Завидно другим посыльным. «Эка удачлив какой Воейков». Стали они у него допытывать, как это он без ошибки знает, куда скакать.
— Очень просто, — отвечает Воейков. — Князь Багратион самолично мне в том помогает.
— Ты головы нам не мути. Глупыми нас не считай. Признавайся, какой у тебя секрет.
Рассмеялся Воейков.
— Секрет? Вот он, секрет, — показал рукой в сторону Багратионовой армии.
Смотрят курьеры. Ничего необычного там не видят. Армия как армия. Бой как бой. Стрельба. Дым. Штыковые атаки. В стонах земля содрогается.
— Зорче, зорче глядите! — кричит Воейков. — Где самое жаркое место?
Нашли офицеры.
— Вон там, — тычут поспешно пальцами.
— Туда и скачите, — ответил Воейков. — Там мой секрет. В самом пекле Багратиона ищите. Будет всегда удача.
НЕПОБЕДИМАЯ ШПАГА
Кирасир Адрианов во время Бородинской битвы был приставлен к Багратиону. Зрительную трубу подавал генералу, придерживал за уздцы коня, во фляге таскал ключевую воду.
Неотступен, как тень, кирасир Адрианов. Посматривает он на князя Петра, на горбатый орлиный нос («грузинец», — рассуждает солдат), на цепкие руки («такие шпагу не выпустят»), на ладную фигуру Багратиона («девкам на загляденье»).
Нравится Адрианову генерал. И за боевую удачу, и за то, как говорит с солдатами: все «братцы» или «ребята». И как воду из фляги пьет. Глотками большими, словно силу в себя вбирает. Но больше всего Адрианову нравится тот момент, когда, приподнявшись на стременах и вытянув кверху руку, голосом зычным, аж дрожь по спине, Багратион прокричит:
— В атаку!
Вот и сейчас. Вот уже генерал подался в седле. Вот-вот призывное крикнет. И вдруг… о пригорок вналет ядро. И в ту же секунду Адрианов решил, что привиделось. Из правой ноги генерала на землю хлынула кровь.
Осел генерал. Вцепился в поводья:
«Усидеть, усидеть. Виду войскам не подать».
Минута казалась годом. Качнулся Багратион. Без стона повалился на землю. Подбежала генеральская свита. Стащили сапог. Мундир расстегнули. Отложили стальную шпагу.
Явился армейский доктор. Осмотрел, покачал головой:
— Осколок. Смертельно.
Кое-кто потянулся к шляпам. Вырвался стон у пожилого полковника. Адрианов пытался пробиться к Багратиону. Его оттеснили.
— Я же при генерале!..
— Ступай, ступай! — прикрикнули офицеры. — Больше не надобен.
«Убит, убит», — пошло по войскам.
И вдруг непонятное стряслось с кирасиром. Увидел он Багратионову шпагу. Секунду смотрел. Потом схватил — и навстречу французам. Добежал, пырнул одного, другого. Замерли офицеры. Затаили солдаты дыхание. Разит кирасир Адрианов врагов, лишь шпага на солнце сверкает Багратионова, непобедимая шпага.
НАСТОЙ ВАЛЕРЬЯНОВЫЙ
В центре русских войск между левым и правым крылом возвышался курган — самая высокая точка на всем Бородинском поле. На кургане была поставлена русская батарея. Теперь, после гибели Багратиона, когда французам наконец удалось потеснить левый фланг, все их силы были брошены к центру. Курганная батарея оказалась главным местом сражения.
К полудню батарея дважды переходила из рук в руки. Упорство и с той и с другой стороны достигло предела. Под генералом Барклаем де Толли убита пятая лошадь. Не стихает страшная канонада. Ядра, словно плуги, вздымают землю. Градом по полю стучит картечь. Хрипят недобитые кони. Одиноким воплем раздалось чье-то рыдание. Неистово бьют барабаны. Черное облако дыма закрыло солнце. Французы опять потеснили русских. Стоит Кутузов на возвышенном месте у Горок, зорко следит за битвой. Подзорная труба в руках у Кутузова. Окружают его адъютанты, курьеры, посыльные. То одного, то другого манит к себе Кутузов:
— А ну-ка, голубчик, скачи на Курганную.
— Ступай-ка, батенька, в корпус Дохтурова.
— Разведай, братец, как дела у Раевского.
Мягко, без крика отдает приказы Кутузов. Все у него на счету: куда подвести резервы, какому генералу сменить позицию, к какому месту подвинуть пушки. Знает Кутузов, что в битве бывает всякое. Иногда и отступишь на шаг, зато после десять отмеришь вперед. Хладнокровен в бою Кутузов. Видит он, что французы теснят у Курганной русских. Однако не это в бою главнейшее. Победу в конце считают.
В это время влетает на холм генерал Вольцоген. Конь генеральский взмылен. Лицо генерала бледное. Уздечка в руках мелкую дробь выбивает. Осадил генерал коня.
— Отступаем, — кричит, — отступаем! Рушится, ваша светлость, центр!
Вольцоген был генерал не из храбрых, хотя на словах и бойкий. Недолюбливали его в армии. Недолюбливал и Кутузов.
