.
— Будьте уверены, Любана,— сказал он,— что я погибну или принесу вам желчь, которой вы требуете.
Он выговорил и шел искать чудовища.
Звенислав препроводил весь тот день, всходя на крутые утесы каменных гор, перелазя стремнины и опасные пропасти, но не видал ни одной живущей твари. Он очень утомился, когда взошел на приятный луг. Текущая по оному прозрачными струями речка призвала его утолить свою жажду. Он пил, думал о змие, досадовал, что оного не нашел, и увидел девицу, гонящую стадо овец к самому тому месту, где он сидел. Красота сей девицы толь была велика, что богатырь не мог защититься от происшедших в сердце своем движений; он вскочил и, наполненный изумления, повергся пред нею на колена.
— Божество ль ты или смертная,— говорил он,— я равно счастлив, что тебя вижу.
— Не унижайте себя, витязь, — отвечала девица, застыдившись.— Я весьма удалена льстить себе: невольница Бабы Яги не заслуживает сего почтения.
— Сие не мешает, чтоб я отдавал вам справедливость и предложил мои услуги. Вам стоит только повелеть, чтоб я принудил Бабу Ягу возвратить вам вольность,— говорил Звенислав, еще более пленясь ее скромностью.
Девица казалась тем быть тронута и, для того подшед и поднимая богатыря, отвечала ему:
— Я очень признательна к вашему великодушию, храбрый богатырь, чтоб могла подвергать опасности дорогую жизнь вашу для моего освобождения. Мне известна сила Бабы Яги, которая подкрепляется крепчайшим чародейством, и для того удалитесь скорее; мне очень будет жаль, ежели вы за сию встречу со мною заплатите жизнию.
Овцы ее напились, и она погнала их прочь. Звенислав не мог остановить ее и бесплодно упрашивал показать себе жилище Яги Бабы. Красавица удалилась, а богатырь остался в великом смущении. Он спрашивал у своего сердца, какое действие произвела в оном сия встреча, и узнал, что оно пленено до крайности прелестями сей невольницы. Он рассуждал, надлежит ли ему следовать сей склонности и не противно ли будет то званию его, чтоб влюбиться в простую невольницу, но сердце его вмешалось в сии рассуждения, обратило их в свою пользу и сделало то, что он забыл искать змея и остался дожидать утра на берегу речки в чаянии, что поутру увидит опять девицу, гонящую свое стадо. Некоторые травы служили ему ко укреплению его желудка, но сон убегал глаз его. Он наполнен был воображениями о хищнице своего покоя.
«Боги!—думал он.—Сие чрезъестественно, если вы вливаете в меня чувства любви, кои мне доселе были несведомы, для того только, чтоб я любил без надежды. Красавица сия не хотела со мною остановиться, ее не удерживало здесь то, что меня влечет к ней. Ах! Она не находит во мне того, что меня к ней прилепляет».
После сих страстных мыслей приходит он к рассуждениям. «Чего хочу я?— вопрошал он сам себя.— Желаю, чтоб меня любила девица, которая не ведает, кто я, и которой я сам не могу сказать себя... На какой конец хочу я убедить ее полюбить меня взаимно? Состояние мое и бедствия, обещаемые мне еще на четырнадцать лет, дозволяют ли мне предложить ей пристойные условия? Нет, богатырю странствующему не можно иметь жены, но если б и можно было, то зачем мне делать оную участницею моих трудов и опасностей!.. Истреби, Звенислав, неприличную склонность и помышляй лишь об одной славе».
Но сердце его делало другие предложения; оно говорило: «Ищи, Звенислав, понравиться сей девице, она та самая, которая по желанию Добрады должна составить благополучие предидущих дней твоих. Ищи обязать ее освобождением из невольничества, покори себе тем ее сердце, возрати ее в отечество, и тогда не может она быть равнодушна к твоим услугам».
Так заключил он следовать влияниям любви своей, и утро привело опять милую его пастушку к берегам водным. Она не ожидала, чтоб витязь осмелился ночевать близ такового опасного соседства, и для того, не приметив его, начала мыть свои ноги. Счастливый богатырь не смел дышать и чаял, что только богиня может иметь толь складные и белые ножки; прелести оных сделали, что Звенислав клялся не любить никого на свете, если ею любим не будет. Девица села и, чая себя быть уединенной, начала вздохом, потом говорила:
— Может ли быть кто меня несчастнее? О жестокая судьба! Не довольно ли для тебя, что ты лишила меня моего отечества и из княжеской дочери учинила последнюю служанку Яги Бабы? Но тебе надлежало прежде, нежели я могла управлять моим разумом, подвергнуть меня жестоким чувствованиям любви безнадежной.
— Она любит уже,— сказал Звенислав, и сердце его вострепетало; но девица вывела его из смятения, в кое ревность готова была его повергнуть, продолжая свою жалобу:
— О прекрасный витязь! Надлежало ли тебе встретиться со мною затем, чтоб я не знала, кто ты, и не имела надежды когда-либо тебя увидеть, и в сем ли месте следовало тебе заразить мою душу? Если б ты появился при дворе отца моего, там, может бы, я могла удержать тебя, там, может, удобнее бы мне было наградить тебя не одним моим сердцем, но и короною.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61