Голоса. Да здравствует Робеспьер! Да здравствует Комитет общественного спасения! Да здравствует террор!
Робеспьер. И вот эти наши новые враги, обжоры с чувствительными сердцами, кричат: «Долой режим казней, долой террор! Амнистия всем заключенным в тюрьмах, всем спекулирующим на народном бедствии, всем аристократам и роялистам!» Когда мы стоим лицом к лицу перед вооруженной с ног до головы Европой, перед бандами австрийского императора и прусского короля, перед душителями свободы – эмигрантами Кобленца, когда с запада над нами нависла Англия, а на востоке поднимается страшный призрак русской императрицы, – в это грозное время у нас хотят вышибить из рук оружие! Мало того, эти обжоры, эти развратники заражают пороками всю нацию, отравляют источники сил. Вот это, быть может, самое вероломное и страшное покушение на свободу республики, адский план: разложить и обессилить нацию. Мне еще не достаточно известно, – быть может, этот план зародился бессознательно в мозгу человека… Но дело не в умысле, – опасность все равно остается грозной. Порок – не только моральное, но и политическое преступление. И тем опаснее порочный человек, чем значительнее были услуги, оказанные им когда-то республике… (Пауза, пьет воду.)
Лакруа (Лежандру).Ты понимаешь теперь? Это чудовищно!
Робеспьер. Вы легче поймете меня, если представите себе человека, который еще недавно носил вязаный колпак и рваные сапоги, съедал свой завтрак наспех за прилавком рядом с солдатом, ремесленником и санкюлотом, – и вот теперь этот человек разъезжает в стеклянной карете, играет в карты у бывших аристократок, покупает загородные виллы, одевается в шелковый кафтан, устраивает великолепные ужины, где рекою льется вино и остатки хлеба и мяса швыряются собакам.
На амфитеатре рычание.
Да, этот человек живет, как принц крови. Довольно, портрет готов. Я спрашиваю: почему до сих пор не отрублены эти руки, грабящие народную казну? Не брошено в яму с известью это тело, заражающее нас всех миазмами разврата? Но – будьте покойны, граждане, – никакой пощады к тем, для кого республика – только средство для спекуляции, а революция – ремесло. И ты, брат из Лиона, вернись к своим и скажи: меч закона не заржавел в руках тех, кому вы его доверили. Мы покажем миру великий и страшный пример правосудия.
Бурное рукоплескание на скамьях. Робеспьер спускается с трибуны и уходит деловитой мелкой походкой.
Лакруа (Лежандру).Теперь ты понял, о ком говорил Робеспьер?
Лежандр. Да.
Лакруа. Вы губите республику, вы губите самих себя! Ты увидишь: скоро сам Комитет общественного спасения сложит головы на площади Революции! Это безумие – бросать народу такую страшную жертву.
Лежандр. Где сейчас Дантон?
Лакруа. В Париже.
Лежандр. Пойдем, нужно его увидеть во что бы то ни стало.

Занавес

Картина четвертая
Внутренний сад Пале-Рояля. Под опущенной маркизой кафе у столика сидит Геро де Сешель. Проходят мужчины и женщины.
Геро (проходящей девушке).Послушай, Нинон, советую тебе разодрать пошире дыру на юбке, тогда по крайней мере будет видно все бедро.
Нинон. Ну, не дурак ли ты?
Геро. Ого, что это у тебя на шее?
Нинон. Гильотиночка.
Геро. Ты стала якобинкой?
Нинон. Третьего дня вся наша секция перешла к якобинцам. Послушай, Геро, говорю тебе как честная женщина, уходи из Горы, переходи к якобинцам. Жалко, если тебе отрубят голову.
Геро. Подойди ближе, я тебя поцелую.
Нинон (вырываясь от него).Некогда мне с тобой целоваться. (Убегает.)
Геро. Юбку-то, юбку раздери пошире. (Смеется.)
