Иногда смотрела на потолок, выстраивала на нем колонки цифр и складывала их. Иногда погружалась в воспоминания. Перед ее мысленным взором возникало лицо мистера Эдвардса, его костюм, слово, выбитое на металлической застежке его помочей. Тогда она не замечала его, однако сейчас оно явственно припомнилось — «Эксцельсиор».
По ночам она часто думала о Фей, вспоминала ее глаза, волосы, говор, ее беспокойные руки и небольшое вздутие у ногтя на левом большом пальце шрамик от давнего пореза. Кейт пыталась разобраться в своем отношении к ней. Любила она ее или ненавидела? Может, жалела? Раскаивается или нет, что отравила благодетельницу? Мысли извивались, копошились, как черви. Кейт поняла, что ничего не испытывает к Фей — ни симпатии, ни неприязни, и воспоминания о ней не вызывают у нее решительно никаких чувств. Правда, когда та умирала, Кейт раздражали ее бормотанье и тяжелый запах, и ей хотелось поскорее разделаться с ней раз и навсегда.
Кейт вспоминала Фей в гробу, обитом розовой материей, — белое платье, румяна и пудра скрывают дряблую кожу, на лице застывшая парфюмерная улыбка.
Кто-то позади нее шепнул: «Гляди-ка, я ее такой сто лет не видала!» «Может, и мне попробовать это средство?» — заметила другая, и обе захихикали. Кажется, это были Этель и Трикси. Кейт вспомнила, как она сама внутренне усмехнулась: и впрямь, мертвая потаскуха ничем не отличается от порядочной женщины.
Да, первое замечание скорее всего отпустила Этель. Этель вообще часто являлась в ее тревожные ночные раздумья, каждый раз принося с собой сжимающий душу страх. Дура набитая, поганая шлюха, сует нос куда не надо, старая паршивка. Однако здравый смысл то и дело подсказывал: «Погоди, погоди! Почему паршивка? Не потому ли, что ты сама неверный шаг сделала? Зачем ты ее прогнала и из округа выперла? Надо было спокойно нее взвесить и оставить ее тут…»
Кейт хотелось узнать, где она сейчас, Этель. Что если обратиться в какую-нибудь сыскную контору… хотя бы разузнать, куда она подевалась? Да, но Этель обязательно расскажет про ту ночь, да еще стекляшки предъявит. Вот и получится, что уже двое пронюхают о том, что произошло. С другой стороны, какая разница? И так, небось, болтает, стоит только пивом накачаться. Факт, болтает — только кто ей поверит, потаскухе-то упившейся? А сыщик из конторы… Нет, никаких контор.
Много часов провела Кейт в обществе Этель. Интересно, судья догадался, что иск подстроен? Слишком уж ладно все сходилось. Как назло, ровно сотню ей отвалила. Очень уж бросается в глаза. И как смотрит на это дело шериф? Джо сказал, что ее ссадили как раз за административной чертой, на территории округа Санта-Крус. Чего она наговорила, пока помощник шерифа вез ее туда? До смерти девка ленива, могла остановиться прямо в Уотсонвилле. От того места, где ее высадили, до Пахаро рукой подать, а оттуда на Уотсонвилль железная дорога идет, по мосту через реку Пахаро. Железнодорожные рабочие из одного округа в другой то и дело катаются, все больше мексиканцы, правда, есть и индусы. Дурехе Этель всякое может взбрести в голову, к примеру, додумается с путейскими путаться. Вот смеху-то, если она на самом деле в Уотсонвилле обосновалась! Оттуда до Салинаса всего ничего, миль тридцать. Она в любой момент может даже обратно прискакать, если вздумает с кем-нибудь повидаться. Наверное, так и делает. Не исключено, что как раз сейчас она здесь, в городе. Полицейские вряд ли углядят га ней — невелика птица! А что если послать в Уотсонвилль Джо — пусть посмотрит, там ли она? Могла ведь и в Санта-Крус податься. Пускай Джо и туда заглянет, на это много времени не уйдет. Джо где угодно любую гулящую девку за несколько часов разыщет, он такой. А уж когда найдет, то и заманить ее обратно нетрудно. Дура она. Можно и так сделать: он Этель разыщет, а она сама к ней съездит. Придет к ней, дверь запрет, а снаружи табличку повесит: «Прошу не беспокоить». Поедет в Уотсонвилль, провернет что нужно и назад. На таксомоторе опасно, автобусом надо, вечерним рейсом, когда по сторонам никому глазеть неохота. Народ башмаки скинет, пальто под голову и дрыхнет себе. Внезапно Кейт поняла, что боится ехать в Уотсонвилль. Можно, конечно, себя заставить. Ладно, посмотрим. Как это она раньше не подумала послать Джо.
