Старый Кексон сказал мне, что мистер Ловел на весь день остался в Монкбарнсе. У него сделался сильный жар после того, как он вытащил лэрда и сэра Артура из воды.
— Старые дураки! — сказала миссис Шорткейк. — Чего это им понадобилось купаться в такую ночь, как вчера.
— А мне говорили, что их спас старый Эди, — вставила миссис Хьюкбейн. — Эди Охилтри Голубой Плащ, вы его знаете. Он вытащил всех троих из старого пруда. Они упали туда из-за Монкбарнса: он хотел показать им какие-то постройки прежних монахов.
— Бросьте, милая, это чепуха! — вмешалась почтмейстерша. — Я все расскажу вам, как мне передал Кексон. Сэр Артур, и мисс Уордор, и мистер Ловел — все трое — обедали в Монкбарнсе…
— Послушайте, миссис Мейлсеттер, — снова перебила ее миссис Хьюкбейк. — Неужели вы не отошлете это письмо с нарочным? Возьмите у нас пони. Наш работник ведь уже не раз выполнял поручения для почты. А сегодня пони не сделал и тридцати миль. Когда я выходила из дома, Джок как раз чистил его.
— Нет, миссис Хьюкбейн, — возразила начальница почты. — Вы знаете, мой муж любит сам ездить нарочным. Мы должны сами бросать корм нашим чайкам! Каждый раз, как он сядет на свою кобылу, это полгинеи в руки. А он скоро будет дома. Впрочем, не все ли равно, получит джентльмен письмо нынче вечером или завтра с самого утра?
— Вся разница в том, — ответила миссис Хьюкбейн, — что мистер Ловел окажется в городе раньше, чем выедет ваш нарочный. И что вы заработаете тогда, милая? Но вы, конечно, лучше знаете, как вам быть.
— Хорошо, хорошо, миссис Хьюкбейн, — заторопилась миссис Мейлсеттер, несколько расстроенная и даже изменившаяся в лице. — Мы должны быть добрыми соседями, и, как говорится, живи и давай жить другим. Раз уж я была такой дурой и показала вам распоряжение секретаря, его, конечно, нужно выполнить. Но я обойдусь без вашего работника, очень вам благодарна, я пошлю своего мальчугана Дэви на вашем пони. Это даст, понимаете, ровно по пять шиллингов и три пенса каждой из нас.
— Дэви! Господи помилуй, ребенку ведь еще нет и десяти лет. И, по правде сказать, наш пони немного норовист, в дороге с ним прямо беда. Только наш Джок может справиться с ним.
— Очень жаль, — мрачно ответила почтмейстерша. — Я вижу, придется подождать, пока не вернется хозяин. Я не хочу отвечать за то, что доверила письмо такому парню, как Джок. Наш Дэви как-никак все-таки свой на почте!
— Отлично, отлично, миссис Мейлсеттер, я вижу, куда вы гнете. Но если вы рискуете ребенком, я рискну лошадью.
Были даны соответствующие распоряжения. Недовольный пони был поднят со своего соломенного ложа, взнуздан и оседлан. Дэви, с кожаной почтовой сумкой через плечо, взгромоздился в седло со слезами на глазах и с прутом в руке. Добродушный Джок вывел животное из города и там, хлопнув бичом и прикрикнув на пони привычным для того голосом, заставил его двинуться по дороге в Монкбарнс.
Между тем кумушки, как сивиллы, заглянувшие в свои книги, привели в порядок и согласовали добытые в этот вечер сведения, которые на следующее утро в тысяче вариантов бесчисленными каналами растеклись по всему Фейрпорту. Основанные на догадках и предположениях кумушек, слухи эти были многочисленны, странны и противоречивы. Говорили, будто Теннент и К° обанкротились и все их векселя вернулись опротестованными. В то же время утверждали, что они получили большой заказ от правительства и письма от самых видных купцов Глазго с предложениями войти к ним в долю с доплатой. По одним сведениям, лейтенант Тэфрил признался, что состоит в тайном браке с Дженни Кексон, а по другим — он прислал письмо, где упрекал ее за низкое происхождение, а также за необразованность и навсегда прощался с ней. Повсюду шептали, что дела сэра Артура непоправимо запутались, и если люди благоразумные в этом сомневались, то лишь потому, что слух был прослежен до конторы миссис Мейлсеттер, то есть до источника, более известного неисчерпаемостью новостей, чем их достоверностью. Но все сходились на том, что из канцелярии министра прибыл пакет на имя мистера Ловела, доставленный прямо из главного штаба в Эдинбурге ординарцем-драгуном, который проскакал через Фейрпорт, остановившись лишь затем, чтобы спросить дорогу в Монкбарнс. Причину прибытия такого чрезвычайного гонца к столь мирному и одинокому человеку объясняли различно. Некоторые уверяли, что Ловел — знатный эмигрант, призванный стать во главе восстания, вспыхнувшего в Вандее, другие — что он шпион, еще иные — что он генерал, неофициально осматривающий берега, и даже — что он путешествующий инкогнито принц крови.
