Какое-то время мы стояли в нерешительности, и Чанс заметил это:
— Вы, наверное, хотите видеть усопшую? — и кивнул в сторону.
Видеть усопшую?.. Я направился к гробу, Джен шла рядом. Санни в ярком, нарядном платье лежала в гробу, обитом изнутри кремовым шелком. В руках, сложенных на груди, одна-единственная красная роза. Лицо словно вырезано из куска белого воска. Мне показалось, что оно почти не изменилось с того дня, когда я видел ее в последний раз.
Чанс подошел, стал рядом со мной. И спросил:
— Поговорим минутку?
— Конечно.
Джен слегка сжала мою руку и отошла. Мы с Чансом стояли и смотрели на Санни.
Я сказал:
— А я думал, тело еще в морге.
— Позвонили вчера и сообщили, что ее можно забрать. А потом здешние специалисты возились допоздна, чтобы ее подготовить. Прекрасная работа, правда?
— Да.
— Вообще на себя не похожа. И уж ничуть не похожа на ту Санни, которую мы нашли на полу, верно?
— Да.
— Потом состоится кремация. Так проще. И девушки выглядят вполне прилично. Оделись соответственно ситуации.
— Да, они выглядят просто замечательно.
— Достойно, — уточнил он. И после паузы добавил: — А Руби не пришла.
— Я заметил.
— Она не признает такие церемонии. Разные, знаете ли, религии, разные обычаи, другая культура. Потом она вообще очень замкнутая и почти не знала Санни.
Я промолчал.
— Когда закончится церемония, — сказал он, — я развезу девушек по домам. А потом обязательно поговорим.
— Хорошо.
— Знаете «Парк-Бернет»? Галерею, где проводят аукционы? Главный их офис расположен на Мэдисон-авеню. Там завтра распродажа, и я хотел бы предварительно взглянуть на интересующие меня лоты. Давайте встретимся там.
— Во сколько?
— Ну, не знаю. Здесь я недолго задержусь. К трем часам уже закончится. Давайте, ну, скажем, в четыре пятнадцать, устроит?
— Вполне.
— И знаете что, Мэтт? — Я обернулся. — Я рад, что вы пришли.
Ко времени, когда началось отпевание, в зал пришли еще человек десять — знакомые покойной. В середине, с левой стороны, сидели четыре негра. Мне показалось, что среди них был Кид Баскомб, боксер, которого я видел в тот день, когда познакомился с Санни. В заднем ряду сидели две пожилые женщины, и еще один человек, тоже не первой молодости, сидел в полном одиночестве неподалеку. Есть такие неприкаянные существа, которые посещают похороны совершенно незнакомых им людей — просто, чтобы скоротать время, и я подозревал, что эта троица принадлежит к их числу.
Как только началась служба, в зал бесшумно проскользнул Джой Деркин в сопровождении детектива в штатском. Они уселись в заднем ряду.
Молодой священник был похож на ребенка. Не знаю, насколько его посвятили в суть дела, но он искренне скорбел, что юная жизнь оборвалась в самом цвету, говорил о неисповедимости путей Господних и о том, что истинными жертвами этой бессмысленной трагедии являются те, кто остался в живых. Он цитировал отрывки из Эмерсона, де Шардена, Мартина Бубера и Экклезиаста. Затем спросил, не хочет ли кто-нибудь из друзей покойной сказать несколько слов.
Донна Кэмпион прочитала два коротких стихотворения — насколько я понял, собственного сочинения. Позднее я узнал, что это были стихи Сильвии Плат и Энн Секстон, двух американских поэтесс, тоже в свое время покончивших жизнь самоубийством. Потом со словами прощания выступила Фрэн Шектер. Она сказала:
— Санни, не знаю, слышишь ли ты меня, но все равно хочу сказать тебе вот что... — И она принялась расписывать, как ценила дружбу усопшей, как восхищалась ее веселостью и жизнерадостностью. Начала она бодро, но к концу своей прочувствованной речи разрыдалась, и священник помог ей сойти с кафедры. Мэри Лу Баркер низким, монотонным голосом выдавила всего несколько фраз, суть которых сводилась к тому, что она, Мэри, плохо знала Санни при жизни, и очень сожалеет об этом, и надеется, что теперь несчастная наконец обрела покой.
Больше никто не выступал. На секунду я представил, как на кафедру поднимается Джой Деркин и произносит пламенную речь: теперь Нью-йоркский департамент полиции еще крепче сплотит свои ряды и бросит все свои силы на поимку Потрошителя. Но этого не произошло — он остался на месте. Священник еще о чем-то говорил, — я уже не прислушивался. Затем один из служителей поставил пластинку, Джуди Коллинз исполняла «Великое прощение».
* * *
Выйдя на улицу, мы с Джен в полном молчании прошли два квартала. Затем я сказал:
— Спасибо, что пришла.
