Но ты не волнуйся, я твою просьбу отвезу.
Значит, все-таки…
– И далеко ты собрался? – король постарался принять самый непонимающий вид, на какой только был способен. Может, все-таки удастся удержать…
– За перевал, – невозмутимо ответил Арьен.
– Так ведь он все еще завален, – возразил Ренган. – Ты не пройдешь.
– Правая седловина завалена, – уточнил Арьен. – Да и то по ней уже можно пробраться… пешком, само собой. Но мне ведь правая седловина не нужна.
– Ну как же, – согласился король. – Тебе нужна левая – на которой можно хоть десяток вооруженных засад разместить!
– Я пройду через перевал, – нетерпеливо произнес Арьен – и, повинуясь его нетерпению, жеребец переступил передними ногами. – Ничего со мной не случится. Теперь уже некому меня подкарауливать.
А если все-таки случится, подумал король, если все же подкараулят, то спасать тебя на сей раз тоже будет некому. Подумал – но вслух говорить не стал. Потому что о чем же и речь шла.
Ива колыхнула веткой. Синяя вечерняя тень перечеркнула глаза Арьена, и у короля тоскливо заныло в груди.
– Я пройду, – сказал Арьен.
– Не пройдешь, – отрезал король. – Потому что никуда я тебя не пущу.
Арьен улыбнулся.
– Или ты собрался меня ослушаться? – тихо спросил король.
– Нет, – ответил Эннеари. – Нет, отец. Просто ты меня отпустишь. И сейчас, и впредь. И не только меня. Сам ведь видишь, что получается, если не отпускать. Ты же понимаешь…
– Я – понимаю, – перебил его король. – А вот ты – нет.
Синяя тень мешала говорить, мешала сосредоточиться – тень от ивовой ветки, узкая полоска цвета зажившего шрама.
– Мальчишки… – Король со свистом втянул воздух сквозь зубы. – Мальчишки, щенки… да что вы знаете… что вы можете знать!
Черный Ветер слегка всхрапнул и замотал головой. Эннеари, не оборачиваясь, потрепал его по лоснящейся вороной шее.
– У меня самого друг был из людей… давно, до того еще, как ты родился.
Эннеари показалось, что он понял – и мнимое это понимание наполнило его гневом.
– И что же? Ты теперь всех людей грязью поливать станешь? Если один-единственный человек оказался…
– Не смей! – оборвал сына король с яростью хоть и сдержанной, но бешеной настолько, что листва, словно вода, подернулась рябью. – Ничего ты не понял, ясно? Он был лучшим другом, какого только можно пожелать – эльфу ли, человеку… да хоть кому. Отважным, великодушным, прямым, как стрела…
– И как же звали этого славного рыцаря? – спросил ошеломленный Арьен.
– Рыцаря? – усмехнулся король. – Рыцаря, вот еще. Шутом он был.
– Ка… каким еще шутом?
– Очень талантливым. Думаю, одним из лучших. – Король на мгновение примолк, погрузившись в воспоминания. – Студент… не делай такие глаза, сынок. Студент он был – а шутом подрабатывал. Чтобы было чем за учение платить. Среди людей, знаешь ли, такое случается. А только таких, как он, я никогда не встречал… среди людей – тем более. Люди, сынок, странные создания. Обидчивые. И ведь никогда не поймешь, на что обижаются. От самой невинной шутки пузырями идут. А если держишь себя с ними крепко и лишних слов не говоришь – опять обижаются. Или, мол, эльфы – насмешники, или чванные холодные мерзавцы, которые на всех свысока смотрят… что так, что этак, а все обида. А он совсем другой был. К чужой надменности шуту, сам понимаешь, не привыкать, а по части насмешек… он меня ведь чем купил… ох! На том королевском пиру, куда меня нелегкая занесла, столько рыцарей было – и все такие обиженные, даже и не скажешь, который тут самый обиженный. Вот-вот дело могло скверно обернуться. Все им казалось, что я над ними смеюсь. Я и сам понимал, что единственный выход – это если они надо мной посмеются. Тогда их спесь надутая успокоится.
– Люди обычно не смеются над эльфами, – отрывисто произнес Эннеари. – Хотел бы я знать, почему.
– Обычно, – кивнул король. – А он посмеялся. Он, знаешь ли, изобразил, как пьяный до бессознательности эльф поет любовную балладу. Теперь ты понял?
Арьен тихо присвистнул.
– Понял, – коротко усмехнулся король. – Вижу, что понял. Ты себе хоть представить можешь, чтобы человек не просто эльфа пересмешничал, а – похоже?
Арьен покачал головой.
– Очень похоже… а вот уж кто ну никак не эльф с виду. Маленький, мосластый, походка, как у цапли. И нос… хотел бы я знать, сколько раз ему этот нос ломали. С таким кривым носом даже человек уродиться не может. А похоже вышло. И очень смешно. Рыцари со смеху напополам рвались. А я с ним после пира в кабак утянулся.
