У нас в школе так бывало заведено: как только снег сошел, зазеленели травы — первый и второй классы в школу больше ни ногой. Кто коней пасти, кто на улице баклуши бьет. Но третий класс продолжает учиться, готовиться к
экзаменам.
Я нынче кончаю школу, учусь в третьем классе, готовлюсь к экзаменам. И вот сидим мы за двумя партами, весь третий — двенадцать человек. Учительница пишет на классной доске условие задачи, садится на табуреточку возле двери и начинает что-то вышивать. Мы списываем задачу на свои грифельные доски. Задача для меня нетрудная, я ее тут же решаю. Со мной рядом сидит Роман Косолапый. Он толкает меня в бок:
— Федя, дай списать.
Я знаю, что этого делать нельзя. Варвара Павловна строго-настрого запрещает подсказывать. Но как откажешь товарищу? И я повертываю осторожно к Роману свою грифельную доску, он мигом списывает решение задачи. Роман, в свою очередь, решение задачи показывает соседу, тот — другому, и нэ прошло пяти минут, как решение обошло всех.
А на дворе май! Поют петухи, летают бабочки и ласточки, хочется вырваться из школы и побегать по старому кладбищу.
— Варвара Павловна, мы решили,— говорят ребята.
Она с удивлением посмотрела на нас.
— Как, все решили?
— Да, все,— отвечаем мы.
Она отлично понимает, чего нам хочется. И знает, что не все мы могли одинаково быстро решить задачу, что без чьей-то помощи тут дело не обошлось. И, конечно, догадывается, что скорее всего виноват в этом я.
— Хорошо,— говорит она.— Решайте другую.
Она быстро пишет на доске условие второй задачи, а сама снова берется за вышивку.
Со второй задачей получилась та же история, что и с первой.
Я решаю ее с маху, Роман снова толкает меня в бок, я повертываю к нему свою доску с готовым решением, Роман списывает, показывает сидящему с ним рядом, тот следующему...
— Варвара Павловна, и эту решили,— снова поем мы.
— А ну, давай доски сюда! — уже сердито говорит учительница.
«Ладно, сердись сколько тебе угодно, а только выпусти нас поскорей из класса»,— думаем мы.
Мы по очереди подходим к ней со своими досками. Она смотрит одну, другую, третью, четвертую.
— Правильно! — говорит она каждому и, поплевав на доску, быстро стирает написанное.— Иди гуляй!
И все, один за другим, пулей вылетают на кладбище. Наконец и я отдал ей свою доску. Учительница тоже поплевала на нес, стерла написанное, но сказала мне совсем другое:
— А ты решил неверно. Иди садись за парту, решай как следует.
Я онемел от неожиданности. Как же так? С моей доски все списали, у них верно, а у меня нет? В чем же тут дело?
Иду обратно к парте и начинаю решать. Пробую другим способом — нет, ничего не получается. Она решается только так, как я решил се с самого начала.
— Варвара Павловна, она решается только так,— говорю я учительнице.
Она опять поплевала на доску, только уже более яростно, опять стерла все и закричала:
— А я говорю — неправильно! До вечера будешь сидеть, пока не решишь, как надо!
Мне и в голову не пришло, что она задумала проучить меня за подсказку. А тут еще это дурачье: подскакивают к окнам и смотрят па меня победителями. Дескать, так тебе и нужно, умнику! Мы-то решили, а ты не сумел!
Когда я и в третий раз решил задачу прежним способом и подал доску учительнице, сказав, что иного способа нет и быть не может, она просто рассвирепела.
— А я говорю — есть!
Тут только я понял, к чем дело. Конечно, подсказывать нехорошо, ну, а как же отказать-то? Если бы она сама была на моем месте и ее тоже попросили, так разве удержалась бы? Впрочем, она, при ее характере, возможно, и не подсказала бы никому, даже родному брату. А вот я всегда уступаю, не могу отказать товарищам...
Но потом Варвара Павловна простила меня и по-прежнему относилась ко мне хорошо. Когда же я сдал экзамен лучше всех, она вызвала моего отца к себе на квартиру и сказала:
— Ваш мальчик очень способный, его обязательно надо отдать дальше учиться.
Отец поблагодарил ее и, придя домой, взял счеты с божницы и начал считать:
— Сапожонки нужны... Три рубля... Пиджачок и брюки... Пять рублей... Рубашонку ситцевую, картуз... Еще два рубля. Да за квартиру по рублю в месяц... Восемь рублей... Итого — восемнадцать рублей. Да еще рубля три на всякие мелкие расходы набежит, вот тебе и все двадцать один... Это мне надо целый месяц работать на одного тебя. Нет, сынок, ничего не получается — у меня, кроме тебя, еще семеро нахлебников. Эту зиму ты плети лапти, а на следующую пойдем с тобой в дровосеки.
Так я вместо учебы начал плести лапти на всю семью, а потом пошел и в дровосеки...
А все же как ни строга была наша учительница Варвара Павловна, мы вспоминали ее добрым словом. Когда она перешла учить ребят в другую деревню, к нам назначили нового учителя, Афанасия Васильевича Первозванекого, по прозвищу Телячья Голова.
Моему товарищу, Васе Легкому, пришлось доучиваться у Телячьей Головы. Не знаю, кто прозвал так учителя, наши ли ребята или он с этой кличкой пришел к нам, только прозвище очень подходило к нему.
Это был здоровенный дядя, высокого роста, плечистый, с брюшком, уже седой, с выпуклыми, как у быка, глазами. Пожалуй, лучше было бы его назвать Бычьей Головой, но ученики почему-то называли его Телячьей, и прозвище это закрепилось за ним.
Он, как рассказывали ребята, был на вид куда спокойней нашей учительницы, не горячился, не выходил из себя, но все боялись его как огня. Он ставил ребят коленями на
гречиху. А уж если на голом полу стоять на коленях трудно, то каково стоять на гречихе? Самое страшное было то, что он особо провинившихся приглашал из класса в свою квартиру «попить чайку». Что это был за «чаек», скоро почти все ребята узнали. И когда он спокойно говорил кому-нибудь: «Ну что ж, пойдем попьем чайку!» — у того душа в пятки уходила. «Чаепитие» заключалось в порке тонким, как цыганский кнут, ремешком, причем голову ученика Телячья Голова так зажимал в коленях, что, как ни кричи, никто не услышит. И уж у него не вырвется ни один, сколько бы ему годов ни было. Вот каков он был, Телячья Голова!
Говорили, что он из духовных, его отец когда-то попом был, и что он сам учился в духовной семинарии на попа или дьякона, но его оттуда выгнали, и он стал учителем.
И вот этот зверь за что-то полюбил моего товарища Васю Легкого.
Странное дело: Легкого почти все любили, хоть он и озоровал здорово. Даже Трусак и тот любил Легкого. Телячья Голова не только ни разу не ставил Легкого на гречиху и не приглашал «попить чайку», а, наоборот, звал его к себе ночевать.
Прямо чудо какое-то!
— Знаешь что, товарищ? — говорит мне как-то Легкий.— Пойдем-ка со мною ночевать к Телячьей Голове. Это очень интересно, вот увидишь.
— Что ты, что ты! Я боюсь,— говорю ему.— Да и как я пойду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46