Она почти ничего не сказала на протяжении всего вечера.
Царь проследовал в свои апартаменты и лег в постель. Не в силах уснуть, он поймал себя на том, что думает о Марии Нарышкиной, обо всех тех женщинах, которые были у него в прошлом. Он был еще молод, как сказала Жозефина, а теперь, когда напряжение кампании прошло, он оставался полным сил мужчиной и совершенно одиноким. Александр поворочался в своей огромной кровати и затих; его дверь открылась. На пороге он увидел женщину и не сразу узнал ее. Он медленно поднялся. Она подошла к нему, и под ее длинным одеянием он увидел оголенные ноги. Она подошла к краю кровати и посмотрела на него. Бледное лицо Гортензии Бонапарт смягчила улыбка.
– Я не помешала вам, ваше величество? – прошептала она.
Александр не сводил с нее глаз, а она опустила руку, придерживавшую ее халат, и он распахнулся.
– Нет, мадам, – мягко сказал он. Затем он улыбнулся ей и протянул руку.
В конце мая Жозефина, французская императрица, умерла, умерла от простуды, которую она подхватила, гуляя по парку с царем. Это была подходящая кончина для женщины, чья жизнь считалась бесполезной и несдержанной. О ее смерти ходило много сплетен, все время с новыми подробностями; Александр в это время жил в Париже, а бывшая королева Голландии пыталась привести в порядок многочисленные дела своей матери. Она оставалась по-прежнему холодной и молчаливой, такой же, как в вечер визита Александра. Когда до нее дошли слухи, что Жозефина изменила Наполеону с его врагом, она только улыбнулась. Пойти к нему в комнату она решила сама. Когда она узнала, что он уже предложил деньги и защиту семье, она расхохоталась. Но дело того стоило. Никто из них никогда не забудет той ночи. Она была триумфом для него и местью для нее, местью за все те годы, что она любила Наполеона Бонапарта, а он лебезил перед ее матушкой, местью за ее несчастное замужество с человеком, к которому она питала отвращение. Кроме этого, она вообразила, что Жозефина имеет виды на русского императора, и она поспешила расстроить планы матери и первой преуспеть в этом. И ей это удалось, хотя взгляд умирающей от пневмонии несколькими днями позже Жозефины показал ей, что та обо всем догадалась.
17
– Понимаете ли вы, – говорила Великая княгиня Екатерина, – что до этого момента у нас и минуточки не было для того, чтобы побыть вдвоем?
Александр улыбнулся.
– Нам повезло, что мы оба хорошие моряки, а Фридрих Вильгельм – нет! Интересно, каково будет в Лондоне?
– Я очень хочу увидеть его. Говорят, что из-за туманов там постоянно темно. – Она перегнулась через поручни корабля, который вез их в Англию с государственным визитом, и посмотрела вниз на темную воду.
Стояла чудная ночь, и воды пролива были спокойны. Брат с сестрой находились на палубе, и легкая качка в более бурном море освободила их от присутствия короля Пруссии.
Английский принц-регент пригласил Александра, его сестру и прусского короля прибыть в Лондон до начала мирного Конгресса, который открывался в Вене.
– Должна заметить, – сказала Екатерина, – что не видела никого более смешного, чем король Людовик. А этот его Двор! Кажется, они забальзамированы еще с 1792 года! И еще они мне не понравились своей неблагодарностью вам…
– Они просто невозможны, – сердито подхватил Александр. – Кроме их высокомерия по отношению ко мне, чего я им никогда не прощу, они делают все возможное, чтобы внести вражду в массы французского народа и вызвать ненависть армии. Мы посадили этого болвана на трон, и теперь, полагаю, придется нам там его удерживать. Слава Богу, что Бонапарт в надежном месте на острове Эльба, а австрийцы следят за его сыном!
– Я слышала, что мальчик болезненный, а Мария-Луиза не собирается покидать Австрию и становиться регентшей. Нет, они в достаточной безопасности, пока Наполеон не на свободе. Сама я думаю, что его следовало бы казнить.
