Меня Катя зовут.
– Поздравляю.
Ей и правда не больше пятнадцати, самый настоящий! уродец, лягушонок с моднючей прической: множество африканских косичек, дрэдов, отчего голова продвинутого! лягушонка имеет немалое сходство с осиным гнездом. Или с термитником. Все остальное укладывается в кислотный типаж, широко пропагандируемый «Полным дзэном»: футболка швами наружу, курточка из искусственного меха (рукава и воротник оторочены перьями ярко-зеленого цвета), расклешенные, украшенные стразами джинсы и голый живот.
На рюкзаке малолетки болтается плюшевая Масяня.
– Ты здесь один? – Малолетка снова проводит языком по губам, самолетные игры продолжаются.
– В каком смысле?
– Тебя встречает кто-нить? Меня вот уже год никто не встречает.
– Ты живешь здесь? – я невольно втягиваюсь в бессмысленный и совершенно ненужный мне разговор.
– Ну типа. Пожираю наслаждения… У меня папаша швед. А мамахен – русская. Мудаки оба. Хочешь перепихнуться?
И Лоре, и Билли до соплячки далеко.
Им далеко до глаз соплячки, абсолютно круглых, абсолютно бесстыдных, слепленных из какого-то уж совсем экзотического материала – подобно пуговицам на платьях из зимней коллекции Ж.-П. Готье. Им далеко до рта соплячки – энергичного лягушачьего рта, увешанного гроздьями подросткового герпеса. Им далеко до соплячкиных веснушек, не говоря уже о дрэдах. До ручек-спичек и ножек-палочек. До плюшевой Масяни им тоже не дотянуться. Но соплячка – логическое продолжение и Лоры, и Билли, если она и не читала «Лолиту», то киношку с одноименным названием видела наверняка. В очередной раз я жалею, что оказался именно в том месте, в котором должен был оказаться местечковый порнограф Пи.
– Так ты хочешь перепихнуться?
– Чего?
– Ну… Трахнуться. Заняться любовью.
– С кем?
– Не с ней же, – соплячка трясет плюшевой куклой. – Со мной.
– Хочу… Врезать тебе по морде. Вали-ка ты отсюда… пожирательница наслаждений. Может, тебе денег дать?
– Зачем?
– Купишь себе стакан молока. Охладишься.
Соплячка еще плотнее придвигается ко мне:
– Могу отсосать, – доверительно шепчет она, кладя руку на лямку моего рюкзака. – Бесплатно.
Несколько секунд я размышляю, как бы половчее двинуть соплячке, куда бы двинуть: мягкий подростковый череп подошел бы, лягушачий рот подошел бы, но тогда на костяшках пальцев могут остаться осколки ее зубов.
– Без глупостей, – лыбится соплячка. – Знаю, что ты задумал, но лучше тебе обойтись без глупостей.
– А то?..
– А то первый же коп тебя повяжет. Я скажу, что ты приставал ко мне. Хотел изнасиловать. А я – несовершеннолетняя. Нужны тебе эти проблемы?
Соплячкина рука и не думает отпускать мой рюкзак. Цыпки и кошачьи царапины – единственное ее украшение, если не считать простенького проволочного кольца.
– Правильно. Эти проблемы тебе не нужны.
– Чего ты хочешь? – И Лоре, и Билли до соплячки далеко.
– Будь моим дружком.
– Что-то я не понял…
– Будь моим дружком. Бойфрендом. На сегодняшний день. На сегодняшний вечер. Если не хочешь трахаться…
– Боюсь, что меня стошнит.
– …если не хочешь трахаться и не хочешь, чтобы я у тебя отсосала, будь моим дружком просто так.
– Зачем?
– Обещай ни о чем меня не спрашивать. Просто будь моим дружком.
– Я, пожалуй, староват для твоего дружка.
– Ты в самый раз. Не бойся, я и заплатить могу. У меня богатые предки, бабок дают немерено. Бабки тебя интересуют?
– Не настолько, чтобы быть твоим дружком.
– Тогда попробуй уйди!
– И уйду.