Видит Кутузов, что центр действительно заколебался. Смотрит на это место, потом подымает взгляд на Вольцогена:
— Да что вы, голубчик, я ничего не вижу.
— Вот же, вот же! — кричит Вольцоген. — Взгляните, — и тянет подзорную трубу главнокомандующему.
Поднял Кутузов трубу, приложил к незрячему глазу, тому, что был выбит еще лет тридцать назад под Алуштой.
— Нет, — говорит, — ничего не вижу.
Понял Вольцоген хитрость Кутузова, промолчал. Повернулся он к месту боя. Смотрит, а там действительно отступление кончилось. Ударили наши солдаты в штыки, сами гонят французов. Усмехнулся Кутузов.
— Да вы, батенька, видать, стороны перепутали. Бывает, голубчик, бывает. Оно от усталости… — Подозвал адъютанта. — Генералу настой валерьяновый.
ЗАВТРАК ГЕНЕРАЛА МИЛОРАДОВИЧА
Пока Кутузов разговаривал с генералом Вольцогеном, у Курганной батареи произошло вот что. Сюда на помощь Барклаю де Толли с правого фланга по приказанию Кутузова прискакал генерал Милорадович. Как раз русские начали отступление.
Горяч Милорадович. Лихой, боевой генерал, суворовский. Не зря он послан сюда Кутузовым.
Кричит Милорадович что-то солдатам, глохнут, как в вате, в артиллерийском гуле слова. Решил генерал личным примером увлечь войска. Взял он с собой адъютанта и с места в карьер, галопом по полю навстречу французам. Влетел на пригорок, осадил скакуна, спрыгнул на землю.
— Распорядитесь, — командует адъютанту, — подать сюда завтрак.
Многое видел адъютант на своем веку, знал генеральскую лихость, однако такое… Стоит, растерялся.
Рвутся кругом гранаты. Картечь как дождем поливает — верная смерть.
— Завтрак подать! — кричит Милорадович.
Бросился адъютант выполнять приказание. Тащат генералу еду. Ухватил он утиную ногу, из фляги водой запивает.
Не стихает зловещий бой. Ядра бугор осыпают. Видят солдаты под огнем генерала.
— Господи, пищей, никак, занялся!
— Да ну!
— Ей-ей! Утиную ногу ест.
— Выходит, наши дела неплохи.
— Братцы, вперед!
Собрались солдаты с силами, бросились на французов. Этот момент и увидел с холма Вольцоген.
Уцелел под огнем Милорадович. Понял: не зря прискакал под пули. Отшвырнул недоеденный кус утятины. Снова вскочил на коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Очень просто, — отвечает Воейков. — Князь Багратион самолично мне в том помогает.
— Ты головы нам не мути. Глупыми нас не считай. Признавайся, какой у тебя секрет.
Рассмеялся Воейков.
— Секрет? Вот он, секрет, — показал рукой в сторону Багратионовой армии.
Смотрят курьеры. Ничего необычного там не видят. Армия как армия. Бой как бой. Стрельба. Дым. Штыковые атаки. В стонах земля содрогается.
— Зорче, зорче глядите! — кричит Воейков. — Где самое жаркое место?
Нашли офицеры.
— Вон там, — тычут поспешно пальцами.
— Туда и скачите, — ответил Воейков. — Там мой секрет. В самом пекле Багратиона ищите. Будет всегда удача.
НЕПОБЕДИМАЯ ШПАГА
Кирасир Адрианов во время Бородинской битвы был приставлен к Багратиону. Зрительную трубу подавал генералу, придерживал за уздцы коня, во фляге таскал ключевую воду.
Неотступен, как тень, кирасир Адрианов. Посматривает он на князя Петра, на горбатый орлиный нос («грузинец», — рассуждает солдат), на цепкие руки («такие шпагу не выпустят»), на ладную фигуру Багратиона («девкам на загляденье»).
Нравится Адрианову генерал. И за боевую удачу, и за то, как говорит с солдатами: все «братцы» или «ребята». И как воду из фляги пьет. Глотками большими, словно силу в себя вбирает. Но больше всего Адрианову нравится тот момент, когда, приподнявшись на стременах и вытянув кверху руку, голосом зычным, аж дрожь по спине, Багратион прокричит:
— В атаку!
Вот и сейчас. Вот уже генерал подался в седле. Вот-вот призывное крикнет. И вдруг… о пригорок вналет ядро. И в ту же секунду Адрианов решил, что привиделось. Из правой ноги генерала на землю хлынула кровь.
Осел генерал. Вцепился в поводья:
«Усидеть, усидеть. Виду войскам не подать».
Минута казалась годом. Качнулся Багратион. Без стона повалился на землю. Подбежала генеральская свита. Стащили сапог. Мундир расстегнули. Отложили стальную шпагу.
Явился армейский доктор. Осмотрел, покачал головой:
— Осколок. Смертельно.
Кое-кто потянулся к шляпам. Вырвался стон у пожилого полковника. Адрианов пытался пробиться к Багратиону. Его оттеснили.
— Я же при генерале!..
