– Но ты-то, ты-то… любишь меня? – Пальцы Лоры касаются пальцев Август.
– Конечно. – Пальцы Август касаются пальцев Лоры.
Их тела просвечивают, я вижу, что у них внутри, никакое это не откровение: если я вижу в темноте, то разглядеть, что спрятано у девушек под кожей, не составит труда. Плевое дело. Дырокол вместо сердца у Лоры (влияние Хайяо оказалось сильнее, чем я предполагал). С Август сложнее – мелкие, сцепленные друг с другом детали, но ничего такого, на что бы я не наткнулся в ее ящиках, ничего такого, что удивило бы меня: одна из шахматных фигурок (ферзь), леденец, покрытый табачными крошками, тюбик с детским кремом.
Я еще не научился по-настоящему обращаться со своим даром: видеть то, чего обычный человек не увидит, можно ли разработать его, отшлифовать, довести до совершенства? Сказать по правде, мне самому не хотелось бы этого, дырокол в Лориной груди выглядит удручающе. И слава богу, что видение заканчивается, едва начавшись.
– Твой приятель, он грустит. – Август по-прежнему говорит обо мне в третьем лице.
– Он и правда влюблен. – Лора наконец-то берет себя в руки.
– Не в тебя.
– Не в меня. Он влюблен, потому и приехал.
– 9Я9 Его девушка в Москве?
– Его девушка! – голос Лоры полон сарказма. – Его девушка еще не в курсе, что она – его девушка.
Лора, что ты задумала, Лора?..
– Но ради нее… Ради нее он уже угнал джип.
– Что ты говоришь? – теперь Август смотрит на меня с неподдельным интересом. – И какой?
– Черт его знает, – Лора, в отличие от Август, не слишком разбирается в тачках. – Впечатляющий. По-моему, такой же, какой ты продала Самолетовой в прошлом году.
– «Тойота»?
– «Тойота», да.
– Круто! Она должна это оценить. – Август простодушна. Даже слишком, даже для летных курток, пожарных курток и курток разносчиков пиццы.
– Она? Она этого не оценит, уж поверь мне.
Лицо Лоры. Все, что я вижу перед собой, – застывшее лицо Лоры. И не только лицо. Вода, доходящая до Лориных сосков, – она тоже застыла; корка льда, тонкая вначале, с каждой секундой становится все толще, все крепче, интересно, заметила ли это Август? Нет, конечно нет.
Резиновая уточка, плавающая рядом с Август, умиляет.
– Дай мне халат, – командует Лора.
Вросшая в лед, как она думает выбираться?
Никаких затруднений, от Лоры пахнет сладкими миндальными орехами, но даже этот запах не может перебить запах мокрого железа – того, что в груди у Лоры, дырокол-то был не пластиковым, железным!.. Я набрасываю халат ей на плечи.
Картинка почти идиллическая.
– Отлично. Отлично себя чувствую.
Лора лжет, она чувствует себя совсем не отлично, ванна не помогла, и Август не помогла, и пена с запахом миндальных орехов, и резиновая уточка, Лора страдает. Все то, что она сказала обо мне и Тинатин, относится и к ней.
– Твой приятель сварит нам кофе? – спрашивает Август.
– Я сама сварю нам кофе.
…Кофе по ресторанному критику из попсового журнала для легковерных тамагочи: много кофе, желательно разных сортов, чуть меньше корицы, еще меньше гвоздики, еще меньше имбиря. Кофе получается вполне сносным. Мы пьем его в разных углах: Август сидит на полу, сложив ноги по-турецки, Лора валяется на диване, я пристроился в одном из кресел.
– Днем я должна быть на Пречистенке. – Август лениво болтает ложечкой в чашке. – У меня съемки. А вечером можно забуриться в клубешник. Я знаю отличное местечко, ты там еще не была.
– Вечер у нас занят. А что ты забыла на Пречистенке?
– У меня съемки. – Август грустнеет, непонятно, с чем это связано: с ее делами на Пречистенке или с отказом Лоры.
– Концептуальные фото унитазов?
– Почти. Концептуальные фото модных писателей.
– Вот несчастье! У нас есть модные писатели?
– И даже больше, чем ты думаешь.
– Ненавижу модных писателей. – Лора вполне искренна.
– Их все ненавидят, но все читают, – философски замечает Август.
– Их никто не читает, но все о них говорят, – философски замечаю я.
– Он тоже журналист? – Август кивает в мою сторону.
Журналюга, – Лору веселит позднее прозрение Август. – Журналистишко. Продажный писака. Бумажная крыса. Иуда Искариот. Бесплатное приложение к каталогам нижнего белья. Можно было бы сразу догадаться по его дешевой физиономии.
– Тоже пишет о жратве?
– О кино.
– Я не смотрю кино, – Август с облегчением вздыхает. – А в кинотеатры хожу, только чтобы целоваться в последнем ряду.
– Ну что ты врешь, Август! – внезапно раздражается Лора. – Когда ты последний раз целовалась в кинотеатре?
– Поймала, поймала, – Август принимается хохотать. – Сдаюсь! Последний раз это было с тобой, и не в кинотеатре, а в клубе, на дне рождения Самолетовой.
– Точно. Ты тогда еще познакомилась с этой своей пассией… Как-то бишь ее звали?
– Билли. В честь Билли Холлидей, джазовой певицы.
– Точно! Что-то такое она ввернула, прежде чем свалиться под стол. Что-то такое… У меня даже под коленкой зачесалось…
– Любовь – странный фрукт, – Август почти декламирует с невесть откуда взявшимся американским акцентом. – Вот что она сказала.
– Глупее не придумаешь.
– Это цитата из Билли Холлидей.
– Как будто цитата не может быть дурацкой, – вполне резонно замечает Лора.
– Она теперь тоже модная писательница.
– Кто? Билли Холлидей?
– Сама Билли.
– Господи, – Лора кривит губы в неподражаемой гримасе. – Если мы будем продвигаться такими темпами, то скоро и навозные мухи начнут выдавать в месяц по бестселлеру. В соавторстве с навозными жуками.
– Ты не права. В том смысле, что навозная муха написала бы не в пример лучше.
– Кто бы сомневался, Август, кто бы сомневался! За то время, что я ее знала, она разродилась лишь одним помойным стишком. Ты помнишь, да?
– А-а… «Я выщипала брови. Видно зря.
Поперлась ты
Глазеть на стриптизерок». Он?
– Он.
– У меня есть авторский экземпляр ее книги. «Две девушки в тени, одна девушка на солнце».
– Это название? – запоздало пугается Лора. – Надо же, срань какая!
– Срань с дарственной надписью, заметь.
– Представляю, что она там тебе накарябала!
– Нет, ты даже не представляешь… – Август забавляется, как дитя. – «Пора выходить из тени, пупсик! Я уже на свету».
– Я и забыла, что ты когда-то откликалась на пупсика, бр-р! А это название…Кажется, я его уже слышала.
– Видела, – поправляет Лору Август. – В клубе, где мы отмечали самолетовскую днюху. В туалетной кабинке.
– Точно! По-моему, я сама его и написала! Красным маркером.
– Ну, положим, написала это Самолетова. И не красным, а черным, – говорит справедливая девушка Август. – Но и ты могла бы такое сочинить. После того количества пива, которое мы высосали.
История, часть которой я заприметил в «Че…», повторяется, вопрос лишь в том, хватит ли на всех, одержимых писательским зудом, туалетных кабинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113