Появляется Дантон, держа за плечи Розалию и Жанну.
Дантон. Геро, знаешь, кто эти девчонки? Это дриады из Тюильри. Я бегал за ними, как фавн. Представь, чем они занимались? Розалия кормила воробьев и называла их по именам: Марат, Филемон, Вольтер, Бриссо.
Розалия. Врешь, я не говорила Бриссо, в июле я сама подавала голос за казнь жирондистов.
Дантон. А Жанна раскачивалась на ветке и во все горло орала фальшивым голосом карманьолу.
Геро. Девочки, приветствую вас. Я и мой старый друг Дантон решили сегодня с утра покончить с политикой. К черту политику! Мы решили как можно ближе подойти к природе. Мы долго с ним обдумывали, как это сделать. Наконец нас озарила гениальная мысль – отыскать в Тюильри двух девчонок. Они должны быть глупы, легкомысленны и смешливы.
Розалия. Ну да, это мы самые.
Жанна. Розалия, что они хотят с нами делать?
Розалия. Я думаю, что они хотят играть с нами в животных.
Дантон (смеется).Мы будем играть в животных! Великолепно! Мы будем играть в животных.
Жанна. Мы уедем за город?
Дантон. О да, мы куда-нибудь уедем. Хотя в животных можно играть, не уезжая из города.
Геро (таинственно).Мы будем все четверо ходить совершенно голые.
Жанна (живо).Ай, клянусь тебе, Розалия за сто су никогда днем не согласится снять платье.
Геро. Этому я никогда не поверю.
Розалия (Жанне).Почему это я не соглашусь снять платье, моя милая? У меня кривые ноги, или отвислый живот, или торчат, как у тебя, лопатки?
Жанна. Пожалуйста, не кричи, – мои лопатки знает весь Париж.
Дантон. Жанна, ты отважная женщина.
Жанна (Розалии).Чем кричать о моих лопатках, лучше о себе подумай. Еще в прошлом году была хорошенькая девочка, а теперь у нее лицо похоже на фиговый лист.
Дантон и Геро хохочут.
Геро (Розалии).Прикрой им свою невинность, дитя.
Розалия. Только не фиговым листом.
Дантон. Девочки, ни слова больше, пейте.
Геро. Сейчас мы закажем венки из роз.
Дантон. Нет, венки из апельсиновых цветов. Пусть они будут сделаны из воска. (Берет руку Жанны и гладит.)
Жанна. Венки из воска бывают только для покойников.
Дантон. Вот именно. Разве мы не мертвецы? Посмотри на этот нежный атлас, на эти синие жилы. Ты никогда не думала, что эти синие жилки – дороги для червей.
Жанна (выдергивает руку).Оставь меня.
Дантон. Мы, здесь сидящие вчетвером, давно мертвецы, Жанна. Разве ты этого не знаешь? Мы только грезим о жизни. Прислушайся к словам, к звуку голоса, взгляни на солнечный свет. Ты слышишь, – голос звучит издалека? Все сон.
Геро. Поэтому – да здравствует вино и любовь!
Входит Л а к р у а. Садится невдалеке у столика, опирается на трость и озабоченно смотрит на Дантона.
Дантон. Вино и твоя горячая кожа, Жанна, это пленительный обман.
Лакруа. Добрый день, Дантон.
Дантон. А, добрый день, добрый день, Лакруа!
Лакруа. После того, что говорят о тебе в клубах, не стоило бы на глазах у всего Парижа пьянствовать с девчонками. Сейчас вон там, у ворот, двое рабочих показывали на тебя пальцами.
Жанна. Нам, может быть, лучше уйти?
Розалия. Скажите, мы сейчас же уйдем.
Дантон. Сидите и пейте вино. Лакруа, ты сел и мрачно завернулся в тогу. Ну, бросай меня с Тарпейской скалы. Жанна, хочешь – умрем вместе, – ведь и это будет тоже только сон:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141