- Потребуете отстранения Барнхауза? - спросила она с вызовом.
- Нет, почему же? Ваш шеф - отличный администратор. Наверно, не
слабей своего знаменитого деда, о котором сегодня столько вспоминалось.
Энергия и деловитость в крови у Барнхаузов, я это учитываю. Даже вашего
удаления не попрошу, Агнесса, хотя и мог бы, причин для этого достаточно!
Я вышел. Надо было спешить в больницу.
9
В больнице к Ирине меня не пустили.
- Ирина Миядзимо умерла, - сказал в приемной врач. - В палате только
что прилетевший Джозеф Виккерс. Я считал нужным вас встретить и
предупредить. Конечно, если вы пожелаете...
- Не пожелаю, - сказал я. - С Виккерсом я встречусь позже. Спасибо за
предупреждение.
Теперь надо было идти на станцию космической связи. Я известил Землю,
что общего языка с Барнхаузом не нашел, и попросил для себя чрезвычайных
полномочий. Вспомнив, как Барнхауз издевался над старинным званием
"чрезвычайный и полномочный посол", я пожал плечами. В старых речениях,
даже на слух странных, было много пригодного и для нашего времени. После
этого я вернулся в гостиницу и, не зажигая света, сел в кресло. Мысли свои
следовало привести в порядок.
Гармодий с Аристогитоном закатывались, в окнах темнело. Нигде в
космосе нет таких красивых закатов, как на Платее и Ниобее. Небо пылало
тысячью разнокрасочных пожаров. Я вяло вглядывался в мистерию заката и
думал о Барнхаузе и его подруге. Послать депешу на Землю придумала
Агнесса, он подчинился ее настоянию. Вот же проницательная женщина: ни
единой секунды не верила, что со мной удастся соглашение, и тайно нанесла
предупредительный удар! А Барнхауз верил, что сумеет меня переубедить.
Иронизировал, ерничал, пускался в философские отвлеченности - старался
зажечь мою холодную душу, они ведь оба видят ее холодной и бесчувственной.
А когда не вышло, расплакался по-ребячьи. Еще недавно, при наших с ним, в
общем-то, мирных отношениях, и он мне не нравился, и она еще больше не
нравилась. А сейчас оба пошли стеной против меня, и я начинаю им даже в
чем-то симпатизировать. Как она просила быть помягче с ним, как умоляюще
подрагивали ее колокольчики! И ненавидела, и умоляла, и оскорбляла, и
унижалась - все сразу. Любовь, конечно. Нет, любовь не для таких местечек,
как Ниобея. Чудовищно неделовое, абсолютно несправедливое чувство! Кто-то
вдруг становится важней всех людей, чуть ли не единственным в мире, а чем
он лучше миллиардов других? Для возвеличивания одного способна губить
целые народы - вот что такое любовь!
"Неделовое", "несправедливое", "необъективное", с горечью думал я.
"Не для таких местечек, как Ниобея!" А сам ты? Или не влюбился? Или все,
что делал на этих двух планетах, не шло' под знаком несправедливого и
неделового чувства? Сучок в чужом глазу разглядел, а как с бревном в
собственном? Вот скоро к тебе придет муж женщины, в которую ты так глупо,
так горько влюбился. Что скажешь ему, сухой чинуша, бездушный космический
бюрократ, высокомерный вельможа? Что вдруг потерял голову, стал
необъективен, несправедлив, пристрастен, и от таких неделовых чувств
погибла молодая женщина, его любимая женщина, столь дорогая и тебе?..
Осмелишься ли на признание? Найдешь в себе силы на честный ответ?
Виккерс пришел, когда закат отпылал и снаружи стало темно. Он отворил
дверь и сказал в темноту:
- Штилике, вы здесь?
- Входите, Виккерс, - сказал я. - Сами зажгите свет.
Он зажег свет и сел против меня. Он был страшен. За несколько дней,
что мы не виделись, он постарел лет на десять. Некоторое время мы молчали,
потом он сказал:
- Она так и не пришла в сознание перед смертью.
- Она не пришла в сознание, - повторил я бесстрастно.
Мы еще помолчали.
- Ничего не выйдет, Штилике, - сказал он с болью. - У вас не
получится спокойствия, хоть и силитесь быть спокойным.
- Нет, почему же? - сказал я неопределенно. Я хотел, но не мог
сказать что-либо ясней. Я не знал, зачем он пришел ко мне.
- Я хотел вас убить, - сказал он, - Я тешил себя этой мыслью: надо,
очень надо отомстить вам за гибель Ирины. Но вот гляжу на вас и понимаю:
не смогу вынуть оружие. Взял с собой пистолет, но... не могу.
- Выше ваших сил стать убийцей?
- Глупости, Штилике! И рука не дрогнет, если захочу убить. Не хочу -
потому и не могу. Посмотрел на вас и понял: какая это месть - убить?
Оставить вам жизнь - это месть! Посмотрите на себя в зеркало, Штилике, вы
за одну неделю так переменились... Вы сами мстите себе - это горше, чем
пуля в сердце.
- Зачем вы пришли ко мне, Виккерс? Произошла трагедия, не будем
разжижать ее жалкими словами.
- Штилике, ненавижу вас! - У него задрожал голос. - Всей душой
ненавижу. Но вижу и ваше горе. И знаю, что оно не меньше моего. Вы любили
Ирину.
- Я не давал вам повода...
- Не лгите! Вы влюбились в Ирину в тот самый час, когда я привел ее к
вам. Я это увидел тогда по вашему лицу, услышал в голосе.
- Повторяю, я ничем не выдавал себя.
- Не выдавали, верно. Но, значит, было что выдавать? Этим одним вы
выдаете себя. Штилике, я сам влюбился в Ирину с первой встречи, с первого
взгляда, с первого слова, сразу и навсегда. Мне ли не понять, что и с
другим это может произойти?
- Я чист перед вами, Джозеф.
Он горько покривился.
- Знаю, все знаю. Ирина перед отлетом на Ниобею сказала, что вы
полная энциклопедия всех предписанных добродетелей. Даже страшно быть
рядом с таким безгрешным, так она сказала. Но видите ли, Штилике, ее
покоряло все удивительное. А что удивительней, чем нестарый мужчина с
ангельскими крылышками на плечах и с громкой славой звездопокорителя? Я
ревновал вас, Штилике. Я боялся потерять Ирину. И потерял ее. И вы виновны
в том, что ее нет ни для меня, ни для нее самой, ни даже для вас.
- Трагичные обстоятельства...
- Обстоятельства были подвластны вам. Я разговаривал с Мальгремом.
Вероятно, ему ампутируют ногу, левая рука тоже не скоро поправится. Но
сознание у него не ампутировано. И он рассказал, как уговаривал и Ирину, и
вас, чтобы она не ходила на мерзкое пиршество каннибалов. Вы могли
запретить ей, но не захотели.
- Я не оправдываюсь, Джозеф.
- У вас нет оправданий! И если я не убиваю вас, то лишь потому, что
сознание своей вины вам горше, чем расставание с жизнью. Вам предстоят
мучения, куда тяжелей обычной смерти. Я жалею вас, Штилике, что назначаю
вам такую безмерную кару, хоть вы и не поймете моей жалости, такие чувства
вам неведомы.
Я не выдержал:
- Чего вы хотите, Виккерс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35