И еще я не переставал корить себя за то, что если бы не откладывал нашу с ней встречу в долгий ящик, то мог бы узнать нечто очень важное, а может, даже удержать ее от самоубийства. Хотя что теперь толку... К тому же я ведь говорил с ней по телефону. И она бы могла сообщить это «важное», но ничего не сказала. И потом она ведь уже дважды пыталась покончить с собой. Минимум дважды, теперь это установлено. Возможно, были и другие попытки, о которых уже не узнать.
* * *
Будь упорен, не отступай от цели и рано или поздно своего добьешься...
Утром я слегка только перекусил и отправился в банк, где положил часть денег на свой счет. Затем пошел на почту и выслал перевод Аните.
Потом дошел до собора Святого Павла и поставил свечку за упокой души Санни Хендрикс. Посидел на скамье несколько минут, пытаясь припомнить ее внешность, но ничего из этого не получилось — мы виделись всего лишь раз. Я даже не помнил толком, как она выглядела. Образ той, мертвой девушки на ковре заслонял собой живую Санни.
Внезапно я сообразил, что прилично задолжал церкви. Десять процентов от гонорара Чанса — это будет двести пятьдесят долларов. Плюс еще триста пятьдесят от тех денег, что я отобрал у грабителя. Я взял у него три тысячи и еще какую-то мелочь, точно не помню сколько. Шестьсот баксов — не многовато ли? Ладно, дам им половину. Двести восемьдесят пять будет в самый раз.
Но оказалось, что большую часть денег я отнес в банк. Нет, в бумажнике было несколько стодолларовых купюр, но если я отдам двести восемьдесят пять долларов, то на самые насущные расходы останется не так уж много. Я уже начал подумывать, что придется, видно, вернуться в банк, но тут я понял всю абсурдность этой странной игры, в которую я играл сам с собой вот уже битый час.
Да чего ради, собственно? С чего это я взял, что должен кому-то деньги? Кому именно? Ну, не церкви же!.. У меня нет особенного пристрастия ни к одной религии, я отдаю свои десять процентов в первый попавшийся на пути храм.
Кому я, черт возьми, задолжал? Богу, что ли?
Какой вообще в этом смысл? И какова природа этого самого долга? Когда это я успел задолжать? Откупаюсь ли я тем самым от каких-то старых грехов? Неправедно нажитых капиталов? Или же я изобрел, довольно странный способ подкупа неких небесных сил, призванных защитить меня от несчастий? Словно плачу рэкетирам...
Прежде я ни разу не удосужился задуматься над смыслом моего поступка. Это просто вошло в привычку, превратилось в маленькую причуду. Может быть, и налогов я не платил, считая, что эти десять процентов их компенсируют.
Надо же: жертвовал деньги — и ни разу не спросил себя толком: зачем?
Ответ, который напрашивался сам собой, не больно-то мне нравился. И потом я помнил, какая мысль на секунду промелькнула в моей голове в том темном проулке на Сент-Николас-авеню: это мне за то, что я не заплатил положенных десяти процентов. Именно поэтому меня сейчас убьет чернокожий грабитель. И не то чтобы я действительно верил в это в то страшное мгновение, но что мир устроен именно таким образом, что за все надо платить, — в этом я не сомневался. И мысль та была совсем неслучайной.
А посему я достал бумажник и отсчитал двести восемьдесят пять долларов. Посидел на скамье, зажав деньги в руке. Потом убрал их в бумажник. Все, кроме одного доллара.
На него можно купить еще одну свечку.
* * *
Днем прогулялся пешком до дома Ким. Погода стояла хорошая, к тому же и заняться больше было нечем. Прошел мимо привратника, поднялся наверх и отпер дверь в квартиру.
И первым делом вылил виски из бутылки в раковину.
Я понимал, что это бессмысленно. В квартире и без того полно спиртного. Но именно эта бутылка «Уайт Терки» стала для меня просто наваждением. Она маячила перед глазами всякий раз, когда я собирался зайти в эту квартиру, причем я отчетливо представлял не только бутылку, но и вкус, и запах этого сорта виски. И когда последняя его капля стекла в раковину, я сразу испытал облегчение.
Затем подошел к стенному шкафу в прихожей и осмотрел висевшую там шубку. На бирке, пришитой к подкладке, значилось, что данное изделие пошито из крашеного лапина. Я нашел телефонный справочник, выбрал наугад меховой магазин и узнал, что «лапин» означает по-французски «кролик».
— Это слово есть в словарях, — заметили мне. — Вполне обычное в американском словаре. Теперь оно стало английским, пришло из мехового бизнеса. Так что это самый обыкновенный кролик.
Выходит, Чанс не соврал.
* * *
По пути в гостиницу вдруг нестерпимо захотелось пива. С чего это — сам не пойму. Воображение уже рисовало картину: вот я стою, привалившись плечом к стойке бара, поставив одну ногу на медную приступку; в руке у меня запотевший бокал в форме колокольчика, на полу — сырые опилки; я вдыхаю этот запах — запах старой, пропитавшейся спиртными парами пивной...
Нет, сказал я себе, не слишком уж мне и хотелось этого пива, и я вовсе не думал искать такую пивную. Я вспомнил об обещании, данном Джен. Поскольку пить я не собирался, то и повода звонить вроде бы не было. Однако я все же достал двадцатицентовик и набрал ее номер из автомата за углом, неподалеку от Центральной публичной библиотеки.
Наша беседа тонула в шуме уличного движения и была коротка, легковесна и бессодержательна. Я не стал рассказывать ей о самоубийстве Санни. И о бутылке «Уайт Терки» тоже не сказал.
* * *
За обедом пролистал «Пост». Самоубийству Санни посвящались два абзаца в утреннем выпуске «Ньюс», что уже само по себе являлось сенсацией. «Пост» же никогда не брезговала информацией, влияющей на увеличение ее тиража, и подробно, в деталях, описывая смерть Санни, сообщала, что у Санни был тот же сутенер, что и у Ким, которую изрезали в лоскуты в гостинице две недели назад. Однако они, видно, не могли достать фотографии Санни и снова поместили снимок Ким.
Но сама история явно не оправдывала громкого заголовка. Они писали, что это было самоубийство, но намекали, что Санни, очевидно, покончила с собой потому, что знала что-то об убийстве Ким.
О парне со сломанными ногами — по-прежнему ничего. Хотя описаний разного рода преступлений и смертей было, как всегда, в избытке. Вспомнился совет Джима Фабера — перестать читать газеты. Нет, пожалуй, я вряд ли перестану.
После обеда забрал внизу почту. Обычная дребедень, но там же была записка от Чанса с просьбой позвонить. Я позвонил женщине с прокуренным голосом — и вскоре он перезвонил и спросил, как продвигаются дела. Я ответил, что почти никак. Он осведомился, долго ли я намерен «отдыхать».
— Ну, какое-то время, — ответил я. — Посмотрим, может, что и всплывет.
Полиция, сказал он, его больше не беспокоила. Весь день он занимался организацией похорон Санни. В отличие от Ким, тело которой отправили в Висконсин, у Санни не было ни родителей, ни родственников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86