Не согласились бы вы, мисс Моника,
попробовать их перевоспитать, чтобы они хоть немного стали похожими на
нормальных детей? Вы ведь учились в школе...
Моника выразила опасение, справится ли она.
- Несомненно! Ведь принцип "Люби ближнего, как самого себя" не так уж
трудно вселить в душу ребенка. Было бы желание. А больше ничего и не надо.
В конце концов Моника согласилась. Но на ее миловидном лице я заметил
какое-то сомнение.
- Скажите, Моника, что вас смущает? - поинтересовался я.
- А вы обещаете, что потом я буду свободна и мне разрешат вернуться
на Эссекибо? - спросила она чуть дрогнувшим голосом.
Я дружески посмотрел на нее.
- Разумеется, вы ведь не заложница, вы совершенно свободный человек!
Я лишь прошу вас остаться с нами до тех пор, пока у нас будут находиться
доги плантатора Риддербока из Вольвегата.
- А если им придется навсегда остаться в Гвиане?
- Почему?
- Если его превосходительство ван Хусес не выполнит условий и не
пришлет требуемое вами письмо?
- Дорогая Моника! Вы имеете дело с честными людьми; нам, правда,
приходится убивать врагов, но только на войне, а с детьми и
очаровательными девушками мы не воюем...
Спустя несколько часов море начало менять цвет, превращаясь из чисто
голубого в желтоватое, - верный признак того, что мы подходили к устью
Ориноко. Я велел пригласить к себе плантаторов.
Минхер Зеегелаар, казалось, был спокоен и, похоже, смирился со своей
участью, зато истеричный Рейнат не переставал возмущаться и кипятиться. Я
в нескольких словах обрисовал им ближайшее их будущее: им придется побыть
гостями Оронапи, благородного вождя варраулов на острове Каииве, а их дети
под опекой Моники ван Эйс поплывут с нами в Кумаку.
- Я протестую! - вскричал Рейнат. - Я не согласен на разлуку с
детьми!..
- Прошу не забывать, - возразил я спокойно, - что вы здесь всего лишь
пленник-заложник и свои желания можете оставить при себе...
- Это произвол! Это варварство!..
Спустя несколько часов мы вышли к главному, южному, устью Ориноко,
достигавшему в этом месте около сорока миль в ширину. Южный, видный нам
берег реки, воды которой здесь перемешались с соленой, морской, густо
порос суровой растительностью, называемой в этих местах мангровой. И лишь
за полосой этих зарослей, наполовину стоящих в воде, клубились настоящие
тропические джунгли, которые на нижнем берегу Ориноко были особенно дикими
и буйными.
Ночью начался прилив, и течение понесло мощные потоки воды в верховье
реки. Мы не преминули этим воспользоваться и, когда наступил рассвет,
увидели вдали мыс острова Каииве и деревню варраулов, селение вождя
Оронапи.
Лодки на швартовых подтащили шхуну к берегу.
НА НИЖНЕМ ОРИНОКО
Как только Оронапи увидел приближающуюся шхуну, он выбежал из своей
хижины, стоявшей на поляне в двухстах шагах от берега, и вместе с другими
варраулами поспешно направился к нам. Видя его радостное возбуждение, я с
улыбкой вспомнил, как заносчиво и высокомерно он вел себя во время нашей
первой встречи два года назад: встречал меня, восседая на своем табурете
вождя. Да, времена переменились. Ох, как переменились!
Теперь Оронапи и бежавшие к нам варраулы встречали нас с искренней
радостью, хватали за руки и сердечно обнимали по обычаю белых людей,
перемежая свою речь восторженными восклицаниями.
- Слышали о твоих подвигах, Белый Ягуар, и о твоих славных воинах! -
воскликнул Оронапи, смеясь и весело приплясывая, невзирая на свои
пятьдесят лет.
- Даже подвигах? - удивился я.
- А как же, великих и славных! Достойных похвалы и славы! Прошел
слух, что вы, словно демоны мести, были сразу повсюду: и на Бербис, и на
Демераре, и на Эссекибо! Громили деревни злых карибов и освобождали из
неволи тысячи рабов! Струей огня, пущенной изо рта, поражали врагов!
Лесные демоны Юрапури, Яваху, Тамарака бледнели перед вами. Карибы и
голландцы трепетали и падали ниц перед Белым Ягуаром.
Нам было смешно, но, не скрою, и приятно слушать о всех этих
небылицах.
- А это кто? - удивленно вскричал Оронапи, завидя сходящих на берег
пленников. - Уж не голландцы ли?
- Голландцы! - ответил Фуюди. - Это плантаторы, наши заложники!
- Заложники? - Оронапи захлопал от удивления глазами.
