В этом зыбком хаосе - и вдруг
какая-то опора. Это была скала, и я судорожно в нее вцепился.
В тот же миг вода с шумом откатилась назад, и я смог свободно
вздохнуть. Вскочив, я попытался бежать, но, увы, ноги меня не держали. С
трудом мне удалось проползти по земле на животе и четвереньках. Но по
земле!!!
Однако сзади вдруг накатилась новая волна и опять смыла меня со
спасительной суши. Но это была дружественная волна - она отнесла меня
дальше в глубь земли и чуть выше. Здесь силы меня оставили, и я потерял
сознание.
Сколько часов я пролежал - пять, десять или целые сутки? Сознание
возвращалось ко мне медленно, отдельными проблесками. Еще задолго до того,
как открыть глаза, я ощутил неописуемое блаженство: мне было тепло.
Впервые за последние несколько дней - тепло! Море за это время отступило,
видимо, шагов на сто: грохот волн, бьющих о берег, доносился приглушенно.
Опасность осталась позади. Я был жив!
Тут я почувствовал, что рот мой полон ила, а голова полузасыпана
песком.
"Земля, земля! Милая земля!" - было первой моей мыслью, и я едва не
зарыдал.
С трудом и не сразу встал я на ноги. Еще труднее оказалось открыть
глаза, будто надо было не просто поднять веки, а сдвинуть тяжелые ржавые
засовы.
Я отплевался от песка, набившегося в рот, и протер глаза. К горлу
подступала тошнота от морской воды, которой я немало наглотался, и, лишь
очистив желудок от содержимого, я почувствовал некоторое облегчение.
Благодатное тепло, вернувшее меня к жизни, исходило от солнца.
Пополуденное, оно, пробиваясь сквозь тучи, согревало землю, и, несомненно,
это его золотые лучи делали сушу, на которую выбросило меня море,
невыразимо прекрасной. Повсюду вокруг песчаные дюны и кое-где небольшие
скалы. Неподалеку, в нескольких сотнях шагов от меня, - стройные кокосовые
пальмы, а за дюнами - сухие кустарниковые заросли. Редкие деревья, тут и
там возвышавшиеся над кустами, в глубине, кажется, переходили в густой
лес. Из зарослей кактусов, достигавших порой чуть ли не метра в высоту,
доносился веселый щебет птиц. Так и казалось, что это радостный концерт,
устроенный в мою честь.
Ветер дул еще сильный, но буря стихла и море почти успокоилось. Лишь
белые гривы пенились на гребнях волн там, где совсем еще недавно
вздымались грозные валы. Пока я вглядывался в даль океана, ко мне
вернулась память.
"Вильям! Вильям! - подумал я со стесненным сердцем. - Где же ты,
друг?"
Я оглядел берег. Нигде никого. Тогда я стал кричать, надеясь, что
кто-нибудь отзовется, и побрел вдоль берега, торопясь, насколько позволяла
мне силы. Никакого ответа. И тут я испугался: "А вдруг поблизости живут
дикие индейцы и, привлеченные моими криками, готовятся сейчас напасть на
меня? А быть может, здесь обосновались испанцы - враг не менее опасный,
чем индейцы?"
Я умолк, хотя и продолжал брести дальше, стараясь теперь держаться
поближе к зарослям и бросая по сторонам тревожные взгляды. Чаща стала
казаться мне источником опасности, утратив прежнюю прелесть.
Ни Вильяма, ни кого-нибудь другого из команды я не нашел. Однако,
бредя по берегу, я вдруг заметил вдали на песке, у самой воды, какой-то
темный предмет. Это была разбитая шлюпка с "Доброй Надежды", доски от нее
валялись рядом. Я стал лихорадочно обыскивать все вокруг, надеясь найти
хоть какую-нибудь провизию, складываемую обычно заблаговременно в
спасательные лодки. Увы, не оказалось ни провизии, ни какой-либо другой
полезной вещи.
"О ладья, в издевку именуемая спасательной! Мои товарищи, вцепившись
в твои борта, уповали, верно, на твою помощь, а ты, разбитая, как и сама
их жизнь, жестоко обманула надежды тонущих!"
Вид жалких обломков вернул меня к действительности. Я вдруг с полной
ясностью осознал, что все пережитое мной за последние часы и дни не
кошмарное видение, каким оно порой мне представлялось. Разбитый руль,
сломанная мачта, разбросанные у воды доски с беспощадной очевидностью
свидетельствовали о катастрофе. И тут я наконец понял, что вся команда
"Доброй Надежды", за исключением меня, погибла. "О, бедный Вильям!"
Я обследовал еще изрядный участок берега, но нигде не встретил не
только ни одной живой души, но даже ни малейшего следа человека. Теперь я
не сомневался, что никому не удалось спастись. Мысль эта едва не лишила
меня рассудка.
