девчонка-то, оказывается, на медовые слова тетушки Бибисары, изнывающей от желания быть ей свекровью, так сказала: «Эх, енге, стать бы твоей килен *, никаких бы печалей не осталось! Только ведь Самат другую любит. Уж, видно, насильно мил не будешь...» — чем и оставила тетушку в пустом соблазне.
1 Килен — сноха, обращение к младшей по возрасту женщине
Отец с матерью, узнав, что все дело в Самате, вдвоем навалились на него. «Блудливый пес» долго упирался и только после слез Бибисары дрогнул и согласился поцарапаться в окошко души Танхылыу.
Читатель, уже разглядевший нрав Танхылыу, конечно, спешит узнать, где они встретились, о чем говорили и какой на его «царапанье» она дала ответ. Но у автора свой порядок, свой расчет. Вот он опять ушел от основной линии в сторону, свел Танхылыу еще с одним женихом, чем обрек Гату на новые страдания. Значит, и про Самата, которого в четыре руки вытолкнули на майдан, он должен рассказать подробнее. Может, и не стал бы особенно задерживаться, лишь коснулся бы слегка, как едва касается и отскакивает пущенный по воде плоский камень, но боится друга-критика. «А где тут психологическая мотивировка? Где история развития характера?» — вот какие плоские каменные вопросы пустит он, да не по воде, а прямо в голову автора.
Впрочем, что касается истории, автор и сам, как видно из того, что читатель уже прочитал, только и норовит, забыв о сегодняшнем, нырнуть в прошлое. Причина все та же: любовь к родному аулу. На самом деле, эти благородные черты, этот своеобразный характер, не с неба же они свалились, не за одну ночь расцвели. Оттачиваясь, обогащаясь, вбирая в себя черты времени, из поколения в поколение, от отца к сыну переходят они. И если не выявить их истоки, то как узнаешь, почему Фаткулла Кудрявый так поступает, а Юламан Наша-давит эдак? И почему, скажем, остальные не похожи на этих двух?
Нет, без истории нам и шагу ступить нельзя.
Вы уже, наверное, заметили, что Юламан печатное слово уважает. Конечно, это не значит, что он день и ночь не отрывает от книги глаз. Любимое его чтение — газета «Красный плуг», потому что там иной раз можно прочитать о трудовых достижениях Юламана Сыртланова.
Образование у него семь классов. Вполне достаточно, полагает Юламан. Разве дело в грамоте? Вон отец его, проучился после революции два года по новому алфавиту, и на том — вассалям! Когда же начались колхозы, он еще и усов не брил, а его сразу бригадиром выбрали. Такую подводит Юламан базу под свою точку зрения на образование. Еще и древнюю мудрость вспомнит: «Ты мулла, и я мулла, а кто же лошадям сено заложит?»
Отец его и впрямь работал на совесть, о своем личном хозяйстве думал поменьше, о колхозном — побольше.
Уважаемый человек был в Куштиряке, на виду и в почете. И был он среди тех ратников, которые первыми ушли на войну и полегли в первых же схватках.
Похлебал тогда маленький Юламан пустой военной похлебки, узнал, какие они, сиротские невзгоды. Чуть в дело стал годиться, все заботы по семье, по хозяйству принял на свои плечи, потому что мать все время болела, а братишка и две сестренки были совсем малы. Понятно, и после войны было не до учебы. С трудом закончив семь классов, прошел курсы трактористов, и еще в косяк парней не вышел, стригунком бегал, а уже стал трактористом. Юламан, как и отец-покойник, был старательным, его хвалили. Но и намучился он: трактор самому маленькому самый старый подсунули, запчастей нет, все время на ремонте, а на ремонте и зарплата — копейки, но и копейка — в семью. Одежда худая — холодно, а впроголодь— и того холодней. Вспомнит Юламан те годы, и от одного воспоминания озноб берет. Вот почему, когда женился и появились дети, он все силы положил на то, чтобы никакая непогода не коснулась семьи. Выучить старшего сына, дать ему образование, увидеть среди руководителей колхоза — стало его мечтой. Каждый ведь так: вместе со всем нажитым оставляет детям в наследство и ненажитое — несбывшиеся свои мечты.
Вот и спросишь поневоле: откуда же у Юламана упомянутые выше недостатки? Дед его, отец век свой пот лили, землю пахали, хлеб выращивали, по чести-совести жили. Да и сам он в молодости был механизатором работящим и добросовестным. Если по происхождению, по анкете судить — хоть сейчас же бери и направь куда-нибудь послом.