– И уйди! И первый же коп тебя повяжет. Я скажу, что приставал ко мне. Хотел изнасиловать. А я – несовершеннолетняя. И мои мудаки предки тебя по стенке размажут. Мой папаша – очень влиятельный мудак. Так тебя прижмет, что не обрадуешься!
– Хуйня какая-то, – в сердцах бросаю я.
– Еще какая! – весело соглашается соплячка. – У тебя нет выхода. Будь моим дружком. На сегодняшний день. На сегодняшний вечер. Много времени это не займет. Обещаю. Ну что, по рукам?
Узкая ладонь соплячки находит мою ладонь. Узкая ладонь соплячки горит. Я и сам горю. Синим пламенем. Поездка в Стокгольм, а вместе с ней и новая жизнь началась совсем не так, как я планировал. Но разве я вообще планировал ее? Плыви по течению, безумный Макс. Забрось руки за голову и плыви по течению. Ничего другого тебе не остается.
Вторую ладонь соплячки (такую же узкую, украшенную такими же цыпками и такими же кошачьими царапинами) я как-то выпустил из виду.
Зря.
Теперь в ней… о, черт!., теперь в ней зажаты мои документы. Или часть документов: я вижу свой заграничный паспорт. Этого вполне достаточно. Соплячка лыбится и лыбится. Как ей удалось вытащить паспорт – неизвестно.
«Beware pickpockets and lonely women».
«Остерегайтесь карманных воров и одиноких женщин», на женщину соплячка не тянет никак.
– Вот видишь! – торжествует соплячка. – У тебя нет выхода. Ну, пожалуйста!.. А я верну тебе паспорт. Обещаю. Как тебя зовут? А-а, неважно… Я буду звать тебя Дэном. Дэн. Дэн-Дэн-Дэн! По-моему, здорово, а?
«Дэн-Дэн-Дэн» в устах соплячки звучит как «Дон-Дон-Дон», или «Дин-Дин-Дин», или «Дзы-ынь-Дзынь-Дзынь», все это похоже на перезвон рождественских колокольчиков. Вместо жестяных языков у колокольчиков языки мертвой Лоры и мертвой Август, а под елку можно усадить плюшевую Билли. Она симпатичнее плюшевой Масяни. Гораздо симпатичнее.
– Дэн! Ты-Дэн. Хорошо запомнил?
– Почему Дэн?
– Это имя не нравится моей мамахен. Она его просто ненавидит.
«Просто» в устах соплячки звучит как «пр-р-р-р-ростоу», гроздья подросткового герпеса перезрели и вот-вот отвалятся, в уголках губ пенится слюна.
– Значит, твоя мамахен ненавидит имя Дэн, а ты… Ты ненавидишь свою мамахен. Так?
Йес! – Моя грошовая проницательность так радует соплячку, что она едва не хлопает в ладоши. – Ты прав! Ты прав! Дружок Дэн – умный парень! Я ненавижу свою мамахен, а она ненавидит имя Дэн. Всех злодеев в ее книгах зовут Дэнами. Всех маньяков.
– Твоя мать пишет книги?
– Ага. Она – сочинительница crimi. Она – писака!
– A crimi?..
– Crimi – это криминальные романы. Анна Брейнсдофер-Пайпер – автор криминальных романов. Никогда не слыхал?
– Нет.
– Ты не читаешь crimi?
– Нет.
– Может, все-таки перепихнемся?
– Нет.
– Брейнсдофер – фамилия ее первого мужа. Немца. Пайпер – фамилия ее второго мужа. Швейцарца. Оба уже умерли. И оба от сердечного приступа. Это она их угробила, я почти уверена. Угробила. Отравила.
– А Дэн?
– Я не знаю, кто такой Дэн. Но думаю, это тот, кого она когда-то любила. До немца и швейцарца. И до моего папаши-мудака. Предложение отсосать все еще в силе. Подумай как следует.
– Сколько тебе лет, прелестное дитя?
– Через полгода исполнится шестнадцать. А что? А как я выгляжу?
– Как мудачка.
– Ха-ха!..
Соплячка поднимается на цыпочки и целует меня в щеку, я же думаю лишь о том, как бы не подхватить герпес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Поздравляю.