Это же замечательно! Такие делишки ему в самый раз. Дубина и подонок, хотя умником себя считает. Такого вокруг пальца обвести легче легкого. А вот Этель глупа как пробка, с ней труднее.
У Кейт все больше крючило пальцы и мучительнее грызла тревога, и ей все чаще приходилось прибегать к услугам Джо Валери — главного ее помощника, посредника и палача. В глубине души она всегда побаивалась своих девочек не потому, что она доверяла им еще меньше, чем Джо, а потому, что под покровом осторожности в них бурлило недовольство своим положением. В любой момент вопреки инстинкту самосохранения это недовольство могло зырваться наружу и погубить не только их самих, но и окружающих. Раньше Кейт умело предупреждала эту опасность, однако отложение солей в суставах и растущая тревога заставляли ее искать помощи у других, прежде всего у Джо. Опыт подсказывал, что у мужчины нервы покрепче, себе на погибель он ничего не сделает, не то что женщины ее профессии.
Кейт целиком положилась на Джо, потому что в ее бумагах хранился полицейский протокол касательно некоего Джозефа Венуты, который, будучи осужден на пять лет за ограбление, на четвертом году заключения в Сан-Квентине сбежал из тюремной команды, работавшей на прокладке дорог. Она ни полсловом не обмолвилась Джо про этот документ, однако же справедливо полагала, что он быстро приведет беднягу в чувство, если тот паче чаяния взбрыкнет.
Каждое утро Джо подавал ей на подносе завтрак: зеленый китайский чай, сливки и несколько ломтиков поджаренного хлеба. Поставив поднос на столик у кровати, он докладывал новости и получал распоряжения на день. Джо отдавал себе отчет, что хозяйка теперь все больше и больше зависит от него. И он спокойно и неторопливо изыскивал возможности и способы целиком прибрать заведение к рукам. Если ей станет хуже, у него есть шанс. Вместе с тем глубоко засевший в Джо страх перед Кейт не проходил.
— Доброе утречко, — сказал он.
— Не хочется мне что-то вставать, Джо. Выпью чаю и все. Подержи-ка чашку.
— Болят?
— Болят. Вот разогреюсь, полегче будет.
— Плохо, похоже, спали?
— Нет, — сказала Кейт, — спала я замечательно. Новое лекарство достала.
Джо поднес чашку ей ко рту, и она не спеша начала прихлебывать чай, дуя на него, чтобы остудить.
— Хватит, — сказала она, не выпив и полчашки.
— Как вечер прошел?
— Я еще вчера хотел вам сказать, — отвечал Джо. Деревенщина какая-то из Кинг-Сити завалилась. Только что зерно продал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
По ночам она часто думала о Фей, вспоминала ее глаза, волосы, говор, ее беспокойные руки и небольшое вздутие у ногтя на левом большом пальце шрамик от давнего пореза. Кейт пыталась разобраться в своем отношении к ней. Любила она ее или ненавидела? Может, жалела? Раскаивается или нет, что отравила благодетельницу? Мысли извивались, копошились, как черви. Кейт поняла, что ничего не испытывает к Фей — ни симпатии, ни неприязни, и воспоминания о ней не вызывают у нее решительно никаких чувств. Правда, когда та умирала, Кейт раздражали ее бормотанье и тяжелый запах, и ей хотелось поскорее разделаться с ней раз и навсегда.
Кейт вспоминала Фей в гробу, обитом розовой материей, — белое платье, румяна и пудра скрывают дряблую кожу, на лице застывшая парфюмерная улыбка.
Кто-то позади нее шепнул: «Гляди-ка, я ее такой сто лет не видала!» «Может, и мне попробовать это средство?» — заметила другая, и обе захихикали. Кажется, это были Этель и Трикси. Кейт вспомнила, как она сама внутренне усмехнулась: и впрямь, мертвая потаскуха ничем не отличается от порядочной женщины.
Да, первое замечание скорее всего отпустила Этель. Этель вообще часто являлась в ее тревожные ночные раздумья, каждый раз принося с собой сжимающий душу страх. Дура набитая, поганая шлюха, сует нос куда не надо, старая паршивка. Однако здравый смысл то и дело подсказывал: «Погоди, погоди! Почему паршивка? Не потому ли, что ты сама неверный шаг сделала? Зачем ты ее прогнала и из округа выперла? Надо было спокойно нее взвесить и оставить ее тут…»
Кейт хотелось узнать, где она сейчас, Этель. Что если обратиться в какую-нибудь сыскную контору… хотя бы разузнать, куда она подевалась? Да, но Этель обязательно расскажет про ту ночь, да еще стекляшки предъявит. Вот и получится, что уже двое пронюхают о том, что произошло. С другой стороны, какая разница? И так, небось, болтает, стоит только пивом накачаться. Факт, болтает — только кто ей поверит, потаскухе-то упившейся? А сыщик из конторы… Нет, никаких контор.
