Ему казалось, что шершни забрались и под рубашку. Он начал отбиваться от них рубашкой; это было лучше, чем отмахиваться веткой. Легкий отбегал все дальше и дальше от вяза, приближаясь к кустам. А мы уже сидели там и не дышали.
— Ах, гады! Как они кусаются лихо! — говорит он нам.— Сильнее, чем хворостина Трусакова. Он тут лее спохватился и взглянул на меня. Теперь я увидел у него на спине следы Трусаковой хворостины, следы знатные...
Легкий поспешно надел на себя рубашку и пытливо посмотрел на меня: не догадался ли я, откуда у него рубцы на спине. Но я притворился, будто ничего не заметил. Легкий облегченно вздохнул.
— Ладно, хотя мне немножко и попало от шершней, но и их немало полегло,— говорит он себе в утешение.— Пошли дальше!
И он гордо зашагал к болоту. Мы — за ним. Перейдя болото, мы вышли на вырубку, на которой когда-то спалили груды сучьев. И вот на этом пожарище, на выгоре, вырос высокий малинник, и ягод на нем уйма!
Мы закричали, завизжали, кинулись набирать в кузовки малину.
Я никогда еще не видел таких кустов малины, таких крупных ягод. Малина нынче уродилась «шапками», как у
нас бабы говорят. И действительно, эти ягоды похожи на маленькие шапочки. Я начал кидать в кузовок малину горстями. И все, вижу, стараются, все притихли, почти не разговаривают, даже Легкий умолк. Я знаю, он хочет, чтобы у него малины в кузовке было больше, чем у кого-нибудь из нас. Ведь он сильнее и ловчее всех считается.
В лесу тихо, даже птиц не слышно. Только мухи над нами гудят, жужжат, носятся да ястреб-конюх парит под облаками и кричит тоненьким голосом — пить просит:
«Пи-и-ить! Пи-и-ить!» Но нам сейчас ни до конюха, ни до мух. Мы ничего не замечаем, кроме малины. Наполнив кузовки, мы начинаем собирать ягоды себе в рот. Малина, по-моему, самая сладкая и вкусная ягода. И от нее не бывает оскомины, сколько ни ешь.
Был уже вечер, когда мы возвратились домой с полными кузовками. Мать, поди, уже начала беспокоиться, не заблудился ли я. Она заругалась было на меня, но, увидев полный кузовок малины, стала жалеть:
— Милый ты мой сынок, уморился-то как! Садись скорее за стол, я тебе поужинать дам.
Если бы она знала, что со мною было возле Матюшина сада, как я собирал камни и колья для Легкого с Матве-. ечкой, она бы «пожалела» меня иначе...
МЫ ХОТИМ ПОПАСТЬ НА НЕБО ЖИВЫМИ
Вот уже сколько дней, как я дружу с Васей Легким, а мы с ним еще ни разу не поругались и не подрались, живем мирно, все у нас идет хорошо.И дружба наша все крепнет и крепнет. Я теперь дня не могу прожить, чтобы к Легкому не сходить. Хотя я играю по-прежнему и со своими ребятами — Ванькой Прошкиным, Катросом, Романом и даже с Ульчей и Фанасом,— но лучше Легкого для меня сейчас на свете
никого нет.И он за что-то полюбил меня, несмотря на то что я совсем иной, чем он. Вася тоже иногда ко мне приходит: и вместе со своими ребятами и один.С каждым днем я все больше убеждаюсь, что как ни хороши наши ребята, а с Васей Легким интереснее всего играть. Он все что-нибудь выдумывает, и столько с ним разных приключений бывает!
А сколько я улсе поел с ним яблок, огурцов, репы с морковью, которые он на огородах добывал! Сам он не очень-то любит яблоки, а огурцы и совсем ему не нравятся. Забирается же он на огороды и в сады ради своих товарищей и потому, что любит опасность. А один раз, когда мы захотели огурцов и моркови и нигде подходящего огорода не было, Легкий повел нас на свой огород. Он выбрал время, когда дома садились обедать, и так же выставил стражу. А потом повел нас и «пчельню», и там мы поели все огурцы.
После этого случая мы все еще больше полюбили Легкого. Мы хорошо знали, что забраться без спросу на свой огород не менее опасно, чем на чужой. Застань домашние Легкого на огороде, да еще с целой ватагой ребят, что бы ему было! Дядя Тихонок измочалил бы на его спине свой ремень, а бабка Кытичка палку изломала бы всю. И лучше всех знал это сам Легкий. Знал и все же рискнул полезть. Не каждый на это решится.
А я все еще робел, ничего пока не добыл для ребят, и мне оттого было стыдно.Я долго думал, какую мне долю внести в «пчельню», чтобы Легкий похвалил меня, понял бы, что я тоже боевой.И вдруг представился случай. Мишку Максакова, ротозея-парня, мать послала в лавку купить баранок для маленького и дала ему десять копеек. Ему бы идти прямо в
лавку, а он стал баловаться с ребятами, показывать им гривенник. Мишка подошел ко мне.
— Ты куда идешь? — спрашиваю я его.
