Это не проблема.
Груапш повторил:
— Те времена давно прошли...
Пате-ипа выглянул в окно: было тихо, невероятная лунность во всем мире, аромат сочной зелени и цветов...
— Что с тобою, Гриша? Скажи мне откровенно.
— Ничего.
— Случилось что-нибудь?
— Да, Закан, случилось.
— Так говори же.
Рыжий тряхнул головой, откинулся на стуле и неестественно расхохотался.
— Я пришел сообщить, Закан, что явилась одна незнакомка.
— Кто же она?
Пате-ипа, скрестив руки, ждал, что скажет этот странный рыжий человек.
— Старость — вот кто.
— Так. — Пате-ипа обошел вокруг стола, уселся на место. — Ты напугал меня многозначительностью. Бог с нею, со старостью. Выпьем за нее.
— Постой. — Груапш положил тяжелую, костистую руку на руку Пате-ипа. — Не торопись. За нее успеем. Давай лучше за этот дом, за эти стены, за этот двор, где мы с тобою бегали босоногие, за детство, которого уже не будет. Согласен?
— Еще бы!
— Только до дна.
Все было как нельзя лучше: стаканы выпиты, сыр прекрасен, а луна на дворе и того лучше.
— Чуть не забыл, — сказал Груапш. — Обезьяна просил передать, что твоя зеленоглазая отыскалась.
— Как?!
— Это была приезжая. Нынче уехала. Но пообещал нечто получше.
Груапш сообщил это бесстрастно, замогильным голосом.
— Нет, — твердо сказал Пате-ипа, — ничего и никого не нужно. Пусть Обезьяна не беспокоится...
Груапш поднялся, пошел к выходу. Потом воротился и сказал:
— Дай руку, Закан. Нажми сюда. На шею. Что-то твердое, да? От него и кашель, и все прочее. Соображаешь, что это?
И почти выбежал.Пате-ипа долго не мог уснуть. Снотворного под рукой не оказалось. Сорок капель валокордина не принесли желаемого результата. Прошелся по двору, постоял у калитки. Два часа ночи, а сна ни в одном глазу. Облокотился о штакетник, кое-как починенный шофером грузовика и его друзьями... Что это за опухоль у Груапша?
Луну закрыла туча.Звезд на небе, оказывается, полным-полпо. И все до единой яркие, игривые, как в августе.Л все-таки, что это на шее у Гриши?..
Пате-ипа возвращается к своей постели, включает приемник, лениво поворачивает ручку: музыка, сообщения на всех языках и наречиях. Ничего интересного... — и он выключает приемник...
Пробует читать что-то иностранное, вроде приключений, но тщетно — с каждой страницы улыбается таинственной улыбкой эта зеленоглазая Джоконда. Черт знает что!.. А теперь еще эта опухоль...
Погасил лампу, лег на левый бок... Потом — на правый!.. Носом кверху... Нет, лучше зарыться в подушку... И так и эдак, а сна все нету...
Потом медленно в комнату, пахнущую стариной, вползла свежая луна: медленно, по-кошачьи бесшумно, высветила небольшой прямоугольник на полу. И туг случилось чудо: кто-то бережно приподнял Заканбея Пате-ипа и опустил в сладкий омут. И что-то затянулось наверху, совсем близко — над самой головой...
Его разбудил стук в дверь: сначала постукивали пальцем, а потом — кулаком. Кто же это? И который час? Пате-ипа посмотрел в окно: не то еще не зашла луна, не то чуть-чуть брезжил рассвет.Он встал, открыл дверь комнаты и за стеклянной дверью прихожей увидел Обезьяну.
«Черт его принес», — подумал Пате-ипа все еще в полусне. Обезьяна знаками настойчиво просил отпереть дверь,
— Я не желаю никого видеть!
Обезьяна так хватил кулаком об дверь, что чуть было стекло не вышиб.
Пате-ипа, хотя ему очень не хотелось, лениво повернул ключ. Не глядя на Обезьяну, шедшего следом, быстро зашагал к кровати и повалился на нее.