Эннеари с трудом удержал вздох изумления. Представить себе мосластого шута похожим на эльфа он еще мог – но вот представить себе своего отца сидящим с этим шутом в кабаке…
– С ним легко было, с Лавеллем, – мучительно произнес король. – Так легко… ни с кем на свете… ни с кем! И такое понимание… не с полуслова даже, а… не знаю, не могу сказать. Столько ума, сердечности, отваги… я такого величия души ни в одном короле не встречал. Никогда больше у меня такого друга не будет. Никогда. Я ведь клятву эту злополучную в свое время для того и придумал, чтобы его злейшего врага следом за ним в Долниу не допустить… а потом и вовсе позабыл о ней.
Впервые в жизни Арьен пожалел, что не родился человеком. Вот этим самым шутом Лавеллем. Потому что он бы сумел понять – а Эннеари теперь уже окончательно перестал понимать что бы то ни было.
– Но тогда почему же? – Арьен тряхнул головой, и синяя полоса соскользнула с его глаз прочь. – Отчего же нам не водиться с людьми, если среди них бывают такие достойные создания? Отчего ты мне не велишь…
– Ах, отчего? – Король тоже тряхнул головой, не замечая, что повторяет движение своего сына в точности. – Ты еще не сообразил? Изволь. Оттого, что познакомился он со мной девятнадцати лет от роду, а умер всего шестидесяти восьми. Сорок девять лет – всего-то сорок девять – и он ушел навсегда. Только на год свою жену и пережил. Всего сорок девять лет, подумай – оглянуться не успеешь, а его не стало. А прежде того я видел, как он стареет… год от года… быстро, так быстро! Его больше нет. – Голос короля сделался почти по человечески сиплым. – И это такая боль… они слишком быстро уходят от нас, сынок. И оставляют нас с нашей болью, с нашей тоской. Этот твой принц, он… я не хочу, чтобы ты виделся с ним. Не так ты долго с ним и знаком… забудешь. А не забудешь, так помнить его станешь молодым и сильным – и никогда не увидишь его ветхим и дряхлым. Ты не знаешь, что такое эта тоска… ничего ты не знаешь! Я никогда не презирал людей, только вид делал… а парень этот чист, как ручей, и силен, как река – да я никогда бы и в мыслях на самом-то деле не посмел… но я оскорблял его, чтобы он уехал… потому что я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь из вас изведал эту боль… я не хочу, чтобы тебе было так больно, сынок…
Эннеари шагнул к отцу и крепко обнял его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Значит, все-таки…
– И далеко ты собрался? – король постарался принять самый непонимающий вид, на какой только был способен. Может, все-таки удастся удержать…
– За перевал, – невозмутимо ответил Арьен.
– Так ведь он все еще завален, – возразил Ренган. – Ты не пройдешь.
– Правая седловина завалена, – уточнил Арьен. – Да и то по ней уже можно пробраться… пешком, само собой. Но мне ведь правая седловина не нужна.
– Ну как же, – согласился король. – Тебе нужна левая – на которой можно хоть десяток вооруженных засад разместить!
– Я пройду через перевал, – нетерпеливо произнес Арьен – и, повинуясь его нетерпению, жеребец переступил передними ногами. – Ничего со мной не случится. Теперь уже некому меня подкарауливать.
А если все-таки случится, подумал король, если все же подкараулят, то спасать тебя на сей раз тоже будет некому. Подумал – но вслух говорить не стал. Потому что о чем же и речь шла.
Ива колыхнула веткой. Синяя вечерняя тень перечеркнула глаза Арьена, и у короля тоскливо заныло в груди.
– Я пройду, – сказал Арьен.
– Не пройдешь, – отрезал король. – Потому что никуда я тебя не пущу.
Арьен улыбнулся.
– Или ты собрался меня ослушаться? – тихо спросил король.
– Нет, – ответил Эннеари. – Нет, отец. Просто ты меня отпустишь. И сейчас, и впредь. И не только меня. Сам ведь видишь, что получается, если не отпускать. Ты же понимаешь…
– Я – понимаю, – перебил его король. – А вот ты – нет.
Синяя тень мешала говорить, мешала сосредоточиться – тень от ивовой ветки, узкая полоска цвета зажившего шрама.
– Мальчишки… – Король со свистом втянул воздух сквозь зубы. – Мальчишки, щенки… да что вы знаете… что вы можете знать!
Черный Ветер слегка всхрапнул и замотал головой. Эннеари, не оборачиваясь, потрепал его по лоснящейся вороной шее.
– У меня самого друг был из людей… давно, до того еще, как ты родился.
Эннеари показалось, что он понял – и мнимое это понимание наполнило его гневом.
– И что же? Ты теперь всех людей грязью поливать станешь? Если один-единственный человек оказался…
– Не смей! – оборвал сына король с яростью хоть и сдержанной, но бешеной настолько, что листва, словно вода, подернулась рябью. – Ничего ты не понял, ясно? Он был лучшим другом, какого только можно пожелать – эльфу ли, человеку… да хоть кому. Отважным, великодушным, прямым, как стрела…
– И как же звали этого славного рыцаря? – спросил ошеломленный Арьен.