— В лавку за баранками, вот и деньги. Лучше бы он своим гривенником не хвастался!..
Мне тут же пришло в голову стащить гривенник у Мишки. Вот удивится Легкий, вот похвалит меня! По огородам-то все лазят, а вот гривенник украсть — это не каждый сможет.
Но как это сделать?И тут я придумал...
— Мишка, хочешь со мною бороться? — говорю я ему.
— Хочу.
И мы начинаем бороться.Я нарочно валюсь, поддаюсь ему, а он и рад, пыхтит и старается вовсю.А я тем временем ловко запускаю руку к нему в карман — и гривенник мой!
Сердце у меня стучит шибко, и я говорю Мишке:
— Нет, я больше с тобой бороться не могу, ты очень здоров... Иди-ка ты лучше за баранками...
Мишка, подхватившись, веселый побежал в лавку. А я, бросив маленьких братишек, со всех ног пустился к Легкому.
— Ле... Легкий... Иди-ка сюда,— шепчу я, еле переводя дух.
Легкий сразу понял: что-то случилось. Вышел ко мне.
— Что с тобою?
Я показываю ему гривенник.
— Где ты взял?
— Украл... то есть стибрил!
— Ты украл гривенник? Не может быть! У кого же ты украл? У матери?
— Нет, у Мишки Максакова. Мы с ним боролись, вот я у него и стянул...
Легкий даже рот раскрыл от удивления.
— Ты что, Легкий?— спрашиваю я его, почувствовав неладное.
— Вот уж никогда бы я не подумал, что ты украдешь! — говорит он мне.
— Почему? Сам-то ты лазишь по чужим садам и огородам? Даже на свой забираешься с нами...
— Я — другое дело, а ты не должен быть таким. Каждый сам по себе. А потом же, сад и огород — не карман. В саду и на огороде еще вырастет, а в кармане нет. И в саду яблок много, в огороде огурцов и моркови тоже, а у Мишки был один гривенник, и тот не его, он должен был баранок на него купить для маленького, а ты стянул. Вот что он теперь будет делать? Ведь мать теперь убьет его!
Я не знал, что ответить Легкому, и готов был со стыда сквозь землю провалиться. Мне казалось, что я стал хуже всех на свете, что я самый гадкий человек. И как же это я мог такое сделать, откуда же мысль такая забрела мне в голову?
— Легкий, что ж мне делать теперь? — спрашиваю я. В это время на улице показался Мишка Максаков. Он возвращался из лавки с пустыми руками и ревел что есть мочи.
— Ты чего гудишь? — спрашивает его Легкий.
— А я деньги потерял, десять копеек! У-у-у! Меня мать теперь бить будет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Ах, гады! Как они кусаются лихо! — говорит он нам.— Сильнее, чем хворостина Трусакова. Он тут лее спохватился и взглянул на меня. Теперь я увидел у него на спине следы Трусаковой хворостины, следы знатные...
Легкий поспешно надел на себя рубашку и пытливо посмотрел на меня: не догадался ли я, откуда у него рубцы на спине. Но я притворился, будто ничего не заметил. Легкий облегченно вздохнул.
— Ладно, хотя мне немножко и попало от шершней, но и их немало полегло,— говорит он себе в утешение.— Пошли дальше!
И он гордо зашагал к болоту. Мы — за ним. Перейдя болото, мы вышли на вырубку, на которой когда-то спалили груды сучьев. И вот на этом пожарище, на выгоре, вырос высокий малинник, и ягод на нем уйма!
Мы закричали, завизжали, кинулись набирать в кузовки малину.
Я никогда еще не видел таких кустов малины, таких крупных ягод. Малина нынче уродилась «шапками», как у
нас бабы говорят. И действительно, эти ягоды похожи на маленькие шапочки. Я начал кидать в кузовок малину горстями. И все, вижу, стараются, все притихли, почти не разговаривают, даже Легкий умолк. Я знаю, он хочет, чтобы у него малины в кузовке было больше, чем у кого-нибудь из нас. Ведь он сильнее и ловчее всех считается.
В лесу тихо, даже птиц не слышно. Только мухи над нами гудят, жужжат, носятся да ястреб-конюх парит под облаками и кричит тоненьким голосом — пить просит:
«Пи-и-ить! Пи-и-ить!» Но нам сейчас ни до конюха, ни до мух. Мы ничего не замечаем, кроме малины. Наполнив кузовки, мы начинаем собирать ягоды себе в рот. Малина, по-моему, самая сладкая и вкусная ягода. И от нее не бывает оскомины, сколько ни ешь.
Был уже вечер, когда мы возвратились домой с полными кузовками. Мать, поди, уже начала беспокоиться, не заблудился ли я. Она заругалась было на меня, но, увидев полный кузовок малины, стала жалеть:
— Милый ты мой сынок, уморился-то как! Садись скорее за стол, я тебе поужинать дам.
Если бы она знала, что со мною было возле Матюшина сада, как я собирал камни и колья для Легкого с Матве-. ечкой, она бы «пожалела» меня иначе...
