– Интересное дело получается. – Лерметт выпрямился, не обращая внимания на долгожданную струйку дыма, ползущую по сухой траве. – Вы, значит, соль земли… да? А мы, люди, кто тогда?
– Нашел, с кем сравнивать! – махнул рукой Эннеари. – Мы – соль земли, дети земли, плоть от ее плоти. Мы земные до мозга костей. А вы… вы такие возвышенные…
Огниво выпало из окаменевших враз рук Лерметта прямо в разгорающийся костер.
– Какие?!
Зеленые глаза Арьена подернулись мечтательной дымкой.
– Возвышенные, – повторил он. – Такие… такие необыкновенные. Нам даже трудно понять, насколько. Люди умеют не довольствоваться привычным. Достигнутым. Вы всегда к чему-то стремитесь… к чему-то другому, не такому… запредельному.
Да. До сих пор это милое свойство человеческой натуры Лерметт именовал «сколько ни дай, а все мало». Не довольствоваться достигнутым? Еще бы. Такую жадную тварь, как человек, еще поискать. Вот только при чем здесь возвышенность?
– К совсем запредельному. Вырваться. Выйти за грань. Перешагнуть предел. Вы просто не можете иначе. Для вас это потребность. Вам это нужно – стремиться, тосковать, вожделеть… даже в грязной канаве мечтать о золотых лугах. Мы так мечтать не умеем.
Верно подмечено. Где и мечтать о золотых лугах, как не в грязной канаве. А самое странное, что Арьен не шутит. Он совершенно серьезен. Он серьезен, как боровичок, прорывающий лесную прель, чтобы выйти из-под земли. Нет, дружище, это не мы стремимся к запредельному. Вовсе даже не мы. Во всяком случае, более запредельного идиотизма, чем тот, что ты изрекаешь, Лерметт во всю свою жизнь не слыхивал.
– Вырваться. Как можно быстрее отринуть обыденность и уйти в неизведанное… – Эннеари вздохнул. – Может быть, поэтому вы так недолго живете?
Больше всего Лерметту хотелось дернуть себя за ухо… ну, или за нос ущипнуть хотя бы. Может, тогда ему удастся проснуться? К сожалению, руки ему не повиновались.
– Вы такие мимолетные… – снова вздохнул Эннеари с печальным восхищением. – Как роса на траве. Как осенние листья на ветвях. Мы так старались украсить эту землю, а вы все равно нас покидаете. Наверное, это правильно. Искать другую, новую красоту. Неутолимо, снова и снова. Нам бы тоже хотелось уметь так.
– А?..
Только этот жалкий звук Лерметту и удалось выдавить из себя. Дар речи покинул его окончательно.
– Вы всюду ищете красоту. Ищете и создаете. Во всем. Зачем далеко ходить – взять хотя бы вот эту одежду. – Эльф кончиками пальцев оттянул рукав своей рубашки. – Такие утонченные переливы оттенков – и так неподражаемо прихотливо подобранных… с такой небрежной смелостью!
До сознания ошарашенного Лерметта этот новый экивок миропорядка, решившего отчего-то встать на голову, высунуть язык и подмигнуть, пребывая именно в таком положении, дошел слабо и не без труда – однако все-таки дошел. Вывод следовал однозначный и очевидный. Эльфы воспринимают цвета и оттенки полнее, глубже, шире, точнее и тоньше, чем люди. Взять хотя бы вот эту одежду. Да, да, вот эту самую. Арьен вовсе не шутил, называя ее красивой. Ничуточки не шутил. Ни малейшей капли иронии – правда, и ничего, кроме правды. В глазах Лерметта бурое тряпье, вдобавок изрядно застиранное и заношенное, отличалось чем угодно, только не красотой – но для глаз Эннеари незримые принцу цветовые переходы обладали тонким изяществом.
Создаем, значит, красоту – да, Арьен? Красоту, которую даже не видим. Лерметт почувствовал, что внутри него, помимо воли, начинает зарождаться смех. Совершенно неуместный в эту минуту. Совершенно.
– И вдобавок эта расцветка никогда не бывает случайной. Она всегда наполнена глубоким смыслом.
Каким? Каким, во имя всего святого, смыслом?!
– И цвет, и форма – до мельчайших деталей, – восторженно выдохнул Эннеари. – Все глубоко продуманно. Все насыщено символами.
Арьен, остановись, ты меня в гроб вгонишь, хотел было взмолиться Лерметт. Хотел – и не мог. Рта лучше не раскрывать – иначе смех, щекочущий губы изнутри, вырвется наружу.
– Мы не просто не умеем так, – благоговейно промолвил Эннеари, – нам это и вообще в голову не приходило. Настолько смело и изысканно выразить самое себя чрез символы. Когда каждая пряжка, каждый шнурок, каждый отворот рукава – символ того, кто ты есть.
Лерметт едва не застонал. Непрошенный смех душил его, бился в горле, в груди. Выразить себя? Вот, значит, как ты это понимаешь, эльф. Наиболее низменное и пакостное свойство… нет, не человеческой натуры даже, а человеческой глупости. Наиболее отвратное и мелочное. Напыжить, выпучить, выставить на погляд – в каждой пряжке, в каждом шнурке, в каждом отвороте рукава… все смотрите, все!.. вот он – я!.. я !.. я – великий и неподражаемый Я!.. Чтоб видели. Чтоб знали. Чтоб помнили! Я. Самый-пресамый. Самый знатный. Самый родовитый. Самый богатый. Самый опасный. Самый омерзительный и злобный. Самый посредственный и обыкновенный. Неважно, какой именно – главное, что перед вами не кто-нибудь, а Его Величество Я! Выпятить это свое "я", да так, чтоб солнечный свет застило – и переть напролом, расталкивая помянутым "я" всех остальных… а чтобы ловчее расталкивать, непременно побрякушками обвеситься – чтобы нипочем не забыли, ничтожества, с кем дело-то имеют!
Нет, мироздание не просто встало с ног на голову! Это оно хохотало, сотрясая безмолвного от изумления Лерметта – хохотало с ужимками и содроганиями, разваливаясь в такт собственному смеху на кусочки… донельзя странные кусочки, разбегающиеся с радостными визгом на все четыре стороны.
– Это пристрастие к символам поистине благородно и поэтично, – с прежним благоговением продолжал между тем Эннеари. – В нем столько высоты мысли и чувства! Если даже каждая завязка на штанах…
Вот завязок на штанах, исполненных высоты мыслей и чувств, Лерметт перенести уже не смог. Это было уже слишком – или, как выразился бы Арьен, запредельно. Дикий, дурацкий, неистовый, ни с чем не сообразный смех, душивший принца все это время, вырвался, наконец, наружу – и Лерметт повалился в траву, задыхаясь и хохоча. Он стонал, всхлипывал, зажимал рот руками – и все же был не в силах остановиться.
– Ты что это? – осведомился Арьен чуточку даже подозрительно.
– Это… из ме… ня… воз… вышенность… лезет, – кое-как объяснил Лерметт, с трудом пропихивая слова между взрывами смеха. – Мыс… мыслей… и-и чувств…
– Я же говорил, – кивнул нисколько не обиженный и даже не удивленный Эннеари. – Так тонко оценить возвышенный юмор контраста между жизнью и смертью… между зарождающимся теплом понимания и угасшим сразу после рождения теплом едва затлевшего костра… если бы не ты, я бы и не заметил. Какие же вы, люди, все-таки поэтичные…
Лерметт взвыл от хохота, замолотил руками по земле и дрыгнул в воздухе ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85