ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

и он, и все остальные кололи мочки ушей кинжалами, громко выкликали имя усопшего, обезумев от горя, рвали на себе волосы и одежды.
Но после того, как они уехали оттуда, все это осталось в прошлом.
– Если бы Басл умер в Море Травы, среди народа, почитающего лошадей, – сказал Кажак Эпоне, – ему бы устроили пышные похороны. Мы строим деревянный дом, чтобы достатойно почитать своего брата, товарища, сорок дней справляем поминки и скорбим. Затем мы хоронили бы Басла в деревянный дом.
– Сорок дней? – Эпона представила себе, как выглядело бы непогребенное тело Басла после такого долгого времени.
Кажак усмехнулся.
– Мы сохраняем тело. Взрезаем живот, все вынимаем и наполняем кипарисовыми листьями, семенами петрушки, благовониями. Затем зашиваем живот, запечатываем воском. Семья Басла положила бы тело на повозку и объезжала бы соседние племена, чтобы все могли с ним проститься. Мужчины одного племени провожают тело до другого. Сорок дней. Затем его привозят деревянный дом и устраивают похороны. Но до этого все должны видеть Басла. Хороший обычай?
Не находя подходящего ответа на этот вопрос, Эпона только сказала:
– В вашем народе много племен?
Кажак кивнул головой:
– Много племен, и все разные, но все почитают лошадей. Они живут к северу от берега моря до самых лесов. Кажак – царского происхождения; его род жил на берегах реки Танаис, которую черные накидки называют Доном.
– Кто такие «черные накидки»?
– Дикари, которые живут к северу от степей. Те, кто не почитает лошадей. – Его голос зазвучал презрительно. – По краям Моря Травы живут много дикарей; те, что поумнее, держатся от нас подальше. Можно ехать четырнадцать дней на восток или запад, кругом будут только скифы.
– Расскажи мне об этих дикарях, – попросила Эпона. Ее забавляло то, что Кажак говорит о других как о дикарях.
– Они все лысоголовые, – сказал он. – Копаются в грязи, крестьяне. Есть и такие, которые подбирают груз с разбившихся о берег кораблей; их зовут тавры; эти тавры никогда не смеются. Настоящие стервятники. – Он явно недолюбливал этих людей, живущих грабежом, и как будто выплюнул название этого племени.
– Есть еще народ будины, – продолжал он. – Хорошие воины, сильные люди, рыжеволосые, с голубыми глазами; очень вспыльчивые.
– Кто еще? – спросила Эпона.
– Агафирсы, – ответил он, презрительно скривив рот. – Все мужчины спят со всеми женщинами, ни один мужчина не имеет своей женщины. Понимаешь? Дикари. А есть еще очень интересное племя – андрофаги. То есть людоеды.
Эпона посмотрела на него недоверчиво, полагая, что неправильно его поняла.
– Людоеды, едят людей, – повторил он. – Трудно поверить, да? Когда умирает один из андрофагов, его семья смешивает его мясо с бараниной, и все едят. Это племя самое худшее из всех. Они обращаются с женщинами как с мужчинами, у них все равны.
На этом он закончил разговор о каннибалах, осудив их не только за их пристрастие к человечине, но и за непростительный обычай считать женщин равными мужчинам. Как это делают кельты.
У Эпоны сразу же испортилось настроение. Но Кажак этого не заметил. Он возобновил свой монолог, перемежая свое повествование всякими забавными историями, еще недавно смешившими Эпону. Он так упивался звуками собственного голоса, что не обращал внимания на ее безмолвие.
Однако Дасадас заметил, как опустились плечи Эпоны, увидел, как она отвернулась от Кажака и углубилась в свои мысли.
Отпустив поводья, Эпона предоставила свободу своей лошади, зная, что она будет держаться на некотором расстоянии от серого жеребца. Охолощенные лошади всегда избегали близости неохолощенных жеребцов. Однако, прежде чем Кажак успел заметить, что они едут уже не рядом и расстояние между ними все увеличивается, Аксинья обратил его внимание на прячущегося в высокой траве, в пределах досягаемости их стрел, оленя.
Кажак шлепнул себя по бедру, восхищенный представившейся им возможностью. Но, когда он вытащил из чехла лук и стрелы, олень почувствовал опасность и обратился в бегство. Кажак и остальные радостно помчались за ним, мгновенно забыв обо всем.
Эпона не захотела видеть, как они будут преследовать, а затем убьют оленя. Она вдруг почувствовала глубокое желание побыть наедине с собой, наедине с лошадью, степью и своими мыслями. Кажак не оглядывался на нее, ему было все равно, что она делает, лишь бы не мешала охоте.
Ее захлестнуло какое-то дикое, безрассудное чувство. Она еще раз посмотрела вслед оленю, большими прыжками убегавшему на юг, затем развернула своего рыжего на север и ударила пятками по его бокам.
– Скачи! – яростно приказала она.
Рыжий поскакал стремительным галопом.
Эпона скакала прочь, но она не помышляла о бегстве. Просто хотела скакать, чувствуя под собой сильное животное, откликаясь на зов далекого горизонта. Мчаться и мчаться в безграничную даль. Мчаться, свободной, как олень, свободная, как птицы, быстрее, чем может бежать человек, нестись и нестись галопом, опьяняясь скоростью и свободой.
Гнедой наслаждался этой внезапной скачкой не меньше, чем его наездница. После нескольких стремительных шагов он перешел на галоп, буквально пожирая пространство. Тело девушки было так же легко для него, как пушинка. Она не сдерживала его, а, пригнувшись к его голове, все понукала и понукала. Он охотно поддавался тому же порыву, который охватил и Эпону. Они летели по степи как единое существо, упиваясь быстротой бега.
Краешком глаза Кажак заметил, что Эпона скачет куда-то на север, никак не мешая ему преследовать оленя, который оказался быстроногим и хитрым животным. В молодости он тоже не мог противиться искушению вот так нестись по степи во весь галоп. Он знал, что, когда охватившее ее неистовство истощится, она вернется к нему на идущей медленным шагом, взмыленной лошади. Куда бы она могла ускакать?
В эту минуту для него было важнее догнать и убить оленя, чем напрасно беспокоиться о женщине.
В преследовании участвовал и Дасадас, но преследовал он не оленя. Он заметил, как Эпона отделилась от Кажака, а затем сильно ударила пятками по бокам своей лошади; он видел, как легко она мчалась на гнедом, как бы оседлав выпущенную из лука стрелу. Она держалась в седле, как мужчина, нет, лучше, чем мужчина, она скакала, как подобало бы богине.
Дасадас тоже повернул лошадь на север и пустился следом за Эпоной.
Ритмичный стук копыт звучал как музыка в ушах наездницы. Она хлестнула рыжего поводьями, прильнув к его гриве, крикнула ему, чтобы он скакал быстрее, и он ответил ей новым выплеском энергии.
Но он не мог долго выдерживать такой темп. Постепенно он стал замедлять бег, и она поняла, что его силы иссякли. Рыжий перешел на легкую рысь, и Эпона с сожалением приготовилась, описав широкий круг, вернуться к скифам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121