Между тем доставка вызвавшего столько догадок пакета его законному адресату сопровождалась опасностями и происходила с задержками. Гонца, Дэви Мейлсеттера, чрезвычайно мало похожего на лихого драгуна, пони нес в сторону Монкбарнса лишь до тех пор, пока в его памяти сохранялись щелканье хлыста, которым его обычно наказывали, и крики подручного мясника. Но чувствуя, как Дэви, чьи короткие ноги не могли удержать мальчика в равновесии, ерзал взад и вперед по его спине, пони начал пренебрегать выполнением данных ему указаний. Во-первых, он сбавил ход до ровного шага. Это еще не вызвало ссоры между ним и всадником, который давно уже неважно чувствовал себя от быстрого движения и теперь воспользовался более медленным аллюром, чтобы погрызть имбирный пряник, который сунула ему в руку мать, пытаясь примирить юного эмиссара почтовой конторы с возложенной на него задачей. Вскоре коварный пони заметил ослабление дисциплины и, тряхнув головой, вырвал поводья из рук Дэви, после чего спокойно начал щипать траву по краю тропинки. Ошеломленный этими признаками своеволия и бунта, Дэви, равно боясь оставаться в седле и свалиться с него, поднял громкий плач. Услышав над головой эти звуки, пони, по-видимому, решил, что лучше ему самому и Дэви вернуться туда, откуда они явились, и начал отступление к Фейрпорту. Но так как почти всякое отступление кончается беспорядочным бегством, лошадка, испуганная болтавшимися поводьями, которые били ее по передним ногам, и воплями мальчика, а также чуя впереди дом, затрусила такой рысью, что, если бы Дэви удержался в седле (а это было крайне сомнительно), он скоро увидел бы перед собой ворота конюшни Хьюкбейнов. Но вдруг на повороте дороги подоспела помощь в лице старого Эди Охилтри, который завладел поводьями и прервал дальнейший бег пони.
— Кто ты такой, паренек? И разве так ездят?
— Я ничего не могу поделать! А зовут меня маленький Дэви.
— Куда же ты едешь?
— Я еду в Монкбарнс с письмом.
— Вот тебе на! Эта дорога вовсе не в Монкбарнс.
Но на все попытки разубедить его Дэви отвечал только вздохами и слезами.
Старого Эди нетрудно было растрогать, когда дело касалось детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
— Старые дураки! — сказала миссис Шорткейк. — Чего это им понадобилось купаться в такую ночь, как вчера.
— А мне говорили, что их спас старый Эди, — вставила миссис Хьюкбейн. — Эди Охилтри Голубой Плащ, вы его знаете. Он вытащил всех троих из старого пруда. Они упали туда из-за Монкбарнса: он хотел показать им какие-то постройки прежних монахов.
— Бросьте, милая, это чепуха! — вмешалась почтмейстерша. — Я все расскажу вам, как мне передал Кексон. Сэр Артур, и мисс Уордор, и мистер Ловел — все трое — обедали в Монкбарнсе…
— Послушайте, миссис Мейлсеттер, — снова перебила ее миссис Хьюкбейк. — Неужели вы не отошлете это письмо с нарочным? Возьмите у нас пони. Наш работник ведь уже не раз выполнял поручения для почты. А сегодня пони не сделал и тридцати миль. Когда я выходила из дома, Джок как раз чистил его.
— Нет, миссис Хьюкбейн, — возразила начальница почты. — Вы знаете, мой муж любит сам ездить нарочным. Мы должны сами бросать корм нашим чайкам! Каждый раз, как он сядет на свою кобылу, это полгинеи в руки. А он скоро будет дома. Впрочем, не все ли равно, получит джентльмен письмо нынче вечером или завтра с самого утра?
— Вся разница в том, — ответила миссис Хьюкбейн, — что мистер Ловел окажется в городе раньше, чем выедет ваш нарочный. И что вы заработаете тогда, милая? Но вы, конечно, лучше знаете, как вам быть.
— Хорошо, хорошо, миссис Хьюкбейн, — заторопилась миссис Мейлсеттер, несколько расстроенная и даже изменившаяся в лице. — Мы должны быть добрыми соседями, и, как говорится, живи и давай жить другим. Раз уж я была такой дурой и показала вам распоряжение секретаря, его, конечно, нужно выполнить. Но я обойдусь без вашего работника, очень вам благодарна, я пошлю своего мальчугана Дэви на вашем пони. Это даст, понимаете, ровно по пять шиллингов и три пенса каждой из нас.
— Дэви! Господи помилуй, ребенку ведь еще нет и десяти лет. И, по правде сказать, наш пони немного норовист, в дороге с ним прямо беда. Только наш Джок может справиться с ним.