Ей и правда не больше пятнадцати, самый настоящий! уродец, лягушонок с моднючей прической: множество африканских косичек, дрэдов, отчего голова продвинутого! лягушонка имеет немалое сходство с осиным гнездом. Или с термитником. Все остальное укладывается в кислотный типаж, широко пропагандируемый «Полным дзэном»: футболка швами наружу, курточка из искусственного меха (рукава и воротник оторочены перьями ярко-зеленого цвета), расклешенные, украшенные стразами джинсы и голый живот.
На рюкзаке малолетки болтается плюшевая Масяня.
– Ты здесь один? – Малолетка снова проводит языком по губам, самолетные игры продолжаются.
– В каком смысле?
– Тебя встречает кто-нить? Меня вот уже год никто не встречает.
– Ты живешь здесь? – я невольно втягиваюсь в бессмысленный и совершенно ненужный мне разговор.
– Ну типа. Пожираю наслаждения… У меня папаша швед. А мамахен – русская. Мудаки оба. Хочешь перепихнуться?
И Лоре, и Билли до соплячки далеко.
Им далеко до глаз соплячки, абсолютно круглых, абсолютно бесстыдных, слепленных из какого-то уж совсем экзотического материала – подобно пуговицам на платьях из зимней коллекции Ж.-П. Готье. Им далеко до рта соплячки – энергичного лягушачьего рта, увешанного гроздьями подросткового герпеса. Им далеко до соплячкиных веснушек, не говоря уже о дрэдах. До ручек-спичек и ножек-палочек. До плюшевой Масяни им тоже не дотянуться. Но соплячка – логическое продолжение и Лоры, и Билли, если она и не читала «Лолиту», то киношку с одноименным названием видела наверняка. В очередной раз я жалею, что оказался именно в том месте, в котором должен был оказаться местечковый порнограф Пи.
– Так ты хочешь перепихнуться?
– Чего?
– Ну… Трахнуться. Заняться любовью.
– С кем?
– Не с ней же, – соплячка трясет плюшевой куклой. – Со мной.
– Хочу… Врезать тебе по морде. Вали-ка ты отсюда… пожирательница наслаждений. Может, тебе денег дать?
– Зачем?
– Купишь себе стакан молока. Охладишься.
Соплячка еще плотнее придвигается ко мне:
– Могу отсосать, – доверительно шепчет она, кладя руку на лямку моего рюкзака. – Бесплатно.
Несколько секунд я размышляю, как бы половчее двинуть соплячке, куда бы двинуть: мягкий подростковый череп подошел бы, лягушачий рот подошел бы, но тогда на костяшках пальцев могут остаться осколки ее зубов.
– Без глупостей, – лыбится соплячка. – Знаю, что ты задумал, но лучше тебе обойтись без глупостей.
– А то?..
– А то первый же коп тебя повяжет. Я скажу, что ты приставал ко мне. Хотел изнасиловать. А я – несовершеннолетняя. Нужны тебе эти проблемы?
Соплячкина рука и не думает отпускать мой рюкзак. Цыпки и кошачьи царапины – единственное ее украшение, если не считать простенького проволочного кольца.
– Правильно. Эти проблемы тебе не нужны.
– Чего ты хочешь? – И Лоре, и Билли до соплячки далеко.
– Будь моим дружком.
– Что-то я не понял…
– Будь моим дружком. Бойфрендом. На сегодняшний день. На сегодняшний вечер. Если не хочешь трахаться…
– Боюсь, что меня стошнит.
– …если не хочешь трахаться и не хочешь, чтобы я у тебя отсосала, будь моим дружком просто так.
– Зачем?
– Обещай ни о чем меня не спрашивать. Просто будь моим дружком.
– Я, пожалуй, староват для твоего дружка.
– Ты в самый раз. Не бойся, я и заплатить могу. У меня богатые предки, бабок дают немерено. Бабки тебя интересуют?
– Не настолько, чтобы быть твоим дружком.
– Тогда попробуй уйди!
– И уйду.