– Да, если бы это происходило в России, – ответил Александр, – а не в Европе. В Европе они судят по-своему, а мы для них лишь дикари.
Последние слова он произнес с горечью.
– Да, таковым было отношение этого чертова Бурбона, который и выстрела не сделал ради того, чтобы вернуть свой трон, и Меттерниха – о, как он меня ненавидит за то, что я сделал королем Людовика, и Талейрана, этой высокомерной, вероломной змеи. Мы боролись с Наполеоном; мы свою кровь проливали, разрушили Москву, жгли свою землю; мы преследовали его по всей Европе, а с нами вместе и прусские воины. Но если они думают, что им удастся не допустить меня на Конгресс, то они ошибаются. Единственный, кому я доверяю, это Фридрих Вильгельм.
– Он глуп, – презрительно заметила Екатерина. – А что вы скажете об англичанах?
Александр нахмурился.
– Пока еще не знаю. По крайней мере боролись они с французами так же стойко, как и мы. Это жестокий народ – посмотрите на их мощь! Бонапарт всегда говорил, что они являлись его единственным врагом, что, пока они существуют, он не сможет успокоиться, не сможет завоевать мир, что было для него равнозначно успокоению. Ничего не могу сказать относительно Англии… нужно сначала добраться до Лондона… О, слава Богу, что можно подышать свежим воздухом. За последние несколько недель я все время чувствовал, что вот-вот задохнусь!
Екатерина заколола назад легкую прядь волос, которую ветер бросил ей на лицо, и улыбнулась. Насмешливая улыбка отразилась и в ее раскосых глазах, когда она посмотрела на Александра.
– Успех не изменил вашего характера, – заметила она. – Вы становитесь настоящим деспотом, дорогой мой брат. Я уже почти не замечаю у вас этой знаменитой улыбочки, которая так меня раздражала. По временам вы меня просто пугаете! Так что не удивляйтесь, что теперь, когда война закончена, наши любезные союзники уже больше не восторгаются вами. Они вас боятся.
Он вспомнил, как императрица Жозефина говорила ему то же самое, той ночью в парке Мальмезона. Они действительно боялись его, боялись его мощи.
– Я хочу только того, что положено России, – сердито произнес он. – Я хочу мира. Господь Бог дал мне эту победу, я это знаю. Я знаю также, что Он хочет, чтобы я поддерживал мир.
Екатерина не отвечала. Вот опять. «Господь хочет, чтобы я… Господь дал мне…» Его еле сдерживаемый гнев, его уверенность, что Господь Бог направляет его, что люди, которые выступают против него, на деле выступают против Всемогущего.
Она быстро взглянула на него, на его застывшее выражение лица, на глубокие морщины на лбу и в уголках рта. Во время войны 1812 года были времена, когда она задавала себе вопрос, не сходит ли ее брат с ума, тогда, когда он ничего не делал, а только молился и призывал Бога, в которого раньше никогда не верил. После долгих лет религиозной терпимости он вел целомудренную жизнь, но теперь этот этап его жизни миновал, и она была уже уверена, что вместе с ним прошла и религиозная мания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Царь проследовал в свои апартаменты и лег в постель. Не в силах уснуть, он поймал себя на том, что думает о Марии Нарышкиной, обо всех тех женщинах, которые были у него в прошлом. Он был еще молод, как сказала Жозефина, а теперь, когда напряжение кампании прошло, он оставался полным сил мужчиной и совершенно одиноким. Александр поворочался в своей огромной кровати и затих; его дверь открылась. На пороге он увидел женщину и не сразу узнал ее. Он медленно поднялся. Она подошла к нему, и под ее длинным одеянием он увидел оголенные ноги. Она подошла к краю кровати и посмотрела на него. Бледное лицо Гортензии Бонапарт смягчила улыбка.
– Я не помешала вам, ваше величество? – прошептала она.
Александр не сводил с нее глаз, а она опустила руку, придерживавшую ее халат, и он распахнулся.