— Ступай, ступай! — прикрикнули офицеры. — Больше не надобен.
«Убит, убит», — пошло по войскам.
И вдруг непонятное стряслось с кирасиром. Увидел он Багратионову шпагу. Секунду смотрел. Потом схватил — и навстречу французам. Добежал, пырнул одного, другого. Замерли офицеры. Затаили солдаты дыхание. Разит кирасир Адрианов врагов, лишь шпага на солнце сверкает Багратионова, непобедимая шпага.
НАСТОЙ ВАЛЕРЬЯНОВЫЙ
В центре русских войск между левым и правым крылом возвышался курган — самая высокая точка на всем Бородинском поле. На кургане была поставлена русская батарея. Теперь, после гибели Багратиона, когда французам наконец удалось потеснить левый фланг, все их силы были брошены к центру. Курганная батарея оказалась главным местом сражения.
К полудню батарея дважды переходила из рук в руки. Упорство и с той и с другой стороны достигло предела. Под генералом Барклаем де Толли убита пятая лошадь. Не стихает страшная канонада. Ядра, словно плуги, вздымают землю. Градом по полю стучит картечь. Хрипят недобитые кони. Одиноким воплем раздалось чье-то рыдание. Неистово бьют барабаны. Черное облако дыма закрыло солнце. Французы опять потеснили русских. Стоит Кутузов на возвышенном месте у Горок, зорко следит за битвой. Подзорная труба в руках у Кутузова. Окружают его адъютанты, курьеры, посыльные. То одного, то другого манит к себе Кутузов:
— А ну-ка, голубчик, скачи на Курганную.
— Ступай-ка, батенька, в корпус Дохтурова.
— Разведай, братец, как дела у Раевского.
Мягко, без крика отдает приказы Кутузов. Все у него на счету: куда подвести резервы, какому генералу сменить позицию, к какому месту подвинуть пушки. Знает Кутузов, что в битве бывает всякое. Иногда и отступишь на шаг, зато после десять отмеришь вперед. Хладнокровен в бою Кутузов. Видит он, что французы теснят у Курганной русских. Однако не это в бою главнейшее. Победу в конце считают.
В это время влетает на холм генерал Вольцоген. Конь генеральский взмылен. Лицо генерала бледное. Уздечка в руках мелкую дробь выбивает. Осадил генерал коня.
— Отступаем, — кричит, — отступаем! Рушится, ваша светлость, центр!
Вольцоген был генерал не из храбрых, хотя на словах и бойкий. Недолюбливали его в армии. Недолюбливал и Кутузов.
Видит Кутузов, что центр действительно заколебался. Смотрит на это место, потом подымает взгляд на Вольцогена:
— Да что вы, голубчик, я ничего не вижу.
— Вот же, вот же! — кричит Вольцоген. — Взгляните, — и тянет подзорную трубу главнокомандующему.
Поднял Кутузов трубу, приложил к незрячему глазу, тому, что был выбит еще лет тридцать назад под Алуштой.
— Нет, — говорит, — ничего не вижу.
Понял Вольцоген хитрость Кутузова, промолчал. Повернулся он к месту боя. Смотрит, а там действительно отступление кончилось. Ударили наши солдаты в штыки, сами гонят французов. Усмехнулся Кутузов.
— Да вы, батенька, видать, стороны перепутали. Бывает, голубчик, бывает. Оно от усталости… — Подозвал адъютанта. — Генералу настой валерьяновый.
ЗАВТРАК ГЕНЕРАЛА МИЛОРАДОВИЧА
Пока Кутузов разговаривал с генералом Вольцогеном, у Курганной батареи произошло вот что. Сюда на помощь Барклаю де Толли с правого фланга по приказанию Кутузова прискакал генерал Милорадович. Как раз русские начали отступление.
Горяч Милорадович. Лихой, боевой генерал, суворовский. Не зря он послан сюда Кутузовым.
Кричит Милорадович что-то солдатам, глохнут, как в вате, в артиллерийском гуле слова. Решил генерал личным примером увлечь войска. Взял он с собой адъютанта и с места в карьер, галопом по полю навстречу французам. Влетел на пригорок, осадил скакуна, спрыгнул на землю.
— Распорядитесь, — командует адъютанту, — подать сюда завтрак.
Многое видел адъютант на своем веку, знал генеральскую лихость, однако такое… Стоит, растерялся.
Рвутся кругом гранаты. Картечь как дождем поливает — верная смерть.
— Завтрак подать! — кричит Милорадович.
Бросился адъютант выполнять приказание. Тащат генералу еду. Ухватил он утиную ногу, из фляги водой запивает.
Не стихает зловещий бой. Ядра бугор осыпают. Видят солдаты под огнем генерала.
— Господи, пищей, никак, занялся!
— Да ну!
— Ей-ей! Утиную ногу ест.
— Выходит, наши дела неплохи.
— Братцы, вперед!
Собрались солдаты с силами, бросились на французов. Этот момент и увидел с холма Вольцоген.
Уцелел под огнем Милорадович. Понял: не зря прискакал под пули. Отшвырнул недоеденный кус утятины. Снова вскочил на коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113