Но у нас не только пятачка — гроша в кармане не было. У отца, я знаю, всегда при себе есть рубль-другой, но разве можно заикнуться о том?
И мы глотаем слюнки.Мне страшно хочется есть, я жду не дождусь, когда загудит гудок... И вот он взвыл! Воет долго, протяжно, как старый волк, а мы, как голодные волчата, несемся вприпрыжку к своей казарме.
«Ну уж сейчас-то я щей с солониной да каши с маслом поем как следует!» — думаю я. Приходим. В казарме на столах уже дымятся огромные миски щей — каждая на десять человек,— лежат ковриги хлеба.
Все быстро заняли свои обычные места. Но тут оказалось, что для меня нет ложки.
— Тетка Химча, ложку моему товарищу! — кричит Легкий.
— Ах ты батюшки мои! А я про него и забыла!
И Химча принесла мне новую деревянную ложку, всю раскрашенную. Я такой ложкой сроду не ел. Но зато я сроду не ел и таких вонючих щей! Уж на что каменщики привычные к хозяйским харчам, но они закричали :
— Химча, опять у тебя солонина тухлая!
— Братцы, да я тут при чем? Какую мне привезут, такую я и в котел кладу,— отвечает кухарка.
— Так ты хоть бы помыла ее как следует.
— В трех водах мыла, да разке дух вымоешь?
— Ах, черт, давай перцу, ребята!
И в миску летят стручья красного перца. Мне кажется, что я пламени хватил, когда съел ложку наперченных щей. Больше я к ним не притрагивался, поел только каши. С тем и вылез из-за стола.
«Да, вот они, хваленые харчи Легкого»,— думаю я.Но ничего не говорю своему товарищу, а то он еще рассердится. От перца у меня во рту огнем жгло до самого вечера.
Вторая половина дня показалась мне и трудней и длинней. Я так устал, что ноги подкашивались, когда мы возвращались в казарму вечером. И ужинал я кое-как. Мне от усталости даже есть не хотелось.
— В каменщиках, оказывается, тоже не сладко,— говорю я Легкому, укладываясь на нарах спать.
— Сладкой жизни для нас нигде нет, это ты запомни раз и навсегда и не скули больше,— ответил мне Легкий.
Ночью, когда все захрапели, я хотел было поговорить с Легким, но он тоже скоро уснул. А меня сон никак не брал, я все лежал и думал...
И тут меня что-то укусило в шею. Я хватил рукою — клоп! Потом укусил другой, третий, четвертый. Я вскочил с нар, снял с себя рубашку и начал трясти ее. Но только я надел снова и лег, клопы еще сильнее принялись кусать.
— Легкий! — зову я.
Но Легкий спит крепко, спят все каменщики, храпят так, что все стены дрожат. Что тут делать? Мне захотелось пить, но где взять воды? Оказывается, вода на кухне, а идти туда страшно.
Да, зря я рвался на работу, зря. Дома куда лучше. И вода дома стоит близехонько, на лавке. Полное ведро, пей когда хочешь.В углу казармы, на нарах, что-то зашуршало, затопало мелко-мелко, раздался писк, поднялась возня.«Крысы»,— догадался я, и волосы от страха зашевелились у меня на голове. Ничего на свете я так не боялся, как лягушек и крыс; всегда дрожь меня пробирает, если нечаянно наступлю на лягушку или услышу крысиный писк.
А крысы пищат, бегают; видно, затеяли драку.Нары, где мы спим, двойные, в два этажа. У стены, где изголовье, положена наискось доска, чтобы спать удобней. И вот я слышу, бегут крысы под этой доской, с визгом, с писком. А одна, здоровенная, выскочила где-то из-под изголовья и пустилась вскачь по спящим. Не успел я опомниться, как она проскользнула возле моего лица, противно взвизгнув. Не помня себя от ужаса, я вскочил и дико заорал:
— А-а-а! Каменщики проснулись.
— Кто кричит?
— В чем дело, братцы?