МЫ ХОТИМ ПОПАСТЬ НА НЕБО ЖИВЫМИ
Вот уже сколько дней, как я дружу с Васей Легким, а мы с ним еще ни разу не поругались и не подрались, живем мирно, все у нас идет хорошо.И дружба наша все крепнет и крепнет. Я теперь дня не могу прожить, чтобы к Легкому не сходить. Хотя я играю по-прежнему и со своими ребятами — Ванькой Прошкиным, Катросом, Романом и даже с Ульчей и Фанасом,— но лучше Легкого для меня сейчас на свете
никого нет.И он за что-то полюбил меня, несмотря на то что я совсем иной, чем он. Вася тоже иногда ко мне приходит: и вместе со своими ребятами и один.С каждым днем я все больше убеждаюсь, что как ни хороши наши ребята, а с Васей Легким интереснее всего играть. Он все что-нибудь выдумывает, и столько с ним разных приключений бывает!
А сколько я улсе поел с ним яблок, огурцов, репы с морковью, которые он на огородах добывал! Сам он не очень-то любит яблоки, а огурцы и совсем ему не нравятся. Забирается же он на огороды и в сады ради своих товарищей и потому, что любит опасность. А один раз, когда мы захотели огурцов и моркови и нигде подходящего огорода не было, Легкий повел нас на свой огород. Он выбрал время, когда дома садились обедать, и так же выставил стражу. А потом повел нас и «пчельню», и там мы поели все огурцы.
После этого случая мы все еще больше полюбили Легкого. Мы хорошо знали, что забраться без спросу на свой огород не менее опасно, чем на чужой. Застань домашние Легкого на огороде, да еще с целой ватагой ребят, что бы ему было! Дядя Тихонок измочалил бы на его спине свой ремень, а бабка Кытичка палку изломала бы всю. И лучше всех знал это сам Легкий. Знал и все же рискнул полезть. Не каждый на это решится.
А я все еще робел, ничего пока не добыл для ребят, и мне оттого было стыдно.Я долго думал, какую мне долю внести в «пчельню», чтобы Легкий похвалил меня, понял бы, что я тоже боевой.И вдруг представился случай. Мишку Максакова, ротозея-парня, мать послала в лавку купить баранок для маленького и дала ему десять копеек. Ему бы идти прямо в
лавку, а он стал баловаться с ребятами, показывать им гривенник. Мишка подошел ко мне.
— Ты куда идешь? — спрашиваю я его.
— В лавку за баранками, вот и деньги. Лучше бы он своим гривенником не хвастался!..
Мне тут же пришло в голову стащить гривенник у Мишки. Вот удивится Легкий, вот похвалит меня! По огородам-то все лазят, а вот гривенник украсть — это не каждый сможет.
Но как это сделать?И тут я придумал...
— Мишка, хочешь со мною бороться? — говорю я ему.
— Хочу.
И мы начинаем бороться.Я нарочно валюсь, поддаюсь ему, а он и рад, пыхтит и старается вовсю.А я тем временем ловко запускаю руку к нему в карман — и гривенник мой!
Сердце у меня стучит шибко, и я говорю Мишке:
— Нет, я больше с тобой бороться не могу, ты очень здоров... Иди-ка ты лучше за баранками...
Мишка, подхватившись, веселый побежал в лавку. А я, бросив маленьких братишек, со всех ног пустился к Легкому.
— Ле... Легкий... Иди-ка сюда,— шепчу я, еле переводя дух.
Легкий сразу понял: что-то случилось. Вышел ко мне.
— Что с тобою?
Я показываю ему гривенник.
— Где ты взял?
— Украл... то есть стибрил!
— Ты украл гривенник? Не может быть! У кого же ты украл? У матери?
— Нет, у Мишки Максакова. Мы с ним боролись, вот я у него и стянул...
Легкий даже рот раскрыл от удивления.
— Ты что, Легкий?— спрашиваю я его, почувствовав неладное.
— Вот уж никогда бы я не подумал, что ты украдешь! — говорит он мне.
— Почему? Сам-то ты лазишь по чужим садам и огородам? Даже на свой забираешься с нами...
— Я — другое дело, а ты не должен быть таким. Каждый сам по себе. А потом же, сад и огород — не карман. В саду и на огороде еще вырастет, а в кармане нет. И в саду яблок много, в огороде огурцов и моркови тоже, а у Мишки был один гривенник, и тот не его, он должен был баранок на него купить для маленького, а ты стянул. Вот что он теперь будет делать? Ведь мать теперь убьет его!
Я не знал, что ответить Легкому, и готов был со стыда сквозь землю провалиться. Мне казалось, что я стал хуже всех на свете, что я самый гадкий человек. И как же это я мог такое сделать, откуда же мысль такая забрела мне в голову?
— Легкий, что ж мне делать теперь? — спрашиваю я. В это время на улице показался Мишка Максаков. Он возвращался из лавки с пустыми руками и ревел что есть мочи.
— Ты чего гудишь? — спрашивает его Легкий.
— А я деньги потерял, десять копеек! У-у-у! Меня мать теперь бить будет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46