– Рыцаря? – усмехнулся король. – Рыцаря, вот еще. Шутом он был.
– Ка… каким еще шутом?
– Очень талантливым. Думаю, одним из лучших. – Король на мгновение примолк, погрузившись в воспоминания. – Студент… не делай такие глаза, сынок. Студент он был – а шутом подрабатывал. Чтобы было чем за учение платить. Среди людей, знаешь ли, такое случается. А только таких, как он, я никогда не встречал… среди людей – тем более. Люди, сынок, странные создания. Обидчивые. И ведь никогда не поймешь, на что обижаются. От самой невинной шутки пузырями идут. А если держишь себя с ними крепко и лишних слов не говоришь – опять обижаются. Или, мол, эльфы – насмешники, или чванные холодные мерзавцы, которые на всех свысока смотрят… что так, что этак, а все обида. А он совсем другой был. К чужой надменности шуту, сам понимаешь, не привыкать, а по части насмешек… он меня ведь чем купил… ох! На том королевском пиру, куда меня нелегкая занесла, столько рыцарей было – и все такие обиженные, даже и не скажешь, который тут самый обиженный. Вот-вот дело могло скверно обернуться. Все им казалось, что я над ними смеюсь. Я и сам понимал, что единственный выход – это если они надо мной посмеются. Тогда их спесь надутая успокоится.
– Люди обычно не смеются над эльфами, – отрывисто произнес Эннеари. – Хотел бы я знать, почему.
– Обычно, – кивнул король. – А он посмеялся. Он, знаешь ли, изобразил, как пьяный до бессознательности эльф поет любовную балладу. Теперь ты понял?
Арьен тихо присвистнул.
– Понял, – коротко усмехнулся король. – Вижу, что понял. Ты себе хоть представить можешь, чтобы человек не просто эльфа пересмешничал, а – похоже?
Арьен покачал головой.
– Очень похоже… а вот уж кто ну никак не эльф с виду. Маленький, мосластый, походка, как у цапли. И нос… хотел бы я знать, сколько раз ему этот нос ломали. С таким кривым носом даже человек уродиться не может. А похоже вышло. И очень смешно. Рыцари со смеху напополам рвались. А я с ним после пира в кабак утянулся.
Эннеари с трудом удержал вздох изумления. Представить себе мосластого шута похожим на эльфа он еще мог – но вот представить себе своего отца сидящим с этим шутом в кабаке…
– С ним легко было, с Лавеллем, – мучительно произнес король. – Так легко… ни с кем на свете… ни с кем! И такое понимание… не с полуслова даже, а… не знаю, не могу сказать. Столько ума, сердечности, отваги… я такого величия души ни в одном короле не встречал. Никогда больше у меня такого друга не будет. Никогда. Я ведь клятву эту злополучную в свое время для того и придумал, чтобы его злейшего врага следом за ним в Долниу не допустить… а потом и вовсе позабыл о ней.
Впервые в жизни Арьен пожалел, что не родился человеком. Вот этим самым шутом Лавеллем. Потому что он бы сумел понять – а Эннеари теперь уже окончательно перестал понимать что бы то ни было.
– Но тогда почему же? – Арьен тряхнул головой, и синяя полоса соскользнула с его глаз прочь. – Отчего же нам не водиться с людьми, если среди них бывают такие достойные создания? Отчего ты мне не велишь…
– Ах, отчего? – Король тоже тряхнул головой, не замечая, что повторяет движение своего сына в точности. – Ты еще не сообразил? Изволь. Оттого, что познакомился он со мной девятнадцати лет от роду, а умер всего шестидесяти восьми. Сорок девять лет – всего-то сорок девять – и он ушел навсегда. Только на год свою жену и пережил. Всего сорок девять лет, подумай – оглянуться не успеешь, а его не стало. А прежде того я видел, как он стареет… год от года… быстро, так быстро! Его больше нет. – Голос короля сделался почти по человечески сиплым. – И это такая боль… они слишком быстро уходят от нас, сынок. И оставляют нас с нашей болью, с нашей тоской. Этот твой принц, он… я не хочу, чтобы ты виделся с ним. Не так ты долго с ним и знаком… забудешь. А не забудешь, так помнить его станешь молодым и сильным – и никогда не увидишь его ветхим и дряхлым. Ты не знаешь, что такое эта тоска… ничего ты не знаешь! Я никогда не презирал людей, только вид делал… а парень этот чист, как ручей, и силен, как река – да я никогда бы и в мыслях на самом-то деле не посмел… но я оскорблял его, чтобы он уехал… потому что я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь из вас изведал эту боль… я не хочу, чтобы тебе было так больно, сынок…
Эннеари шагнул к отцу и крепко обнял его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85