ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

– Эпона, – бормотал он, расхаживая по кругу и с благоговением глазея на воображаемую женщину.
Глядя на эту сценку, Аксинья хохотал.
Видела эту сценку и Эпона, и она тоже, помимо своей воли, громко смеялась. Но женским чутьем она знала, что Дасадас поджидает своего времени, благоприятной возможности. И рано или поздно попытается добиться своего.
Ждал не только Дасадас. Гигантский волк все еще преследовал во сне людей, по мере приближения осени он совсем осмелел, начал сниться женщинам в их кибитках и даже детям, которые просыпались с испуганными криками.
– На меня рычал страшный волк, – младший сын Галы рыдал, уткнувшись лицом в колени матери и дрожа от ужаса.
– Успокойся, успокойся, это только сон, – утешала его Гала. Но по ее глазам можно было видеть, что она встревожена, ибо тот же сон снился и ей.
Прибыл Потор, приведя с собой целую вереницу лошадей, которых он хотел опробовать в состязаниях с самыми быстроногими лошадьми Кажака. Хотя Кажак и нахваливал всем Эпону как искусную врачевательницу лошадей, он все же попросил ее на время пребывания Потора воздержаться от верховой езды и выездки молодых меринов.
Разумеется, это привело к новой ссоре.
– Люди потеряют уважение ко мне, – попробовал объяснить ей Кажак. – Потор скажет, что женщина Кажака стала мужчиной. Поднимет меня на смех. Ха, ха! – холодно добавил он, заранее болезненно переживая насмешки над собой.
– Ты знаешь, что я не мужчина. Почему я должна отказываться от того, что мне нравится? Ради Потора?
– Кажак… просит тебя. Ради Кажак.
Она заколебалась.
– А ты позволишь мне ездить на сером жеребце?
Он нахмурился.
– Кельты всегда торгуются, – пожаловался он, уже не впервые.
– Ты же сказал, что я никогда не буду принадлежать к вашему племени, поэтому я остаюсь кельтской женщиной, – злорадно напомнила она. – Теперь, когда время спаривания закончилось, позволь мне иногда ездить на твоем сером. А я взамен до отъезда Потора не буду обучать неуков.
Он еще более посуровел.
– Только я могу сказать, что ты должна, а чего не должна делать. Видишь эти шаровары. В таких шароварах ходят только мужчины.
Но утром она увидела возле своей кибитки стреноженного серого жеребца и надела на него свое седло. Кажак уже уехал вместе с Потором, чтобы показать ему мышастого мерина, выезженного Эпоной. Когда двое мужчин возвратились, Потор принялся расхваливать мерина:
– Удивительный конь, Кажак; смышленый, послушный, очень быстроногий. Ты не хочешь прямо сейчас продать его мне?
Кажак задумался.
– Кажак хочет отвести эту лошадь и еще нескольких других на лошадиную ярмарку в Майкоп. Еще до наступления Тайлги. Получить за них хорошую цену.
Потор не стал настаивать.
– Ну что ж, они стоят много золота. Я никогда не знал, что ты один из лучших объездчиков. Не мог бы ты объездить нескольких жеребцов для моего племени?
Кадак пожевал губы.
– Я слишком занят, – наконец обронил он.
В эту ночь, когда Потор и сопровождающие его люди уже уснули, на стоянке воцарилась какая-то странная зловещая атмосфера. Стадо вело себя беспокойно, и, боясь, как бы оно не разбежалось, Аксинья попросил Дасадаса выйти вместе с ним в ночное. Кочевники метались и что-то бормотали во сне. Посреди ночи в Море Травы разразился неожиданный для этого времени года ливень; ливень загасил и костерок, разложенный Эпоной в небольшой, обложенной камнями ямке.
После того как этот костерок погас, над кибитками и стадом сгустилась какая-то неестественная тьма.
Пока у них гостил Потор, Кажак избегал ночевать в кибитке Эпоны, поэтому она спала одна. Разбудило ее какое-то царапание в заменявший дверь войлочный занавес. Едва открыв глаза, Эпона стала вглядываться в темноту, казалось, какое-то животное, шумно принюхиваясь, тычется носом в войлочный занавес. Это могла быть одна из тех тощих полудиких собак, которые бродили по стоянке, дерясь между собой за выброшенные объедки, но… в кибитку проник какой-то горьковатый, похожий на мускусный, запах, и она сразу же узнала его.
– Кернуннос, – произнесла она. И это был не вопрос.
Даже в полной темноте она ощущала его присутствие так же явственно, как если бы смотрела ему в лицо.
Он стоял совсем рядом, она даже слышала его дыхание, дыхание человека, а не животного. Вероятно, он стоял ссутулившись, так как кибитка была рассчитана на сравнительно невысоких скифов и Меняющий Обличье не мог бы стоять в ней во весь рост.
– Кернуннос, – повторила она. Она хотела, чтобы он своим голосом подтвердил то, в чем она была уже убеждена.
– Да, Эпона, – грубым шепотом ответил ей знакомый голос.
– Я не во сне?
– Какая разница.
– Ты постоянно являешься этим людям во сне, терзаешь их, но ведь они не причинили тебе никакого зла, Кернуннос. Ты убил Басла. Ведь это ты убил Басла, верно?
– Какая разница, – вновь сказал он. – Для тебя и меня, Эпона, эти скифы не должны иметь никакого значения. Значение имеет лишь наше племя. А твой дар принадлежит племени. Ты не имела никакого права убегать. И должна вернуться.
Она чувствовала, будто в нее вселилась какая-то незримая сила; это вторжение в ее кибитку, казалось, было грубым насилием над самим ее духом. Призвав себе на помощь браваду, она сердито спросила:
– Можешь ли ты отнести меня назад, жрец? Подхватить на руки и отнести в Голубые горы?
По его молчанию она поняла, что, хотя Меняющий Обличье сумел достичь ее, преодолев такое расстояние, он не в состоянии похитить ее тело. По крайней мере в этом отношении она была в безопасности.
– Я никогда не сделаю того, чего ты хочешь, – сказала она. – Я теперь живу здесь… со своим мужем. Ты не имеешь права требовать, чтобы я вернулась, ибо я свободная женщина, давно уже не живущая под крышей матери. На меня не простирается теперь власть Ригантоны.
Она услышала звук, напоминающий смех, хотя и не была уверена, что это смех. Возможно, он звучал лишь у нее в голове, как и голос Кернунноса. В нем не было той звучности, с которой раздавался бы голос человека, стоящего подле нее.
– Ты не жена, – прожужжал голос, голос насекомого.
Откуда он это знает? Она откинулась на ковры, которые служили постелью, стараясь разглядеть его во мраке, но видела только маячущую над ней смутную черную тень.
– Ты не жена, – повторил Меняющий Обличье. – И твое место не здесь, а с твоим племенем. Наша сила уже не та, что прежде, осталось всего четыре друида, неблагоприятное число. Мы отчаянно нуждаемся в тебе для поддержания наших обычаев и традиций. После того как ты уехала, в нашем селении произошло много перемен. Новые мысли, которые привезли с собой скифы, совратили наших молодых людей. Они намереваются оставить горы, поселиться где-нибудь в другом месте. Как и ты, они безрассудно отворачиваются от того, что у нас есть, мечтают о других краях, о другой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121