— Спасибо, что позвал меня... Господи, как же это глупо! Словно разговор после вечеринки: «Спасибо за приглашение. Я прекрасно провела время». — Она достала из сумки платочек, промокнула глаза, высморкалась. — Я рада, что ты пошел не один, — добавила она.
— Я тоже.
— И еще я рада, что видела это. Было так печально и прекрасно... А кто этот мужчина? Ну, что заговорил с тобой у выхода?
— Это Деркин.
— Ах, вон оно что!.. А зачем он сюда приходил?
— Надеялся, что ему подфартит, полагаю. Никогда наперед не знаешь, кто может вдруг заявиться на похороны.
— Но ведь народу было не так уж и много.
— Всего ничего.
— Хорошо, что мы там были.
— Да.
Я купил ей чашку кофе, затем поймал такси. Она упрямилась, твердила, что вполне может доехать и на метро, но я все-таки усадил ее в машину и заставил взять десять баксов — расплатиться с водителем.
* * *
Дежурный галереи «Парк-Бернет» провел меня на второй этаж, где были выставлены предметы искусства стран Африки и Океании. Я увидел Чанса. Он стоял перед застекленным стеллажом, где выстроилась коллекция из восемнадцати или двадцати маленьких золотых фигурок. Некоторые изображали животных, другие — человеческих существ и предметы домашнего обихода. Одна почему-то надолго врезалась в память — человечек сидит на корточках и доит козу. Самая крупная фигурка легко уместилась бы на ладони ребенка; большинство отличалось изяществом, но и некой карикатурностью.
— Золотые гири Ашанти, — объяснил Чанс. — Из страны, которую британцы называли Золотым Берегом. Теперь это Гана. Позолоченные копии попадаются в лавках. Так, дешевка, жалкие подделки. А эти — настоящие.
— Собираетесь купить?
Он покачал головой.
— Они со мной не говорят. А я всегда стараюсь купить вещи, которые могут разговаривать. Идемте, покажу кое-что.
Мы пересекли зал. На постаменте с четырьмя ножками стояла бронзовая женская голова. Она была надежно закреплена у основания. Широкий приплюснутый нос, резко выступающие скулы. Шея густо унизана бронзовыми ожерельями, отчего вся голова приобрела форму конуса.
— Бронзовая скульптура исчезнувшего королевства Бенин, — объяснил он. — Голова королевы. О ранге этой особы судили по числу ожерелий на шее. Она говорит, с вами, Мэтт? Со мной говорит.
Я чувствовал силу, таившуюся в этом бронзовом лице, — холодную силу и безжалостную волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Вы, наверное, хотите видеть усопшую? — и кивнул в сторону.
Видеть усопшую?.. Я направился к гробу, Джен шла рядом. Санни в ярком, нарядном платье лежала в гробу, обитом изнутри кремовым шелком. В руках, сложенных на груди, одна-единственная красная роза. Лицо словно вырезано из куска белого воска. Мне показалось, что оно почти не изменилось с того дня, когда я видел ее в последний раз.
Чанс подошел, стал рядом со мной. И спросил:
— Поговорим минутку?
— Конечно.
Джен слегка сжала мою руку и отошла. Мы с Чансом стояли и смотрели на Санни.
Я сказал:
— А я думал, тело еще в морге.
— Позвонили вчера и сообщили, что ее можно забрать. А потом здешние специалисты возились допоздна, чтобы ее подготовить. Прекрасная работа, правда?
— Да.
— Вообще на себя не похожа. И уж ничуть не похожа на ту Санни, которую мы нашли на полу, верно?
— Да.
— Потом состоится кремация. Так проще. И девушки выглядят вполне прилично. Оделись соответственно ситуации.
— Да, они выглядят просто замечательно.
— Достойно, — уточнил он. И после паузы добавил: — А Руби не пришла.
— Я заметил.
— Она не признает такие церемонии. Разные, знаете ли, религии, разные обычаи, другая культура. Потом она вообще очень замкнутая и почти не знала Санни.
Я промолчал.
— Когда закончится церемония, — сказал он, — я развезу девушек по домам. А потом обязательно поговорим.
— Хорошо.
— Знаете «Парк-Бернет»? Галерею, где проводят аукционы? Главный их офис расположен на Мэдисон-авеню. Там завтра распродажа, и я хотел бы предварительно взглянуть на интересующие меня лоты. Давайте встретимся там.
— Во сколько?
— Ну, не знаю. Здесь я недолго задержусь. К трем часам уже закончится. Давайте, ну, скажем, в четыре пятнадцать, устроит?
— Вполне.
— И знаете что, Мэтт? — Я обернулся. — Я рад, что вы пришли.
Ко времени, когда началось отпевание, в зал пришли еще человек десять — знакомые покойной. В середине, с левой стороны, сидели четыре негра. Мне показалось, что среди них был Кид Баскомб, боксер, которого я видел в тот день, когда познакомился с Санни. В заднем ряду сидели две пожилые женщины, и еще один человек, тоже не первой молодости, сидел в полном одиночестве неподалеку. Есть такие неприкаянные существа, которые посещают похороны совершенно незнакомых им людей — просто, чтобы скоротать время, и я подозревал, что эта троица принадлежит к их числу.