Много часов провела Кейт в обществе Этель. Интересно, судья догадался, что иск подстроен? Слишком уж ладно все сходилось. Как назло, ровно сотню ей отвалила. Очень уж бросается в глаза. И как смотрит на это дело шериф? Джо сказал, что ее ссадили как раз за административной чертой, на территории округа Санта-Крус. Чего она наговорила, пока помощник шерифа вез ее туда? До смерти девка ленива, могла остановиться прямо в Уотсонвилле. От того места, где ее высадили, до Пахаро рукой подать, а оттуда на Уотсонвилль железная дорога идет, по мосту через реку Пахаро. Железнодорожные рабочие из одного округа в другой то и дело катаются, все больше мексиканцы, правда, есть и индусы. Дурехе Этель всякое может взбрести в голову, к примеру, додумается с путейскими путаться. Вот смеху-то, если она на самом деле в Уотсонвилле обосновалась! Оттуда до Салинаса всего ничего, миль тридцать. Она в любой момент может даже обратно прискакать, если вздумает с кем-нибудь повидаться. Наверное, так и делает. Не исключено, что как раз сейчас она здесь, в городе. Полицейские вряд ли углядят га ней — невелика птица! А что если послать в Уотсонвилль Джо — пусть посмотрит, там ли она? Могла ведь и в Санта-Крус податься. Пускай Джо и туда заглянет, на это много времени не уйдет. Джо где угодно любую гулящую девку за несколько часов разыщет, он такой. А уж когда найдет, то и заманить ее обратно нетрудно. Дура она. Можно и так сделать: он Этель разыщет, а она сама к ней съездит. Придет к ней, дверь запрет, а снаружи табличку повесит: «Прошу не беспокоить». Поедет в Уотсонвилль, провернет что нужно и назад. На таксомоторе опасно, автобусом надо, вечерним рейсом, когда по сторонам никому глазеть неохота. Народ башмаки скинет, пальто под голову и дрыхнет себе. Внезапно Кейт поняла, что боится ехать в Уотсонвилль. Можно, конечно, себя заставить. Ладно, посмотрим. Как это она раньше не подумала послать Джо.
Это же замечательно! Такие делишки ему в самый раз. Дубина и подонок, хотя умником себя считает. Такого вокруг пальца обвести легче легкого. А вот Этель глупа как пробка, с ней труднее.
У Кейт все больше крючило пальцы и мучительнее грызла тревога, и ей все чаще приходилось прибегать к услугам Джо Валери — главного ее помощника, посредника и палача. В глубине души она всегда побаивалась своих девочек не потому, что она доверяла им еще меньше, чем Джо, а потому, что под покровом осторожности в них бурлило недовольство своим положением. В любой момент вопреки инстинкту самосохранения это недовольство могло зырваться наружу и погубить не только их самих, но и окружающих. Раньше Кейт умело предупреждала эту опасность, однако отложение солей в суставах и растущая тревога заставляли ее искать помощи у других, прежде всего у Джо. Опыт подсказывал, что у мужчины нервы покрепче, себе на погибель он ничего не сделает, не то что женщины ее профессии.
Кейт целиком положилась на Джо, потому что в ее бумагах хранился полицейский протокол касательно некоего Джозефа Венуты, который, будучи осужден на пять лет за ограбление, на четвертом году заключения в Сан-Квентине сбежал из тюремной команды, работавшей на прокладке дорог. Она ни полсловом не обмолвилась Джо про этот документ, однако же справедливо полагала, что он быстро приведет беднягу в чувство, если тот паче чаяния взбрыкнет.
Каждое утро Джо подавал ей на подносе завтрак: зеленый китайский чай, сливки и несколько ломтиков поджаренного хлеба. Поставив поднос на столик у кровати, он докладывал новости и получал распоряжения на день. Джо отдавал себе отчет, что хозяйка теперь все больше и больше зависит от него. И он спокойно и неторопливо изыскивал возможности и способы целиком прибрать заведение к рукам. Если ей станет хуже, у него есть шанс. Вместе с тем глубоко засевший в Джо страх перед Кейт не проходил.
— Доброе утречко, — сказал он.
— Не хочется мне что-то вставать, Джо. Выпью чаю и все. Подержи-ка чашку.
— Болят?
— Болят. Вот разогреюсь, полегче будет.
— Плохо, похоже, спали?
— Нет, — сказала Кейт, — спала я замечательно. Новое лекарство достала.
Джо поднес чашку ей ко рту, и она не спеша начала прихлебывать чай, дуя на него, чтобы остудить.
— Хватит, — сказала она, не выпив и полчашки.
— Как вечер прошел?
— Я еще вчера хотел вам сказать, — отвечал Джо. Деревенщина какая-то из Кинг-Сити завалилась. Только что зерно продал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189