Немного спустя, когда вождь пригласил нас под кровлю бенаба, а
женщины подали тыквенные чаши с кашири, которого мы давно не пробовали, я
подробно рассказал Оронапи о всех наших делах.
Ему, как верховному вождю варраулов, учитывая ключевое положение
острова Каиива, предстояло стать посредником между югом и севером, между
голландской колонией и племенами араваков на нижнем Ориноко. Не позже чем
через три месяца сюда, на Каииву, должны прибыть посланцы его
превосходительства ван Хусеса с письмом для губернатора Каракаса, которое
и обеспечит мир оринокским индейцам. Взамен он вернет голландцам
заложников, четверо из которых будут пока находиться у него, а молодая
голландка и дети поплывут с нами в нашу Кумаку. Не возражает ли Оронапи
оставить у себя на время четырех заложников?
Это предложение, или, если угодно, честь, явились для Оронапи
неожиданностью и несколько его обескуражили, но в то же время и льстили
его самолюбию, а поэтому он охотно согласился, и тем более, когда я
заверил его, что немедленно, как только он меня уведомит о прибытии
голландцев, явлюсь вместе с голландскими детьми и буду лично вести
переговоры.
После сытного обеда, согласовав все вопросы, касающиеся заложников,
мы, дождавшись очередного прилива, в полдень сердечно попрощались с
варраулами и отплыли вверх по Ориноко в сторону Кумаки.
Мы плыли по той же реке, вдоль тех же берегов, что и почти год назад.
Тогда, после победы над акавоями, радость переполняла наши сердца, но и
теперь нам было чем гордиться.
Еще засветло мы добрались до места, где после победы над акавоями
разбивали наш бивак. Я и на этот разрешил остановиться здесь на ночь, а
кто хотел, мог сойти со шхуны на берег и ночевать под деревьями. Сам я
предпочел остаться на судне.
После двух дней пути на шхуне вверх по Ориноко мы добрались наконец
до устья Итамаки, а затем поплыли вверх. Вскоре миновали Сериму. С берега
нас бурно приветствовали наши соседи-араваки. Останавливаться мы не стали,
но нам крикнули, что в Кумаке все в порядке. Еще три мили - и через; узкий
пролив мы вошли в залив Потаро, издали увидев родную деревню. Сердце у
меня забилось живее, и не одному из нас душу захлестнула горячая волна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
попробовать их перевоспитать, чтобы они хоть немного стали похожими на
нормальных детей? Вы ведь учились в школе...
Моника выразила опасение, справится ли она.
- Несомненно! Ведь принцип "Люби ближнего, как самого себя" не так уж
трудно вселить в душу ребенка. Было бы желание. А больше ничего и не надо.
В конце концов Моника согласилась. Но на ее миловидном лице я заметил
какое-то сомнение.
- Скажите, Моника, что вас смущает? - поинтересовался я.
- А вы обещаете, что потом я буду свободна и мне разрешат вернуться
на Эссекибо? - спросила она чуть дрогнувшим голосом.
Я дружески посмотрел на нее.
- Разумеется, вы ведь не заложница, вы совершенно свободный человек!
Я лишь прошу вас остаться с нами до тех пор, пока у нас будут находиться
доги плантатора Риддербока из Вольвегата.
- А если им придется навсегда остаться в Гвиане?
- Почему?
- Если его превосходительство ван Хусес не выполнит условий и не
пришлет требуемое вами письмо?
- Дорогая Моника! Вы имеете дело с честными людьми; нам, правда,
приходится убивать врагов, но только на войне, а с детьми и
очаровательными девушками мы не воюем...
Спустя несколько часов море начало менять цвет, превращаясь из чисто
голубого в желтоватое, - верный признак того, что мы подходили к устью
Ориноко. Я велел пригласить к себе плантаторов.
Минхер Зеегелаар, казалось, был спокоен и, похоже, смирился со своей
участью, зато истеричный Рейнат не переставал возмущаться и кипятиться. Я
в нескольких словах обрисовал им ближайшее их будущее: им придется побыть
гостями Оронапи, благородного вождя варраулов на острове Каииве, а их дети
под опекой Моники ван Эйс поплывут с нами в Кумаку.
- Я протестую! - вскричал Рейнат. - Я не согласен на разлуку с
детьми!..
- Прошу не забывать, - возразил я спокойно, - что вы здесь всего лишь
пленник-заложник и свои желания можете оставить при себе...
- Это произвол! Это варварство!..