Один на чужом берегу, населенном, по всей вероятности, людоедами,
перед лицом неведомых опасностей, я оказался не только без товарищей, но и
без оружия и без всяких средств к существованию.
Однако мне было всего двадцать шесть, и я был здоров душой и телом.
Невзирая на все горести и беды, меня начал одолевать голод. Ну что можно
здесь съесть? Какие-то птицы порхали в кустах, и это, конечно, пища, но,
увы, недосягаемая. В заросли кустарника опустилась стая довольно крупных
попугаев, подняв невероятный гомон. Я приблизился к ним на несколько шагов
и запустил в них камень. Он пролетел мимо, а птицы с громким криком
улетели в лес.
Бессознательно возвращаясь к тому месту, куда выбросили меня волны, я
двигался вдоль берега моря. От шторма пострадали и всякие морские твари -
на моем пути в песке валялось множество ракушек разных сортов и размеров,
больших и маленьких. А что, если их попробовать? Мне никогда не доводилось
прежде есть моллюсков. Некоторые из них, показавшиеся мне съедобными, я
разбил камнями и съел. Они оказались даже вкусными и прекрасно меня
подкрепили. Небольшой ручей, впадавший неподалеку в море, напоил меня
свежей пресной водой. Моллюски сотнями устилали прибрежный песок, и я с
облегчением подумал, что пищи мне хватит на многие недели. Во всяком
случае, с голоду на этом диком берегу я не умру.
Наклоняясь за раковинами, я почувствовал в левом кармане широких моих
штанов какой-то твердый предмет. Надо сказать, что костюм мой состоял
только из рубашки, матросских холщовых брюк, чулок и кожаных башмаков,
изрядно пострадавших во время вынужденного купания. Жилет и куртку я
потерял в море. Сунув теперь руку в карман, я извлек из него мешавший мне
предмет. О радость!
- Нож!
Не веря от счастья своим глазам, смотрел я на свергающую сталь.
Вирджинский охотничий нож - сокровище в моем нынешнем положении
неоценимое.
- У меня есть оружие! Я могу защищаться! - восторженно повторял я.
Изнуренный выпавшими на мою долю испытаниями, я, как видно, склонен
был к экзальтации и легко впадал в экстаз. Нож, конечно, был важным
союзником и как-то меня приободрил, но мог ли он надежно защитить от всех
неожиданностей, подстерегавших меня в этом незнакомом краю, и от
опасностей, уготованных мне неведомым будущим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
какая-то опора. Это была скала, и я судорожно в нее вцепился.
В тот же миг вода с шумом откатилась назад, и я смог свободно
вздохнуть. Вскочив, я попытался бежать, но, увы, ноги меня не держали. С
трудом мне удалось проползти по земле на животе и четвереньках. Но по
земле!!!
Однако сзади вдруг накатилась новая волна и опять смыла меня со
спасительной суши. Но это была дружественная волна - она отнесла меня
дальше в глубь земли и чуть выше. Здесь силы меня оставили, и я потерял
сознание.
Сколько часов я пролежал - пять, десять или целые сутки? Сознание
возвращалось ко мне медленно, отдельными проблесками. Еще задолго до того,
как открыть глаза, я ощутил неописуемое блаженство: мне было тепло.
Впервые за последние несколько дней - тепло! Море за это время отступило,
видимо, шагов на сто: грохот волн, бьющих о берег, доносился приглушенно.
Опасность осталась позади. Я был жив!
Тут я почувствовал, что рот мой полон ила, а голова полузасыпана
песком.
"Земля, земля! Милая земля!" - было первой моей мыслью, и я едва не
зарыдал.
С трудом и не сразу встал я на ноги. Еще труднее оказалось открыть
глаза, будто надо было не просто поднять веки, а сдвинуть тяжелые ржавые
засовы.
Я отплевался от песка, набившегося в рот, и протер глаза. К горлу
подступала тошнота от морской воды, которой я немало наглотался, и, лишь
очистив желудок от содержимого, я почувствовал некоторое облегчение.
Благодатное тепло, вернувшее меня к жизни, исходило от солнца.
Пополуденное, оно, пробиваясь сквозь тучи, согревало землю, и, несомненно,
это его золотые лучи делали сушу, на которую выбросило меня море,
невыразимо прекрасной. Повсюду вокруг песчаные дюны и кое-где небольшие
скалы. Неподалеку, в нескольких сотнях шагов от меня, - стройные кокосовые
пальмы, а за дюнами - сухие кустарниковые заросли. Редкие деревья, тут и
там возвышавшиеся над кустами, в глубине, кажется, переходили в густой
лес. Из зарослей кактусов, достигавших порой чуть ли не метра в высоту,
доносился веселый щебет птиц. Так и казалось, что это радостный концерт,
устроенный в мою честь.
