Два года назад, когда мы впервые встретились, Гвинет работала балериной в Лондоне. В подтанцовке. Затем она вдруг решила, что лучше будет изучить историю искусств в Сорбонне. Ныне она штудировала архитектуру в Барселоне. Я позволил ей воспользоваться своими апартаментами. За эти два года я хорошо узнал ее: но мы никогда не произносили слова «люблю». Даже занимаясь любовью в постели.
- Это не имеет значения,- ответил я.
- Для меня тоже.
Я знать не хотел, что она имеет в виду. Я хорошо чувствовал себя в ее обществе. Я бы даже сказал, что она мне нужна. Мне были нужны ее здравомыслие, ее эмоциональная поддержка, ее тихая и спокойная сила.
Она убрала голову с моего плеча, едва солнце исчезло за горизонтом. Я показал на французские жалюзи, и мы прошли обратно в комнаты.
- Понимаешь,- продолжала Гвинет, когда мы опустились на диван,- они сами рады, что это произошло. Что им не придется лететь вместе с тобой.
Кивнув, я ответил:
- Да, я не заметил на их лицах страдания по этому поводу. Не считая Квентона.
- Этот волейболист умеет маскировать свои чувства,- улыбнулась она.
- Но он так запустил подносом… Получилось от души. Он-то рвался в поход…
- Сначала рвался,- возразила она.- Но за последние недели чувства его заметно поостыли. Разве ты не заметил?
- Нет. Что ты хочешь сказать?..
Гвинет пожала своими тонкими изящными плечами.
- У меня сложилось впечатление, что чем ближе час отправления, тем меньше Квентон - да и все остальные - рвались в путь. Многие начали испытывать страх и смутные предчувствия. Когда ты планируешь рискнуть через месяц - это совсем не то чувство, которое начинаешь испытывать, когда рискнуть предстоит завтра. Особенно когда речь идет о риске не только денежном… но и…
- Погоди… Ты считаешь - они боялись с самого начала?
- Конечно.
- И ты?
- Еще бы.
Я откинулся на диванные подушки и задумался.
- Но все же они согласились лететь со мной. И ты тоже.
- Сначала это заводило.
- Заводило?
- Ну да, звучало возбуждающе. И заманчиво. Полет на Венеру и все такое. Экзотика. Но ведь это же опасно. Разве не так?
Я обреченно кивнул. И прежде чем понял, что сказал, добавил:
- И я тоже боялся.
- О-о-о,- с удивлением протянула она.
- Я не хотел доводить дело до этого. Тем более после того, что случилось с Алексом, я бы сказал: «Мы пойдем другим путем».
- Так почему ты согласился?
- Гвинет, пойми… мне нужны деньги. Были нужны.
- Разве все в жизни зависит от денег? - вздохнула Гвинет.
- Я попал в дурацкое положение.
- Но ты можешь из него выйти,- попыталась убедить меня она.- Когда ты вернешься, то будешь полностью независим от денег твоего отца, на всю оставшуюся жизнь. Разве игра не стоит свеч?
- Смотря куда потом эти свечи поставят. Она как-то странно посмотрела на меня.
- А ты что думал? Большая игра - высокие ставки. Некоторое время мы молчали. Вот сумерки сгустились
настолько, что мы перестали видеть друг друга. Наконец я сказал:
- Знаешь, это Алексу я обязан тем, что пошел в науку. Планетарную астрономию и все такое…
- В самом деле?
Я едва различал ее лицо в темноте.
- Да. Он был на десять лет старше. Сколько себя помню, я всегда говорил «хочу, как Алекс».
- Значит, ты здорово хочешь.- Мне показалось, что в темноте блеснули ее зубы - на лице играла озорная улыбка.
- Да, в том числе я хотел заниматься… освоением планет.
- Так ты хочешь освоить Венеру,- продолжала она расспрашивать голосом, в котором был и смех, и еще что-то такое, отчего замирает сердце.
- Мы вместе летали на Марс,- ответил я, чувствуя, как гулко бьется мое сердце.- Гуляли вместе по зыбучим пескам. Восхитительно!
- А теперь ты хочешь прогуляться по Венере? - Гвинет придвинулась ко мне в темноте. Она оказалась так близко, что я ощущал ее дыхание.
Наконец я выдавил через силу:
- Да дело не в деньгах! Будь они неладны. Я не из-за денег лечу, а ради брата. Я лечу туда за Алексом.
- А вернешься за мной.- Она поцеловала меня в темноте в щеку и прошептала: - Конечно, Ван, все будет, как ты хочешь.
А вдруг это правда? Может быть. Говорил ли правду хоть один из нас? Или мы лгали друг другу и самим себе? И тут у меня в груди кольнуло от осознания того, что я хочу, чтобы это было правдой. Мне нужна эта правда.
- И насчет квартиры в Барселоне,- неожиданно продолжила она.
- Что насчет квартиры?
Она колебалась достаточно долго, не решаясь высказаться.
- Ну, понимаешь… если ты все-таки не вернешься… нет, я не хочу сказать… но ты понимаешь, что я… в общем, мне нужны легальные основания, чтобы остаться там. Твой отец ведь вышвырнет меня оттуда, разве не так? Или это сделают его адвокаты.
«Нет,- подумал я.- Тебя он не вышвырнет. Только глянет один раз в твои многообещающие глаза, полные надежды, на твой гибкий стан и мигом заберет тебя себе». Но я не сказал ей этого. Вместо этого я произнес: - Я все понял. Квартира отойдет тебе по завещанию. Ты довольна?
Она прильнула ко мне снова и снова поцеловала меня, на этот раз в губы.
Мы никогда не говорили о любви или о благодарности, но понимали друг друга с полуслова.
СТАРТ
Родригес умолял меня чуть не на коленях: - Послушайте же, мистер Хамфрис, вы должны принять решение. Должны же вы когда-нибудь принять его? Кто, черт побери, будет в конце концов командиром экспедиции?
Я слышал от него подобные требования, но они звучали куда более закамуфлировано. Так резко, в таких тонах он еще не позволял себе выражаться. Вид у Родригеса был отчаянный.
Мы находились в моем кабинете на ракетном комплексе в городе Тарава. Ракета должна была доставить нас на орбиту примерно через час. Родригес сидел за столом напротив, как и в тот раз, но сейчас все вышло совсем по-другому. Куда делся тот вальяжный всезнающий зануда, неторопливый конструктор? Сейчас Родригес напоминал сжатую пружину.
А я как раз сидел на беспружинном кресле самой последней модели, с обивкой из псевдокожи, с удобной, приспосабливающейся под затылок откидной подушечкой - подголовником. Куда ни повернись - она всюду мягко вставала под голову, поддерживая ее в любом положении. Ну, я уже не говорю про внутренний подогрев, про встроенный пейджер для сообщений. Однако стресс - явление, с которым бесполезно бороться при помощи даже самого удобного кресла. И поэтому в настоящий момент я чувствовал, что все мышцы и сухожилия шеи и плеч у меня свело, как у вздернутого на дыбу.
Родригес уже переоделся в комбинезон, приготовившись к вылету. Но перед стартом он потребовал моего окончательного решения.
- Я или она,- потребовал он голосом оскорбленной невинности.- Один из нас становится капитаном, а другой - остается на Земле. Итак, кто остается?
Я уже несколько месяцев откладывал решение, избегая, насколько это удавалось, как Родригеса, так и Дюшамп. Тем более и предлог был:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109