Как только началась служба, в зал бесшумно проскользнул Джой Деркин в сопровождении детектива в штатском. Они уселись в заднем ряду.
Молодой священник был похож на ребенка. Не знаю, насколько его посвятили в суть дела, но он искренне скорбел, что юная жизнь оборвалась в самом цвету, говорил о неисповедимости путей Господних и о том, что истинными жертвами этой бессмысленной трагедии являются те, кто остался в живых. Он цитировал отрывки из Эмерсона, де Шардена, Мартина Бубера и Экклезиаста. Затем спросил, не хочет ли кто-нибудь из друзей покойной сказать несколько слов.
Донна Кэмпион прочитала два коротких стихотворения — насколько я понял, собственного сочинения. Позднее я узнал, что это были стихи Сильвии Плат и Энн Секстон, двух американских поэтесс, тоже в свое время покончивших жизнь самоубийством. Потом со словами прощания выступила Фрэн Шектер. Она сказала:
— Санни, не знаю, слышишь ли ты меня, но все равно хочу сказать тебе вот что... — И она принялась расписывать, как ценила дружбу усопшей, как восхищалась ее веселостью и жизнерадостностью. Начала она бодро, но к концу своей прочувствованной речи разрыдалась, и священник помог ей сойти с кафедры. Мэри Лу Баркер низким, монотонным голосом выдавила всего несколько фраз, суть которых сводилась к тому, что она, Мэри, плохо знала Санни при жизни, и очень сожалеет об этом, и надеется, что теперь несчастная наконец обрела покой.
Больше никто не выступал. На секунду я представил, как на кафедру поднимается Джой Деркин и произносит пламенную речь: теперь Нью-йоркский департамент полиции еще крепче сплотит свои ряды и бросит все свои силы на поимку Потрошителя. Но этого не произошло — он остался на месте. Священник еще о чем-то говорил, — я уже не прислушивался. Затем один из служителей поставил пластинку, Джуди Коллинз исполняла «Великое прощение».
* * *
Выйдя на улицу, мы с Джен в полном молчании прошли два квартала. Затем я сказал:
— Спасибо, что пришла.
— Спасибо, что позвал меня... Господи, как же это глупо! Словно разговор после вечеринки: «Спасибо за приглашение. Я прекрасно провела время». — Она достала из сумки платочек, промокнула глаза, высморкалась. — Я рада, что ты пошел не один, — добавила она.
— Я тоже.
— И еще я рада, что видела это. Было так печально и прекрасно... А кто этот мужчина? Ну, что заговорил с тобой у выхода?
— Это Деркин.
— Ах, вон оно что!.. А зачем он сюда приходил?
— Надеялся, что ему подфартит, полагаю. Никогда наперед не знаешь, кто может вдруг заявиться на похороны.
— Но ведь народу было не так уж и много.
— Всего ничего.
— Хорошо, что мы там были.
— Да.
Я купил ей чашку кофе, затем поймал такси. Она упрямилась, твердила, что вполне может доехать и на метро, но я все-таки усадил ее в машину и заставил взять десять баксов — расплатиться с водителем.
* * *
Дежурный галереи «Парк-Бернет» провел меня на второй этаж, где были выставлены предметы искусства стран Африки и Океании. Я увидел Чанса. Он стоял перед застекленным стеллажом, где выстроилась коллекция из восемнадцати или двадцати маленьких золотых фигурок. Некоторые изображали животных, другие — человеческих существ и предметы домашнего обихода. Одна почему-то надолго врезалась в память — человечек сидит на корточках и доит козу. Самая крупная фигурка легко уместилась бы на ладони ребенка; большинство отличалось изяществом, но и некой карикатурностью.
— Золотые гири Ашанти, — объяснил Чанс. — Из страны, которую британцы называли Золотым Берегом. Теперь это Гана. Позолоченные копии попадаются в лавках. Так, дешевка, жалкие подделки. А эти — настоящие.
— Собираетесь купить?
Он покачал головой.
— Они со мной не говорят. А я всегда стараюсь купить вещи, которые могут разговаривать. Идемте, покажу кое-что.
Мы пересекли зал. На постаменте с четырьмя ножками стояла бронзовая женская голова. Она была надежно закреплена у основания. Широкий приплюснутый нос, резко выступающие скулы. Шея густо унизана бронзовыми ожерельями, отчего вся голова приобрела форму конуса.
— Бронзовая скульптура исчезнувшего королевства Бенин, — объяснил он. — Голова королевы. О ранге этой особы судили по числу ожерелий на шее. Она говорит, с вами, Мэтт? Со мной говорит.
Я чувствовал силу, таившуюся в этом бронзовом лице, — холодную силу и безжалостную волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86