— Очень жаль, — мрачно ответила почтмейстерша. — Я вижу, придется подождать, пока не вернется хозяин. Я не хочу отвечать за то, что доверила письмо такому парню, как Джок. Наш Дэви как-никак все-таки свой на почте!
— Отлично, отлично, миссис Мейлсеттер, я вижу, куда вы гнете. Но если вы рискуете ребенком, я рискну лошадью.
Были даны соответствующие распоряжения. Недовольный пони был поднят со своего соломенного ложа, взнуздан и оседлан. Дэви, с кожаной почтовой сумкой через плечо, взгромоздился в седло со слезами на глазах и с прутом в руке. Добродушный Джок вывел животное из города и там, хлопнув бичом и прикрикнув на пони привычным для того голосом, заставил его двинуться по дороге в Монкбарнс.
Между тем кумушки, как сивиллы, заглянувшие в свои книги, привели в порядок и согласовали добытые в этот вечер сведения, которые на следующее утро в тысяче вариантов бесчисленными каналами растеклись по всему Фейрпорту. Основанные на догадках и предположениях кумушек, слухи эти были многочисленны, странны и противоречивы. Говорили, будто Теннент и К° обанкротились и все их векселя вернулись опротестованными. В то же время утверждали, что они получили большой заказ от правительства и письма от самых видных купцов Глазго с предложениями войти к ним в долю с доплатой. По одним сведениям, лейтенант Тэфрил признался, что состоит в тайном браке с Дженни Кексон, а по другим — он прислал письмо, где упрекал ее за низкое происхождение, а также за необразованность и навсегда прощался с ней. Повсюду шептали, что дела сэра Артура непоправимо запутались, и если люди благоразумные в этом сомневались, то лишь потому, что слух был прослежен до конторы миссис Мейлсеттер, то есть до источника, более известного неисчерпаемостью новостей, чем их достоверностью. Но все сходились на том, что из канцелярии министра прибыл пакет на имя мистера Ловела, доставленный прямо из главного штаба в Эдинбурге ординарцем-драгуном, который проскакал через Фейрпорт, остановившись лишь затем, чтобы спросить дорогу в Монкбарнс. Причину прибытия такого чрезвычайного гонца к столь мирному и одинокому человеку объясняли различно. Некоторые уверяли, что Ловел — знатный эмигрант, призванный стать во главе восстания, вспыхнувшего в Вандее, другие — что он шпион, еще иные — что он генерал, неофициально осматривающий берега, и даже — что он путешествующий инкогнито принц крови.
Между тем доставка вызвавшего столько догадок пакета его законному адресату сопровождалась опасностями и происходила с задержками. Гонца, Дэви Мейлсеттера, чрезвычайно мало похожего на лихого драгуна, пони нес в сторону Монкбарнса лишь до тех пор, пока в его памяти сохранялись щелканье хлыста, которым его обычно наказывали, и крики подручного мясника. Но чувствуя, как Дэви, чьи короткие ноги не могли удержать мальчика в равновесии, ерзал взад и вперед по его спине, пони начал пренебрегать выполнением данных ему указаний. Во-первых, он сбавил ход до ровного шага. Это еще не вызвало ссоры между ним и всадником, который давно уже неважно чувствовал себя от быстрого движения и теперь воспользовался более медленным аллюром, чтобы погрызть имбирный пряник, который сунула ему в руку мать, пытаясь примирить юного эмиссара почтовой конторы с возложенной на него задачей. Вскоре коварный пони заметил ослабление дисциплины и, тряхнув головой, вырвал поводья из рук Дэви, после чего спокойно начал щипать траву по краю тропинки. Ошеломленный этими признаками своеволия и бунта, Дэви, равно боясь оставаться в седле и свалиться с него, поднял громкий плач. Услышав над головой эти звуки, пони, по-видимому, решил, что лучше ему самому и Дэви вернуться туда, откуда они явились, и начал отступление к Фейрпорту. Но так как почти всякое отступление кончается беспорядочным бегством, лошадка, испуганная болтавшимися поводьями, которые били ее по передним ногам, и воплями мальчика, а также чуя впереди дом, затрусила такой рысью, что, если бы Дэви удержался в седле (а это было крайне сомнительно), он скоро увидел бы перед собой ворота конюшни Хьюкбейнов. Но вдруг на повороте дороги подоспела помощь в лице старого Эди Охилтри, который завладел поводьями и прервал дальнейший бег пони.
— Кто ты такой, паренек? И разве так ездят?
— Я ничего не могу поделать! А зовут меня маленький Дэви.
— Куда же ты едешь?
— Я еду в Монкбарнс с письмом.
— Вот тебе на! Эта дорога вовсе не в Монкбарнс.
Но на все попытки разубедить его Дэви отвечал только вздохами и слезами.
Старого Эди нетрудно было растрогать, когда дело касалось детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144