Ветер дул еще сильный, но буря стихла и море почти успокоилось. Лишь
белые гривы пенились на гребнях волн там, где совсем еще недавно
вздымались грозные валы. Пока я вглядывался в даль океана, ко мне
вернулась память.
"Вильям! Вильям! - подумал я со стесненным сердцем. - Где же ты,
друг?"
Я оглядел берег. Нигде никого. Тогда я стал кричать, надеясь, что
кто-нибудь отзовется, и побрел вдоль берега, торопясь, насколько позволяла
мне силы. Никакого ответа. И тут я испугался: "А вдруг поблизости живут
дикие индейцы и, привлеченные моими криками, готовятся сейчас напасть на
меня? А быть может, здесь обосновались испанцы - враг не менее опасный,
чем индейцы?"
Я умолк, хотя и продолжал брести дальше, стараясь теперь держаться
поближе к зарослям и бросая по сторонам тревожные взгляды. Чаща стала
казаться мне источником опасности, утратив прежнюю прелесть.
Ни Вильяма, ни кого-нибудь другого из команды я не нашел. Однако,
бредя по берегу, я вдруг заметил вдали на песке, у самой воды, какой-то
темный предмет. Это была разбитая шлюпка с "Доброй Надежды", доски от нее
валялись рядом. Я стал лихорадочно обыскивать все вокруг, надеясь найти
хоть какую-нибудь провизию, складываемую обычно заблаговременно в
спасательные лодки. Увы, не оказалось ни провизии, ни какой-либо другой
полезной вещи.
"О ладья, в издевку именуемая спасательной! Мои товарищи, вцепившись
в твои борта, уповали, верно, на твою помощь, а ты, разбитая, как и сама
их жизнь, жестоко обманула надежды тонущих!"
Вид жалких обломков вернул меня к действительности. Я вдруг с полной
ясностью осознал, что все пережитое мной за последние часы и дни не
кошмарное видение, каким оно порой мне представлялось. Разбитый руль,
сломанная мачта, разбросанные у воды доски с беспощадной очевидностью
свидетельствовали о катастрофе. И тут я наконец понял, что вся команда
"Доброй Надежды", за исключением меня, погибла. "О, бедный Вильям!"
Я обследовал еще изрядный участок берега, но нигде не встретил не
только ни одной живой души, но даже ни малейшего следа человека. Теперь я
не сомневался, что никому не удалось спастись. Мысль эта едва не лишила
меня рассудка.
Один на чужом берегу, населенном, по всей вероятности, людоедами,
перед лицом неведомых опасностей, я оказался не только без товарищей, но и
без оружия и без всяких средств к существованию.
Однако мне было всего двадцать шесть, и я был здоров душой и телом.
Невзирая на все горести и беды, меня начал одолевать голод. Ну что можно
здесь съесть? Какие-то птицы порхали в кустах, и это, конечно, пища, но,
увы, недосягаемая. В заросли кустарника опустилась стая довольно крупных
попугаев, подняв невероятный гомон. Я приблизился к ним на несколько шагов
и запустил в них камень. Он пролетел мимо, а птицы с громким криком
улетели в лес.
Бессознательно возвращаясь к тому месту, куда выбросили меня волны, я
двигался вдоль берега моря. От шторма пострадали и всякие морские твари -
на моем пути в песке валялось множество ракушек разных сортов и размеров,
больших и маленьких. А что, если их попробовать? Мне никогда не доводилось
прежде есть моллюсков. Некоторые из них, показавшиеся мне съедобными, я
разбил камнями и съел. Они оказались даже вкусными и прекрасно меня
подкрепили. Небольшой ручей, впадавший неподалеку в море, напоил меня
свежей пресной водой. Моллюски сотнями устилали прибрежный песок, и я с
облегчением подумал, что пищи мне хватит на многие недели. Во всяком
случае, с голоду на этом диком берегу я не умру.
Наклоняясь за раковинами, я почувствовал в левом кармане широких моих
штанов какой-то твердый предмет. Надо сказать, что костюм мой состоял
только из рубашки, матросских холщовых брюк, чулок и кожаных башмаков,
изрядно пострадавших во время вынужденного купания. Жилет и куртку я
потерял в море. Сунув теперь руку в карман, я извлек из него мешавший мне
предмет. О радость!
- Нож!
Не веря от счастья своим глазам, смотрел я на свергающую сталь.
Вирджинский охотничий нож - сокровище в моем нынешнем положении
неоценимое.
- У меня есть оружие! Я могу защищаться! - восторженно повторял я.
Изнуренный выпавшими на мою долю испытаниями, я, как видно, склонен
был к экзальтации и легко впадал в экстаз. Нож, конечно, был важным
союзником и как-то меня приободрил, но мог ли он надежно защитить от всех
неожиданностей, подстерегавших меня в этом незнакомом краю, и от
опасностей, уготованных мне неведомым будущим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179