Нюхни кокс и…
Где здесь торгуют кокаином?
Отпечаток руки на зеркале (вот для чего он поднимал ее – чтобы оставить отпечаток!): сплошной, с четким контуром, красного цвета, после этого я жду совсем уж невероятного – надписи-проклятья или надписи-предостережения, можно – латиницей, можно – на сленге французских морячков, можно – на сленге испанских архитекторов, можно – набором цифр, можно – цепочкой символов, чтобы, проведя нехитрые сакрально-арифметические операции, получить что-то вроде:
Everything You Always Wanted to Know About Sex But Were Afraid to Ask -
нет:
ALL ABOUT MY MOTHER -
нет:
Take the Money and Run -
нет:
TIRER SUR LE PIANISTE -
нет:
FATTO DI SANGUE FRA DUE UOMINI PER CAUSA DI UNA VEDOVA. SI SOSPETTANO MOVENTIPOLITICI
о, нет! -
TOUCHE PAS A LA FEMME BLANCHE!
Не тронь! Не тронь!.. Поздно, уже ничто меня не остановит – ни предостережение, ни проклятье, если о чем и следует беспокоиться, так это о запахе: белая женщина так не пахнет, так не пахнет никакая женщина, у Тинатин вообще не было запаха, пластиковый стаканчик не в счет. Запах исходит от урода в маске, он такой густой, что при желании им можно было бы покрыть стены, замазать старые надписи и соорудить новые. Я знаю 666 вариантов исполнения песни «Девушка из Ипанемы», но вряд ли это убьет чертов запах.
Сейчас он снимет маску.
Осознание того, что урод снимет маску – сейчас, сию минуту! – приходит ко мне за несколько мгновений до того, как охранник касается руками головы. Его движения отчаянны, порывисты, как будто он хочет сорвать не только ткань, но и все, что под тканью: кожу, волосы, чтобы остался только череп, голый череп, а может, – не осталось бы и его. Из историй, рассказанных Великим Гатри об историях, рассказанных обдолбанным наркодилером-сенегальцем:
в черепе ослика (из тех, что впрягают в повозку с лентами, с кукурузными початками) живут термиты;
в черепе змеи живут осы;
в черепе мула живут ласточки;
в черепе вдов, чьи мужья погибли в море, живет мотивчик «Вернись в Сорренто»;
в черепе девушек, изучавших юриспруденцию, живут личинки шелкопряда;
в черепе танцора, исполнявшего фламенко, живут бабочку их хоботки время от времени .высовываются наружу, проскальзывают между зубами, в том месте, где выбит клык;
в черепе акулы-молота живут омары, вернее – один омар, омары, как и люди, предпочитают одиночество;
в черепе шлюхи живут открытки с Мерилин на вентиляционной решетке, пожелтевшие от времени;
в черепе умершего от СПИДа строительного подрядчика живет пара крыс, крысы, как и люди, ненавидят одиночество;
в черепе капрала Иностранного легиона живут клопы-солдатики;
в черепе быка, убившего когда-то норвежского туриста в Кордове, живут черепа сусликов, маленькие черепа, они перекатываются, как шары, внутри большого черепа, с легким звоном, дзынь-дзы-ынь, в жаркий полдень во время сиесты сквозь звон можно даже расслышать слово – felicidad.
Черномазые сказочки для идиотов.
И я подозреваю, что никакого отношения к Сенегалу они не имеют. Слово «felicidad» – испанское. В чем можно будет заподозрить мой собственный череп, когда я умру, если я умру? «Вернись в Сорренто» отпадает сразу, личинки шелкопряда, как и любые личинки, способны вызвать только тошноту, осы для меня, ужаленного поцелуем Тинатин, выглядят куда предпочтительнее, но захотят ли они поселиться в моем черепе? Мой череп (когда я умру, если я умру) станет кладбищем пластиковых стаканчиков.
Я слишком отвлекся.
Слишком – потому и не заметил, что парень у зеркала снял маску. Так обычно и случается: то, чего ты боишься больше всего, как правило, проходит незамеченным.
От того, что он снял маску, ничего ровным счетом не изменилось: если я и хотел увидеть ад, или что-то отдаленно напоминающее ад, – меня постиг полный облом.
Лицо у парня самое обычное.
Может быть, слишком бледное – но обычное.
Желваки на скулах, высокий лоб, намертво сцепленные губы, нос скорее греческий; смутное беспокойство, зародившееся в глубине души, нарастает. Где-то я видел этого парня, мельком, совсем недавно, у меня даже возникли ассоциации по поводу его лица, вот только какие?
Вмажь джанк и… нуда.
Где здесь торгуют опиатами?
Он улыбается – не мне, собственному отражению, слышен вздох облегчения, как будто он вовсе не ожидал, что собственное отражение обрадует его, и вот – поди ж ты! – свершилось. Он улыбается, все шире и шире, губы, до того намертво сцепленные, спаянные, легко раздвигаются… вот черт, левый клык у него выбит, и я вижу, вижу…
хоботок, свернутый в кольцо.
Хоботок распрямляется и снова сжимается, и это только начало. Клопы-солдатики, один, другой, третий – они выползают из уха парня и скрываются в волосах, термиты разгуливают по щекам, во всяком случае, именно так я всегда представлял термитов – твари с хитиновыми панцирями; слизь оставлена личинкой шелкопряда, ничем иным, я вижу ее голову (хвост?), застрявшую в ноздре. Осы кружат над его ресницами, пытаясь сесть, жужжание их крыльев перекрывается шелестом других – птичьих – крыльев, шумом из вентиляционной решетки, над которой задралось платье Мерилин; от тихого звона у меня закладывает уши -
felicidad. felicidad. felicidad.
Теперь я знаю, как выглядит счастье по-испански.
Раковин две, есть где проблеваться, на худой конец сойдет и унитаз, единственное, что меня останавливает: вдруг это заразно? Вдруг само это место пропитано заразой, и я успел заразиться, и из меня выйдут, выпадут, вырвутся личинки, клопы, осы, крысиный хвост – о невинном шпинате Марго, о задиристых красных перцах Марго можно лишь мечтать как о великой милости. И она мне тоже вряд ли обломится. Лицо парня кишит нечистью, на нем не осталось больше живого места; последнее, что я видел, прежде чем твари заполонили его, – цвет. Он изменился. Не бледный – синюшный с кое-где проступающей желтизной, кровоподтек над ухом, ссадина на щеке, содранный подбородок. Самый настоящий мертвец, но мертвый – не значит плохой.
Чтоб ты сдох! Чтоб вы все сдохли!.. Дрянь какая. Если парень попросит о помощи, а ему самое время попросить о помощи, я пошлю его подальше. Иди отсоси, дружок.
Но он не просит о помощи. Он ведет себя так, как будто меня и вовсе нет, как будто он здесь один со своими насекомыми, бедняга. Клопы-солдатики, бабочки, осы – все смешалось, он танцевал фламенко? изучал юриспруденцию? убил шведского туриста в Кордове, а потом все свалил на быка?., черномазые сказки лгут, как и любые сказки – вне зависимости от цвета кожи и разреза глаз. И всегда правдивы, ни один череп после смерти не будет пустовать. Этот парень… он мог изучать юриспруденцию и служить в Иностранном легионе, но – скорее всего – он просто мертв.
Мертвый – не значит плохой, не значит, я твержу это как заклинание: только для того, чтобы мой разум не помутился окончательно. Неизвестно, что твердит себе парень, ведь все эти насекомые неприятности происходят с ним:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113