— Крысы, крысы по носу бегают! — жалуюсь я. Тишина. И вдруг хохот, веселый, громкий, и ругань.
— Ах, чтоб тебя! Ха-ха-ха!
— Уморил, разбойник! Ха-ха-ха!
— Ишь, мамин сынок, крыс испугался!
И сильная, большая рука стиснула мне шею, пригнув к нарам.
— Ложись, мерзавец, спи, не смей людей беспокоить! Завтра же домой пойдешь! — хрипит мой отец спросонок.
И опять все захрапели в казарме, не спим только мы с Легким.
— Что ты, в самом деле! Маленький, что ли?—набросился он на меня.— Подумаешь, крыса его хвостом по носу задела!.. Заорал на всю казарму, весь народ разбудил. Ведь не слопала же она тебя? Так чего же ты переполох-то поднял? Как тебе только не стыдно!
Я заплакал.
— Что же мне делать, если я их как огня боюсь?
— Ну, не плачь.— Ему стало жаль меня.— Не плачь, пройдет все это. Не только крыс перестанешь бояться, а даже людей. Сначала боязно, это верно. На что уж я, и то первый раз жуть меня пробирала. Крыс тут действительно полно. Но привыкнешь. Только в другой раз не ори, а лучше разбуди меня. Понял?
— Да.
Я успокоился и заснул раньше Легкого.Утром я проснулся, когда все уже встали и садились завтракать. Мой отец сидел за столом и хмурился.И первое, что я услышал,— это разговор о переполохе, который я поднял ночью. Каменщики, вспоминая, смеялись надо мной и Легким.
— Легкий, это ты кричал? А? Это у тебя крысы по носу бегали,а?
— У тебя самого крысы в носу ночевали! — огрызается Легкий.
А я молчу, мне стыдно. В самом деле, чего я боюсь крыс? Ведь я теперь не маленький.
Когда я умылся и сел за стол, ко мне подошел мальчишка, одетый по-фабричному.
— «А-а-а! Крысы!» — начал он меня дразнить. Каменщики засмеялись.
— «А-а-а! Крысы!» — пристает ко мне мальчишка. Я краснею, но молчу, не знаю, что сказать. - Слушай, убирайся отсюда, а то ты у меня сейчас хуже крысы завизжишь,— говорит Легкий мальчишке.
— Ишь ты какой! Я не к тебе пристаю, значит, и не вмешивайся! — огрызается мальчишка.
— Попробуй крикни еще хоть раз,— говорит Легкий, и глаза у него загорелись.
— Вот крикну!
— Ну, крикни же!
— «А-а-а! Крысы!»
Легкий ястребом налетел на него и закатил ему подзатыльник. Мальчишка сунулся было к Легкому с кулаками, но где ему тягаться! Легкий в одну минуту насыпал ему столько затрещин, что он взвыл волчонком и побежал жаловаться десятнику.
— Ай да Легкий, молодец! Как ты здорово десятникова сына-то отхлестал! Молодец, молодец, ничего не скажешь,— засмеялись каменщики.
— Как! Нешто это десятников?— удивился Легкий.
— Ну да, его, брат, сынишка. Он к отцу погостить приехал, а ты взялся его потчевать. Ха-ха-ха! Теперь ты влип, он тебя с работы вытурит. Собирайся домой загодя.
Легкий побледнел, я тоже.А мой отец молчит и даже не смотрит в нашу сторону. Я чувствую, что он поговорит со мною потом, и поговорит как следует.
В столовую вошел десятник с сыном:
— Легкий, ты за что ж это моего сына бьешь?
— А он не дразнись и сам не лезь ко мне,— отвечает Легкий.
— Ну-ка, Мишка, дай Легкому сдачи! — говорит десятник сыну.
Мишка опять было сунулся к Легкому, но Легкий не такой человек, чтобы спустить кому-нибудь. И мальчишка откатился от него, точно шар. Он опять заплакал.
— Не плачь,— утешает его отец.— Ты понял теперь, что лучше не драться с тем, кто сильнее тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46