Спустя несколько часов мы вышли к главному, южному, устью Ориноко,
достигавшему в этом месте около сорока миль в ширину. Южный, видный нам
берег реки, воды которой здесь перемешались с соленой, морской, густо
порос суровой растительностью, называемой в этих местах мангровой. И лишь
за полосой этих зарослей, наполовину стоящих в воде, клубились настоящие
тропические джунгли, которые на нижнем берегу Ориноко были особенно дикими
и буйными.
Ночью начался прилив, и течение понесло мощные потоки воды в верховье
реки. Мы не преминули этим воспользоваться и, когда наступил рассвет,
увидели вдали мыс острова Каииве и деревню варраулов, селение вождя
Оронапи.
Лодки на швартовых подтащили шхуну к берегу.
НА НИЖНЕМ ОРИНОКО
Как только Оронапи увидел приближающуюся шхуну, он выбежал из своей
хижины, стоявшей на поляне в двухстах шагах от берега, и вместе с другими
варраулами поспешно направился к нам. Видя его радостное возбуждение, я с
улыбкой вспомнил, как заносчиво и высокомерно он вел себя во время нашей
первой встречи два года назад: встречал меня, восседая на своем табурете
вождя. Да, времена переменились. Ох, как переменились!
Теперь Оронапи и бежавшие к нам варраулы встречали нас с искренней
радостью, хватали за руки и сердечно обнимали по обычаю белых людей,
перемежая свою речь восторженными восклицаниями.
- Слышали о твоих подвигах, Белый Ягуар, и о твоих славных воинах! -
воскликнул Оронапи, смеясь и весело приплясывая, невзирая на свои
пятьдесят лет.
- Даже подвигах? - удивился я.
- А как же, великих и славных! Достойных похвалы и славы! Прошел
слух, что вы, словно демоны мести, были сразу повсюду: и на Бербис, и на
Демераре, и на Эссекибо! Громили деревни злых карибов и освобождали из
неволи тысячи рабов! Струей огня, пущенной изо рта, поражали врагов!
Лесные демоны Юрапури, Яваху, Тамарака бледнели перед вами. Карибы и
голландцы трепетали и падали ниц перед Белым Ягуаром.
Нам было смешно, но, не скрою, и приятно слушать о всех этих
небылицах.
- А это кто? - удивленно вскричал Оронапи, завидя сходящих на берег
пленников. - Уж не голландцы ли?
- Голландцы! - ответил Фуюди. - Это плантаторы, наши заложники!
- Заложники? - Оронапи захлопал от удивления глазами.
Немного спустя, когда вождь пригласил нас под кровлю бенаба, а
женщины подали тыквенные чаши с кашири, которого мы давно не пробовали, я
подробно рассказал Оронапи о всех наших делах.
Ему, как верховному вождю варраулов, учитывая ключевое положение
острова Каиива, предстояло стать посредником между югом и севером, между
голландской колонией и племенами араваков на нижнем Ориноко. Не позже чем
через три месяца сюда, на Каииву, должны прибыть посланцы его
превосходительства ван Хусеса с письмом для губернатора Каракаса, которое
и обеспечит мир оринокским индейцам. Взамен он вернет голландцам
заложников, четверо из которых будут пока находиться у него, а молодая
голландка и дети поплывут с нами в нашу Кумаку. Не возражает ли Оронапи
оставить у себя на время четырех заложников?
Это предложение, или, если угодно, честь, явились для Оронапи
неожиданностью и несколько его обескуражили, но в то же время и льстили
его самолюбию, а поэтому он охотно согласился, и тем более, когда я
заверил его, что немедленно, как только он меня уведомит о прибытии
голландцев, явлюсь вместе с голландскими детьми и буду лично вести
переговоры.
После сытного обеда, согласовав все вопросы, касающиеся заложников,
мы, дождавшись очередного прилива, в полдень сердечно попрощались с
варраулами и отплыли вверх по Ориноко в сторону Кумаки.
Мы плыли по той же реке, вдоль тех же берегов, что и почти год назад.
Тогда, после победы над акавоями, радость переполняла наши сердца, но и
теперь нам было чем гордиться.
Еще засветло мы добрались до места, где после победы над акавоями
разбивали наш бивак. Я и на этот разрешил остановиться здесь на ночь, а
кто хотел, мог сойти со шхуны на берег и ночевать под деревьями. Сам я
предпочел остаться на судне.
После двух дней пути на шхуне вверх по Ориноко мы добрались наконец
до устья Итамаки, а затем поплыли вверх. Вскоре миновали Сериму. С берега
нас бурно приветствовали наши соседи-араваки. Останавливаться мы не стали,
но нам крикнули, что в Кумаке все в порядке. Еще три мили - и через; узкий
пролив мы вошли в залив Потаро, издали увидев родную деревню. Сердце у
меня забилось живее, и не одному из нас душу захлестнула горячая волна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179