— Девочка спрашивает, что заставляет семью Гленалленов хоронить своих покойников при свете факелов? Разве сейчас умер кто-нибудь из них?
— Мы все тут можем умереть, а ты и не узнаешь, — сказала Мегги и, снова повысив голос настолько, чтобы свекровь могла ее услышать, добавила: — Старая графиня скончалась, матушка!
— Так и ее бог призвал наконец? — произнесла старуха голосом, гораздо более проникнутым чувством, чем это было свойственно ее преклонным летам и ее всегдашнему равнодушию и апатии. — Значит, и она призвана дать ответ за все ее чванство и властность? Прости ее господи!
— Но мама спрашивала, — возобновила допрос девочка, — почему Гленаллены хоронят своих покойников при факелах?
— Они делают так, — ответила бабушка, — с тех пор, как Великий граф пал в злосчастной битве под Харло, когда, говорят, похоронное пение звучало каждый день от устья Тея до высот Кабраха и вы не услышали бы другого звука, кроме плача по отважным людям, бившимся против Доналда Островитянина. Но в то время еще здравствовала мать Великого графа, а женщины дома Гленалленов были храброй и непреклонной породы. Она не пожелала похоронного пения для сына и велела отнести его в полуночной тиши к месту упокоения, запретила пить поминальную чару и плакать по нем. В день своей смерти, сказала она, он убил столько врагов, что вдовы и дочери умерщвленных им горцев долго будут оплакивать своих близких; они могут оплакать и ее сына. И она опустила его в могилу, не пролив ни слезинки, без единого стона и жалобы. И все решили, что гордые Гленаллены так и должны поступать. Они и теперь держатся того же правила, особенно в последнее время, потому что ночью они свободнее могут совершать свои папистские церемонии, под покровом мрака и тайны, чем при свете дня. Так по крайней мере было в мое время. Днем им помешали бы власти и жители Фейрпорта. Впрочем, теперь, говорят, их бы не тронули, на свете многое изменилось, и я уже не знаю, стою я или сижу, умерла я или жива.
Оглянувшись на огонь и словно находясь в том наполовину бессознательном состоянии, на которое она жаловалась, старая Элспет опять машинально занялась своим обычным делом и завертела веретено.
— Ах, боже мой! — вполголоса промолвила Дженни Ринтерут, обращаясь к своей собеседнице. — Жутко слушать, когда ваша свекровь пускается в такие речи. Будто мертвая говорит с живыми!
— Ты не так уж ошибаешься, милая! Ей все равно, что бы ни случилось сегодня. Но наведи ее на рассказы о старине, и она начнет говорить как по-писаному. Мало кто столько знает, как она, про семью Гленалленов — отец моего мужа много лет поставлял им рыбу. Надо тебе сказать, что паписты особенно часто едят рыбу, и уж это-то в их религии не худо. Для личного стола графини — упокой, господи, ее душу! — я всегда могла продать самую лучшую рыбу по самой лучшей цене, особенно по пятницам. Но погляди, как у старухи шевелятся руки и губы! В голове у ней сейчас бродит, как в квашне. Нынче она наговорится, а то иной раз за неделю слова не вымолвит, разве что скажет что-нибудь малышам.
— Ох, это страшная женщина, миссис Маклбеккит! — ответила Дженни.
— Не водится ли за ней чего? Люди говорят, что она не ходит в церковь, не беседует со священником и когда-то была паписткой. Но с тех пор, как умер ее муж, никто не знает, что и думать о ней. Вы-то сами не считаете ее колдуньей?
— Колдуньей? Глупая ты! Так можно любую старуху объявить колдуньей. Вот за Эйлисон Брек я и вправду не поручусь. Я видела у нее целые корзины крабов, когда…
— Тсс, тсс, Мегги, — прошептала Дженни, — ваша свекровь опять хочет что-то сказать.
— Не говорил ли кто-то из вас, — спросила старая сивилла, — или мне приснилось, или это было наитие, что Джоселинд, леди Гленаллен, умерла и ее хоронят нынче ночью?
— Да, матушка, — прокричала ее невестка. — Совершенно верно.
— Что ж, так и надо, — продолжала старая Элспет. — В свое время многим пришлось из-за нее худо, даже родному сыну. Он еще жив?
— Да, еще жив, но едва ли долго протянет. А ты не помнишь, как он заходил весной, и спрашивал про тебя, и денег оставил?
— Может быть, Мегги. Не помню. А какой он был красавец, да и отец его тоже! Эх, если б отец был жив, счастливые это были б люди! Но он умер, а леди начала вертеть сыном и так и сяк и уверила его в том, чему он не должен был верить, и заставила его сделать то, в чем он раскаивается до сих пор и будет раскаиваться еще, если жизнь его будет такая же долгая и скучная, как моя.
— А что это такое было, бабушка? — А что это такое, матушка? — А что же это такое, а, бабушка Элспет? — в один голос спросили дети, их мать и гостья.
— Об этом и не спрашивайте, — ответила старая сивилла, — да молите бога, чтобы он не оставил вас во власти гордыни и вашего своевольного сердца. Эти пороки приносят беду и в хижину и во дворец, я сама тому горестная свидетельница. Вот была мучительная и страшная ночь! Неужто это время никогда не уйдет из моей старой головы? Ох, вот вижу, лежит она на полу, а с волос, таких длинных, течет соленая вода! .. Небо покарает всех, кто был к этому причастен… Бог мой, неужели мой сын в море при таком ветре?
— Нет, нет, матушка, ни одна лодка не выдержит такого ветра. Он спит в своей постели за перегородкой.
— Так это Стини в море?
— Нет, бабушка, Стини ушел со старым Эди Охилтри. Верно, они хотели посмотреть похороны.
— Не может быть, — заметила мать семейства. — Мы и не знали ничего, пока не пришел Джок Ренд да не сказал, что Эйквудам велено явиться. Эти господа всегда держат похороны в тайне. Тело пронесут всю дорогу от замка, все десять миль, под покровом ночи. Старуха десять дней пролежала в гробу в Гленаллен-хаузе, в большом зале. Его завесили черным и всюду зажгли восковые свечи.
— Да упокоит ее господь! — воскликнула старая Элспет, чьи мысли, очевидно, все еще были заняты столь значительным событием, как смерть леди Гленаллен. — Сердце у графини было жестокое, и за свои дела она ответит, но милосердие всевышнего безгранично. Дай бог, чтобы она в этом убедилась!
И Элспет снова погрузилась в молчание, которого больше не прерывала.
— Хотела бы я знать, что делают в такую ночь мой Стини и этот старый краснобай и попрошайка! — сказала Мегги Маклбеккит, недоумение которой разделяла и ее гостья. — Эй, детки, сбегайте-ка кто-нибудь на скалу да покричите! Может, они близко! Не то от оладий одна зола останется!
Маленькая посланница ушла, но через несколько минут примчалась назад с громким криком:
— Мама, бабушка! Там белое привидение гонится за двумя черными, и все они бегут со скалы.
Вслед за этим странным сообщением послышался шум торопливых шагов, и в хижину ворвался молодой Стини Маклбеккит, а сразу вслед за ним и Эди Охилтри. Оба так запыхались, что еле переводили дух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144