Сегодняшние повадки Юламана берут начало из тех лет, когда в сельском хозяйстве не центнер или тонна, а гектар шел впереди. Количество было, а качества — нет. К тому же, когда такие трактористы, как Карам Журавль, разочаровавшись в крестьянском труде, подались в сторону, Юламан никуда не уехал. Может, и уехал бы, да вся семья на нем. Стиснув зубы, терпел, почернел весь, щеки себе изнутри изгрыз, но работы не бросил. Вот тогда и начали его выдвигать вперед. Кто норму вспашки выполнил? Юламан Сыртланов. На чьем прицепе комбайн «Коммунар» хлеб со стольких-то гектаров вместо трех дней за два дня убрал? Юламана Сыртланова. Как уже говорилось, к центнеру внимания нет, лишь бы поле скорее опорожнить.
Но настал день, в сельском хозяйстве начался резкий поворот. Вперед начало выходить качество. Колхозы год от года крепнут, у хлебороба жизнь улучшается, механизаторы тоже поднимаются в цене. Юламан на виду, прославленный ветеран колхозного труда. Благодарности на него так и сыплются. Глядишь, и уступку то в одном сделают, то в другом. Вот тогда-то он, как разгулявшийся необъезженный жеребец, и проржал впервые: «Наша давит!»
Человек, с детства увидевший много нужды, наголодавшийся и нахолодавшийся, начал изо всех сил сгребать к себе добро, сколачивать хозяйство. Сначала разобрал старую, простоявшую добрых полвека избенку, поставил новый дом, надворные постройки подправил, мотоцикл купил. Налаживалась жизнь, прибывало и желаний, увеличивались расходы. Оттого и жадность проснулась, потянулась, расправила грудь. А проснулась — ей только подавай! Так просто не поспеешь, теперь и в работе, и в быту новые скорости нужны, быстрота и проворство! Объезды не признавать, рвать напрямую, срезать углы! И там успеть, и здесь поспеть.
Кажется, мы уже говорили, что Куштиряк придерживается того хорошего правила, что «муж — голова, жена — шея». В семейной конституции Юламана эта заповедь записана первой статьей. Впрочем, шее тоже частенько самой думать приходится. Жернова ежедневного быта вертит она, жена. Покупать, доставать и — «чем мы, дескать, хуже других» — такую вещь выискать, какой ни у кого нет,— все на Бибисаре.
Если вы увидите, как она, стремительно неся свой полный стан и, как пишет Зайнаб-апай, ягодицами вспархивая, спешит в сторону магазина, так знайте, туда что-нибудь завезли. Бибисара не то что другие, времени на вопросы и восклицания: «А вон то почем?» или «Ай-хай, больно уж дорого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
1 Килен — сноха, обращение к младшей по возрасту женщине
Отец с матерью, узнав, что все дело в Самате, вдвоем навалились на него. «Блудливый пес» долго упирался и только после слез Бибисары дрогнул и согласился поцарапаться в окошко души Танхылыу.
Читатель, уже разглядевший нрав Танхылыу, конечно, спешит узнать, где они встретились, о чем говорили и какой на его «царапанье» она дала ответ. Но у автора свой порядок, свой расчет. Вот он опять ушел от основной линии в сторону, свел Танхылыу еще с одним женихом, чем обрек Гату на новые страдания. Значит, и про Самата, которого в четыре руки вытолкнули на майдан, он должен рассказать подробнее. Может, и не стал бы особенно задерживаться, лишь коснулся бы слегка, как едва касается и отскакивает пущенный по воде плоский камень, но боится друга-критика. «А где тут психологическая мотивировка? Где история развития характера?» — вот какие плоские каменные вопросы пустит он, да не по воде, а прямо в голову автора.
Впрочем, что касается истории, автор и сам, как видно из того, что читатель уже прочитал, только и норовит, забыв о сегодняшнем, нырнуть в прошлое. Причина все та же: любовь к родному аулу. На самом деле, эти благородные черты, этот своеобразный характер, не с неба же они свалились, не за одну ночь расцвели. Оттачиваясь, обогащаясь, вбирая в себя черты времени, из поколения в поколение, от отца к сыну переходят они. И если не выявить их истоки, то как узнаешь, почему Фаткулла Кудрявый так поступает, а Юламан Наша-давит эдак? И почему, скажем, остальные не похожи на этих двух?
Нет, без истории нам и шагу ступить нельзя.
Вы уже, наверное, заметили, что Юламан печатное слово уважает. Конечно, это не значит, что он день и ночь не отрывает от книги глаз. Любимое его чтение — газета «Красный плуг», потому что там иной раз можно прочитать о трудовых достижениях Юламана Сыртланова.
