Обычно для того чтобы увлекать небольшие группы животных внутрь, выпускали Старика Бена, но сегодня Меррику пришлось раз за разом гонять через ворота стадо из десятка самых ручных быков. Стадное чувство заставляло подтягиваться к загону и тех, кто блуждал по зарослям мескита и чапараля. Это было сложное и долгое мероприятие и заняло остаток дня. К вечеру Меррик ворчал уже в полный голос, недовольный тем, что придется потратить еще один день.
Необычная тишина опустилась на травянистое дно каньона, тишина, свойственная лишь немногим ночам, когда полная луна заливает окрестности почти столь же ярким светом, что и дневной. Стены каньона отливали неожиданными оттенками, и потому все вокруг казалось нереальным. Лунный свет снова встревожил плененное стадо, то и дело раздавалось беспокойное мычание. Усталые ранчеро даже не шевелились, а вот Тэра в конце концов проснулась и лежала, глядя вдаль. Полог палатки так и остался откинутым, и окрестности представали во всем своем ночном великолепии.
Загон отсюда не был виден, просматривались лишь группы кактусов и, в отдалении, густая растительность на берегу реки. Девушка попыталась снова уснуть, но что-то мешало, хотя она и не могла вспомнить точную причину. Как и Меррик, которому ни на день не позволялось забыть о совершенном преступлении, Тэра заполучила свой личный призрак — любовь, которая не желала оставить ее в покое, всегда была где-то рядом и давала о себе знать в самые неожиданные моменты. Все было бы иначе, будь это чувство разделенным, но любовь неразделенная приносит мало счастья, хотя и диктует свои законы.
Вот и теперь Тэра поднялась, словно влекомая неведомой силой. Выбравшись наружу, она убедилась, что лагерь спит, и направилась к реке. Это было все равно что бежать на свист, но любовь не знает гордости, не знает самолюбия. Девушка пробиралась через кустарник, угрюмо насмехаясь над собственной бесхребетностью, но даже не пытаясь повернуть назад..
Стоун затаил дыхание, когда заметил среди кустов нечто похожее на прекрасный мираж, на видение, плывущее в его сторону. Трудно сказать, что именно создавало этот странный эффект: светлые волосы Тэры, распущенные на ночь и лежащие на плечах, как шаль, или ее длинный халат, очень простой, но тонкий, полы которого развевались при каждом шаге. Все это было залито и насыщено лунным светом и, казалось, светилось само по себе. Под халатом была лишь полупрозрачная ночная рубашка, и когда девушка на ходу приоткрыла полы, чтобы плотнее закутаться, от внимания Стоуна не ускользнули вершинки ее грудей, хорошо заметные под тончайшей тканью. Без пышных нижних юбок можно было легко различить очертания округлых бедер под одеждой. Зрелище завораживало и в то же время горячило кровь.
Наконец взгляд его вернулся к матовой жемчужине прекрасного лица и остался там, казалось, прошли годы и годы с той минуты, когда Стоун видел его. Тэра ощущала жар этого настойчивого, неотрывного взгляда, как прикосновение. Она и сама не могла отвести глаз от Стоуна. Днем, боясь заглядеться и выдать себя, она избегала смотреть на него прямо и бросала взгляды только искоса, из-под ресниц, но в отсутствие посторонних можно было упиться видом этого мужчины сполна, утолить жажду для начала созерцанием. Очевидно, Стоун только что вышел из воды, где смывал пыль и пот долгого трудного дня. Волосы его были влажны, и кое-где с мокрых прядей еще срывалась прозрачная капля, на миг сверкнув алмазом в лунном свете. Он не успел одеться до конца, и оставался босым и обнаженным до пояса. Это давало возможность разглядеть могучие мышцы на его груди и руках — те, что позволяли ему так крепко держать лассо и так ловко вязать диких быков. Когда Стоун медленно двигался навстречу, мышцы эти двигались и перекатывались, создавая ощущение огромной силы. Они были хорошо заметны под тканью брюк, пластами лежали на животе. Боже, это было прекрасно! Девушка застыла на месте и с чем-то вроде благоговейного, восторга смотрела на того, кто казался ей в этот момент языческим богом, созданием едва прирученным, диким — и все же отмеченным печатью внутреннего благородства. Мысль о том, что этот мужчина принадлежит ей, наполняла ее гордостью и трепетом.
— Я ждал так долго, что почти перестал надеяться, — вполголоса произнес Стоун, приближаясь к ней. — Я даже думал пробраться к тебе в палатку, потому что с тебя бы сталось спокойно проспать всю ночь и оставить меня здесь, на берегу, в полном одиночестве.
Ленивый, раздражающий техасский сленг исчез из его речи, и, как обычно, перемена поразила Тэру. Исчезла также насмешливая, отдающая пренебрежением усмешка, которая порой казалась неотъемлемой от этих резных черт. Тэра хотела ответить, но не нашла в себе сил. Она была заворожена, зачарована. От Стоуна пахло свежестью, речной водой, но сквозь все это пробивался естественный запах его кожи и волос, который она находила упоительным. Девушка могла думать лишь о том, что они снова наедине, что никто не может им здесь помешать.
Ладонь коснулась ее руки, сомкнулась на ней. Она была грубой, с бугорками мозолей от лассо, от конской упряжи, но прикосновение было мягким, ласковым, и такой же мягкой была улыбка Стоуна. Несколько секунд он просто впивал в себя черты Тэры, потом проследил кончиком пальца очертания ее щеки, уголка рта, подбородка. — Почему ты убежала вчера? Неужели ты так стыдишься того, что чувствуешь ко мне? Ты и сегодня целый день избегала меня, не по той ли самой причине? Ты находишь унизительным то, что тебя, горожанку и деликатно воспитанную леди, влечет к простому ковбою? Вопрос был поставлен настолько прямо, что ответить уклончиво не получилось. Тэра почувствовала, как разгораются щеки. Она и ждала окончательного объяснения, и боялась его, но вот теперь момент настал, и отступать было поздно. Она заставила себя заглянуть Стоуну в глаза.
— Нет, Стоун, я не стыжусь того, что меня влечет к тебе но меня обижает и в какой-то мере унижает твоя отстраненность. Ты отводишь для меня второе или даже третье место в своей жизни, и когда речь заходит о самом важном для тебя, о самом главном, ты попросту захлопываешь для меня двери своей души, мысленно поворачиваясь ко мне спиной. Разумеется, я понимаю и уважаю причину, по которой так происходит. У тебя нет времени на глубокие чувства, ты не можешь себе позволить разделить с женщиной всю свою жизнь, потому что живешь местью, дышишь ею — и знаешь, что я никогда не смогу так жить. Что еще я могу сказать? Что редких ночей любви мне мало? Что настоящая близость заключается не только в физической страсти? Что мне нужно делить с тобой не только постель, но и твои надежды, страхи, мечты? Все это ты уже слышал от меня, Стоун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114