ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Фронт Миллера разваливался и ломался, как гнилое, трухлявое дерево.
Несмотря на то что местные газеты продолжали хранить упорное молчание, правда о событиях на фронте докатывалась и до Архангельска. Листовки Политотдела Шестой армии уже передавались из рук в руки. Люди прислушивались: не доносятся ли до города хотя бы отдаленные звуки боя? Но фронт был еще в ста двадцати верстах от Архангельска.
Миллер перебрался к подполковнику Ларри, в помещение контрразведки. В газетах было напечатано следующее обращение: «Граждане горожане, крестьяне, рабочие! Довольно слов, немедленно за дело! От министра до писца дружным, общим подъемом ударим на большевиков и отразим их. Только не откладывайте, не собирайтесь долго. Господа члены правительства и земско-городского совещания, покажите пример, идите первыми, а мы за вами. Миллер».
Это «обращение» вызвало презрительный смех даже у самих миллеровцев.
Контрразведчики хватали матросов и рабочих, которые издевательски выкрикивали на пристанях: «Идите первые!» Повторялись все ужасы кровавой весны прошлого года.
Но теперь расстрелы уже не могли никого устрашить. На окраинах города, в Соломбале, Кузнечихе, на Быке и Бакарице ребятишки писали палками по чистому снегу: «Идите первые!»
На фабриках и заводах с часу на час ждали прихода Красной Армии. В рабочих казармах, хижинах и хибарках голодные женщины шили красные флаги. Казалось, что народ не выдержит, хлынет на улицы и попадет под пулеметы расставленных Ларри полицейских команд.
По городу круглые сутки ходили патрули.
Однако, несмотря на это, Потылихин и Чесноков появлялись всюду: в порту и в железнодорожных мастерских, в рабочих общежитиях Маймаксы и в Соломбале.
Последнее заседание подпольного комитета было назначено у Грекова. Хоть у хозяина и не было ничего, кроме квашеной капусты, он усадил гостей за стол.
– Мы накануне восстания, – говорил Чесноков. – Мы должны поднять рабочих при первой возможности. Ты, Максимыч, уже сейчас сговаривайся с людьми на заводах. В порту и на железной дороге тебе поможет Блохин. Базыкина поговорит кое с кем из интеллигенции.
– Мы встречаемся на Смольном Буяне? – спросил Потылихин.
– Да… – ответил Чесноков. – Передай всем, что теперь связь надо держать каждый день… Вся организация сегодня переходит на боевое положение. С телеграфом есть связь?
– Есть, – сказал Греков. – Там мой племяш работает.
– Все должны быть наготове…
– Слыхал я, что миллеровцы собираются передать власть меньшевикам, – усмехаясь, проговорил Греков.
– Чепуха! – перебил его Чесноков. – Власть возьмет рабочий класс. Он хозяин. Через день-два у нас уже опять будут Советы…
Грузчики железной дороги забастовали так же внезапно, как и портовики. «Ни одного снаряда фронту!» – поклялись они. Почти в каждом рабочем контрразведка видела заговорщика-большевика. Но арестовать всех было невозможно, и подполковник Ларри, точно сознавая свое бессилие, отправился на фронт, в село Средь-Мехреньгу, ключевую позицию к местечку Емецкому.
2
В районе реки Мехреньги Хаджи-Мурат занимал одну деревню за другой. Ему оставалось пройти несколько верст, чтобы добраться до села Средь-Мзхреньги. Конной атакой он опрокинул вражеские заставы, перерезал все пути и при помощи пехоты замкнул селение в кольцо.
Гарнизон Средь-Мехреньги, насчитывавший свыше полутора тысяч человек, подвергся осаде. Осажденные каждый день пытались прорваться, но безуспешно. Резерв, высланный из Емецкого, Хаджи-Мурат отбил. Ларри сидел в селе, проклиная ту минуту, когда он сюда приехал.
В селе в избах с выбитыми окнами стояли пулеметы. Когда начинались атаки, контрразведчики, которых Ларри поставил к этим пулеметам, открывали отчаянный огонь.
Но главное их назначение было иным. С помощью этих пулеметов Ларри поддерживал порядок. Хмурые, угрожающие лица солдат не внушали ему никакого доверия. Вместе с командиром полка Чубашком Ларри побаивался восстания.
Все в полку было накалено до предела.
Офицеры избегали появляться среди солдат. Всей жизнью полка ведали унтеры. Глухое недовольство нарастало и с каждым днем все больше грозило вырваться наружу.
Ларри и тут был бессилен. Команда белых контрразведчиков, которую он захватил с собой из Архангельска, конечно не могла справиться с целым полком.
На десятый день осады солдаты второго батальона Должны были сменить своих товарищей, сидевших в окопах переднего края. Рано утром солдаты, которым предстояло выйти на передовую, собрались перед заколоченной церковью. Офицеров еще не было.
В толпе раздавались возгласы:
– Чего там! Так и заявим… Долой окопы! Не ходить – и все!
На паперть, по которой вился снежок, выскочил унтер Скребин, здоровенный, сильный детина, запевала и вожак батальона.
– Ребята! – закричал он на всю площадь. – Когда же, если не сегодня? Которые робкие души, отстраивайся в сторонку, напрочь. А мы начнем! Силой затащили нас на эту псарню! За что погибать? Братья придут, спросят: «А ты что делал, когда мы кровь проливали? Покорялся?» Да ведь холодный пот прошибет, волосья станут дыбом. Подумайте только… Вы крестьянские сыны! Не дети малые. Да ребенок и тот, как из брюха вылез, уж орет благим матом. Что, у нас голосу нет? Винтовок нет?
Скребин вдруг почувствовал около себя какое-то движение, услыхал громкие голоса.
Рассекая толпу плечом, к паперти шел полковой командир Чубашок. За ним следовал Ларри.
Американец набросился на унтера:
– Ты что кричишь?
– Не твое свинячье дело! – побледнев от злости, ответил Скребин.
Ларри вытащил свисток, но, прежде чем его тревожная трель разнеслась по морозному воздуху, унтер-офицер ударил американца прикладом в плечо. Ларри, отлетев к ограде, лихорадочно расстегивал кобуру пистолета.
– Не зевай, ребята! – скомандовал Скребин. – В штыки его!
Солдаты с криками набросились на американца.
Чубашок был тоже схвачен. Трупы убитых были оставлены на площади.
В тот же день, арестовав остальных офицеров, полк перешел к Хаджи-Мурату.
Только что кончился бой. Снег вокруг железнодорожного пути почернел. Всюду валялись куски рваного металла. Бронепоезда «Красный моряк» и «Зенитка» вдребезги искрошили бронепоезд миллеровцев. Сейчас пути освобождали от стального лома. К станции Холмогорской вели пленных.
Вдоль путей горели костры. Возле них, не выпуская из рук оружия, кучками сидели красноармейцы и матросы.
У костров пели:
Мундир английский,
Погон французский,
Табак японский,
Правитель Омский.
Мундир сносился,
Погон свалился,
Табак скурился,
Правитель смылся.
«Правитель Омский» недавно был расстрелян в Иркутске.
Штабной поезд стоял за бронепоездами.
Выйдя из. вагона, Фролов и Гринева пошли по дорожке, тянувшейся вдоль путей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121