Образование у него семь классов. Вполне достаточно, полагает Юламан. Разве дело в грамоте? Вон отец его, проучился после революции два года по новому алфавиту, и на том — вассалям! Когда же начались колхозы, он еще и усов не брил, а его сразу бригадиром выбрали. Такую подводит Юламан базу под свою точку зрения на образование. Еще и древнюю мудрость вспомнит: «Ты мулла, и я мулла, а кто же лошадям сено заложит?»
Отец его и впрямь работал на совесть, о своем личном хозяйстве думал поменьше, о колхозном — побольше.
Уважаемый человек был в Куштиряке, на виду и в почете. И был он среди тех ратников, которые первыми ушли на войну и полегли в первых же схватках.
Похлебал тогда маленький Юламан пустой военной похлебки, узнал, какие они, сиротские невзгоды. Чуть в дело стал годиться, все заботы по семье, по хозяйству принял на свои плечи, потому что мать все время болела, а братишка и две сестренки были совсем малы. Понятно, и после войны было не до учебы. С трудом закончив семь классов, прошел курсы трактористов, и еще в косяк парней не вышел, стригунком бегал, а уже стал трактористом. Юламан, как и отец-покойник, был старательным, его хвалили. Но и намучился он: трактор самому маленькому самый старый подсунули, запчастей нет, все время на ремонте, а на ремонте и зарплата — копейки, но и копейка — в семью. Одежда худая — холодно, а впроголодь— и того холодней. Вспомнит Юламан те годы, и от одного воспоминания озноб берет. Вот почему, когда женился и появились дети, он все силы положил на то, чтобы никакая непогода не коснулась семьи. Выучить старшего сына, дать ему образование, увидеть среди руководителей колхоза — стало его мечтой. Каждый ведь так: вместе со всем нажитым оставляет детям в наследство и ненажитое — несбывшиеся свои мечты.
Вот и спросишь поневоле: откуда же у Юламана упомянутые выше недостатки? Дед его, отец век свой пот лили, землю пахали, хлеб выращивали, по чести-совести жили. Да и сам он в молодости был механизатором работящим и добросовестным. Если по происхождению, по анкете судить — хоть сейчас же бери и направь куда-нибудь послом.
Сегодняшние повадки Юламана берут начало из тех лет, когда в сельском хозяйстве не центнер или тонна, а гектар шел впереди. Количество было, а качества — нет. К тому же, когда такие трактористы, как Карам Журавль, разочаровавшись в крестьянском труде, подались в сторону, Юламан никуда не уехал. Может, и уехал бы, да вся семья на нем. Стиснув зубы, терпел, почернел весь, щеки себе изнутри изгрыз, но работы не бросил. Вот тогда и начали его выдвигать вперед. Кто норму вспашки выполнил? Юламан Сыртланов. На чьем прицепе комбайн «Коммунар» хлеб со стольких-то гектаров вместо трех дней за два дня убрал? Юламана Сыртланова. Как уже говорилось, к центнеру внимания нет, лишь бы поле скорее опорожнить.
Но настал день, в сельском хозяйстве начался резкий поворот. Вперед начало выходить качество. Колхозы год от года крепнут, у хлебороба жизнь улучшается, механизаторы тоже поднимаются в цене. Юламан на виду, прославленный ветеран колхозного труда. Благодарности на него так и сыплются. Глядишь, и уступку то в одном сделают, то в другом. Вот тогда-то он, как разгулявшийся необъезженный жеребец, и проржал впервые: «Наша давит!»
Человек, с детства увидевший много нужды, наголодавшийся и нахолодавшийся, начал изо всех сил сгребать к себе добро, сколачивать хозяйство. Сначала разобрал старую, простоявшую добрых полвека избенку, поставил новый дом, надворные постройки подправил, мотоцикл купил. Налаживалась жизнь, прибывало и желаний, увеличивались расходы. Оттого и жадность проснулась, потянулась, расправила грудь. А проснулась — ей только подавай! Так просто не поспеешь, теперь и в работе, и в быту новые скорости нужны, быстрота и проворство! Объезды не признавать, рвать напрямую, срезать углы! И там успеть, и здесь поспеть.
Кажется, мы уже говорили, что Куштиряк придерживается того хорошего правила, что «муж — голова, жена — шея». В семейной конституции Юламана эта заповедь записана первой статьей. Впрочем, шее тоже частенько самой думать приходится. Жернова ежедневного быта вертит она, жена. Покупать, доставать и — «чем мы, дескать, хуже других» — такую вещь выискать, какой ни у кого нет,— все на Бибисаре.
Если вы увидите, как она, стремительно неся свой полный стан и, как пишет Зайнаб-апай, ягодицами вспархивая, спешит в сторону магазина, так знайте, туда что-нибудь завезли. Бибисара не то что другие, времени на вопросы и восклицания: «А вон то почем?» или «Ай-хай, больно уж дорого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59