– И уйди! И первый же коп тебя повяжет. Я скажу, что приставал ко мне. Хотел изнасиловать. А я – несовершеннолетняя. И мои мудаки предки тебя по стенке размажут. Мой папаша – очень влиятельный мудак. Так тебя прижмет, что не обрадуешься!
– Хуйня какая-то, – в сердцах бросаю я.
– Еще какая! – весело соглашается соплячка. – У тебя нет выхода. Будь моим дружком. На сегодняшний день. На сегодняшний вечер. Много времени это не займет. Обещаю. Ну что, по рукам?
Узкая ладонь соплячки находит мою ладонь. Узкая ладонь соплячки горит. Я и сам горю. Синим пламенем. Поездка в Стокгольм, а вместе с ней и новая жизнь началась совсем не так, как я планировал. Но разве я вообще планировал ее? Плыви по течению, безумный Макс. Забрось руки за голову и плыви по течению. Ничего другого тебе не остается.
Вторую ладонь соплячки (такую же узкую, украшенную такими же цыпками и такими же кошачьими царапинами) я как-то выпустил из виду.
Зря.
Теперь в ней… о, черт!., теперь в ней зажаты мои документы. Или часть документов: я вижу свой заграничный паспорт. Этого вполне достаточно. Соплячка лыбится и лыбится. Как ей удалось вытащить паспорт – неизвестно.
«Beware pickpockets and lonely women».
«Остерегайтесь карманных воров и одиноких женщин», на женщину соплячка не тянет никак.
– Вот видишь! – торжествует соплячка. – У тебя нет выхода. Ну, пожалуйста!.. А я верну тебе паспорт. Обещаю. Как тебя зовут? А-а, неважно… Я буду звать тебя Дэном. Дэн. Дэн-Дэн-Дэн! По-моему, здорово, а?
«Дэн-Дэн-Дэн» в устах соплячки звучит как «Дон-Дон-Дон», или «Дин-Дин-Дин», или «Дзы-ынь-Дзынь-Дзынь», все это похоже на перезвон рождественских колокольчиков. Вместо жестяных языков у колокольчиков языки мертвой Лоры и мертвой Август, а под елку можно усадить плюшевую Билли. Она симпатичнее плюшевой Масяни. Гораздо симпатичнее.
– Дэн! Ты-Дэн. Хорошо запомнил?
– Почему Дэн?
– Это имя не нравится моей мамахен. Она его просто ненавидит.
«Просто» в устах соплячки звучит как «пр-р-р-р-ростоу», гроздья подросткового герпеса перезрели и вот-вот отвалятся, в уголках губ пенится слюна.
– Значит, твоя мамахен ненавидит имя Дэн, а ты… Ты ненавидишь свою мамахен. Так?
Йес! – Моя грошовая проницательность так радует соплячку, что она едва не хлопает в ладоши. – Ты прав! Ты прав! Дружок Дэн – умный парень! Я ненавижу свою мамахен, а она ненавидит имя Дэн. Всех злодеев в ее книгах зовут Дэнами. Всех маньяков.
– Твоя мать пишет книги?
– Ага. Она – сочинительница crimi. Она – писака!
– A crimi?..
– Crimi – это криминальные романы. Анна Брейнсдофер-Пайпер – автор криминальных романов. Никогда не слыхал?
– Нет.
– Ты не читаешь crimi?
– Нет.
– Может, все-таки перепихнемся?
– Нет.
– Брейнсдофер – фамилия ее первого мужа. Немца. Пайпер – фамилия ее второго мужа. Швейцарца. Оба уже умерли. И оба от сердечного приступа. Это она их угробила, я почти уверена. Угробила. Отравила.
– А Дэн?
– Я не знаю, кто такой Дэн. Но думаю, это тот, кого она когда-то любила. До немца и швейцарца. И до моего папаши-мудака. Предложение отсосать все еще в силе. Подумай как следует.
– Сколько тебе лет, прелестное дитя?
– Через полгода исполнится шестнадцать. А что? А как я выгляжу?
– Как мудачка.
– Ха-ха!..
Соплячка поднимается на цыпочки и целует меня в щеку, я же думаю лишь о том, как бы не подхватить герпес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113