— Ты один? — раздраженно спросил Заканбей Пате-ипа.
Обезьяна уселся на стул. Без приглашения. Отпил глоток вина, оставшегося от вчерашней трапезы.
— Это был его стакан или твой? — спросил Обезьяна,
— Какая разница? Я спрашиваю: ты один?
— Один.
Вдруг Пате-ипа почудилось, что глаза Обезьяны неестественно блеснули. Уж не слезы ли?.. Пате-ипа присел, свесил с кровати голые ноги.
— Что с тобой, Обезьяна?
— Ничего... Это он был здесь? — Обезьяна кивнул а остатки ужина.
— Кого ты имеешь в виду?
— Рыжего.
— Да, он. Мы с ним просидели допоздна.
— И что же он сказал?
— Разное говорил...
— А все-таки он был неплохой...
— Что значит — был? — Пате-ипа насторожился.
— А вот так, — сказал Обезьяна. — Что такое человек? Живет он, жульничает, на хлеб зарабатывает, и — бац — нет его.
— Твоя философия известна, — сказал Пате-ипа. — Ты чего-то недоговариваешь. Что случилось, Обезьяна?
Обезьяна полностью, что называется, выцедил вино из бутылки. Выпил осторожненько. И сказал:
— Ничего особенного: Рыжий под поезд угодил. — И вылакал последние капельки, словно кот валерьянку,
Пате-ипа вскочил с постели и давай трясти Обезьяну.
— Что ты сочиняешь, негодяй! Еще стул не остыл, на отором он сидел.
Обезьяна с трудом отбился, усадил Заканбея. Сказал наставительно:
— Человек живет? Живет. Как все? Как все. А потом умирает? Умирает. Или от природы окочурится, или по собственному желанию. Что тут удивительного? Но Рыжий не жульничал, это правда...
Пате-ипа все еще не верилось. И он взмолился:
— Ну, скажи, дружок, в чем дело? Скажи, что ты оговорился или соврал...
— Нет, — жестко произнес Обезьяна и отправил в рот большущий кусок сыра. — Я сказал правду. Как всегда. — И перешел на эпический тон: — Значит, так: видно, Рыжий прямо от тебя рванул на вокзал. А почему на вокзал? Неизвестно. Попер туда, подальше от семафора... И лег на рельсы... Его, значит, перерезало... Вот эдесь... — Обезьяна указал на собственный кадык. — И вот здесь. — Он ребром ладони ударил по ноге пониже колена. — И лежит наш Рыжий в больнице. Там есть такая мертвецкая... Он у тебя много выпил?
— Нет, немного. Вдвоем — эту бутылку. Да еще оставалось — сам видел сколько.
— Нет, — сказал Обезьяна задумчиво, — это он не от вина. Его давно мутило. Вот ты думаешь, что я дурак:. Но я, между прочим, кое-что смыслю. Хотя и без высшего образования...
Пате-ипа сказал прерывающимся голосом:
— При чем тут высшее?.. Бедный, бедный Гриша... — Он тебе опухоль показывал, Закан?
Пате-ипа кивнул.
— Настоящий был мужчина: не хотел сам мучиться и других мучить.
Пате-ипа снова кивнул. Достал последнюю бутылку болгарского, откупорил ее, наполнил стаканы, сказал:
— Давай помянем Гришу.
— Чокаться не будем, — строго предупредил Обезьяна.
Даже на берегу было душновато. Солнце висело над самым морем, оно понемногу багровело, прячась в легкое облачко. Хотелось куда-нибудь скрыться от людей, и Пате-ипа забрел в дальний уголок бульвара. И здесь увидел архитектора Надзадзе. По-видимому, и тот, и другой хотели избежать встречи, да как-то не получилось.
Поздоровались.
— Слыхал? — спросил Пате-ипа.
— Да, — сказал Надзадзе, — грустная история.
— А жизнь продолжается. И без него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30