– Нет, мадам, – мягко сказал он. Затем он улыбнулся ей и протянул руку.
В конце мая Жозефина, французская императрица, умерла, умерла от простуды, которую она подхватила, гуляя по парку с царем. Это была подходящая кончина для женщины, чья жизнь считалась бесполезной и несдержанной. О ее смерти ходило много сплетен, все время с новыми подробностями; Александр в это время жил в Париже, а бывшая королева Голландии пыталась привести в порядок многочисленные дела своей матери. Она оставалась по-прежнему холодной и молчаливой, такой же, как в вечер визита Александра. Когда до нее дошли слухи, что Жозефина изменила Наполеону с его врагом, она только улыбнулась. Пойти к нему в комнату она решила сама. Когда она узнала, что он уже предложил деньги и защиту семье, она расхохоталась. Но дело того стоило. Никто из них никогда не забудет той ночи. Она была триумфом для него и местью для нее, местью за все те годы, что она любила Наполеона Бонапарта, а он лебезил перед ее матушкой, местью за ее несчастное замужество с человеком, к которому она питала отвращение. Кроме этого, она вообразила, что Жозефина имеет виды на русского императора, и она поспешила расстроить планы матери и первой преуспеть в этом. И ей это удалось, хотя взгляд умирающей от пневмонии несколькими днями позже Жозефины показал ей, что та обо всем догадалась.
17
– Понимаете ли вы, – говорила Великая княгиня Екатерина, – что до этого момента у нас и минуточки не было для того, чтобы побыть вдвоем?
Александр улыбнулся.
– Нам повезло, что мы оба хорошие моряки, а Фридрих Вильгельм – нет! Интересно, каково будет в Лондоне?
– Я очень хочу увидеть его. Говорят, что из-за туманов там постоянно темно. – Она перегнулась через поручни корабля, который вез их в Англию с государственным визитом, и посмотрела вниз на темную воду.
Стояла чудная ночь, и воды пролива были спокойны. Брат с сестрой находились на палубе, и легкая качка в более бурном море освободила их от присутствия короля Пруссии.
Английский принц-регент пригласил Александра, его сестру и прусского короля прибыть в Лондон до начала мирного Конгресса, который открывался в Вене.
– Должна заметить, – сказала Екатерина, – что не видела никого более смешного, чем король Людовик. А этот его Двор! Кажется, они забальзамированы еще с 1792 года! И еще они мне не понравились своей неблагодарностью вам…
– Они просто невозможны, – сердито подхватил Александр. – Кроме их высокомерия по отношению ко мне, чего я им никогда не прощу, они делают все возможное, чтобы внести вражду в массы французского народа и вызвать ненависть армии. Мы посадили этого болвана на трон, и теперь, полагаю, придется нам там его удерживать. Слава Богу, что Бонапарт в надежном месте на острове Эльба, а австрийцы следят за его сыном!
– Я слышала, что мальчик болезненный, а Мария-Луиза не собирается покидать Австрию и становиться регентшей. Нет, они в достаточной безопасности, пока Наполеон не на свободе. Сама я думаю, что его следовало бы казнить.
– Да, если бы это происходило в России, – ответил Александр, – а не в Европе. В Европе они судят по-своему, а мы для них лишь дикари.
Последние слова он произнес с горечью.
– Да, таковым было отношение этого чертова Бурбона, который и выстрела не сделал ради того, чтобы вернуть свой трон, и Меттерниха – о, как он меня ненавидит за то, что я сделал королем Людовика, и Талейрана, этой высокомерной, вероломной змеи. Мы боролись с Наполеоном; мы свою кровь проливали, разрушили Москву, жгли свою землю; мы преследовали его по всей Европе, а с нами вместе и прусские воины. Но если они думают, что им удастся не допустить меня на Конгресс, то они ошибаются. Единственный, кому я доверяю, это Фридрих Вильгельм.
– Он глуп, – презрительно заметила Екатерина. – А что вы скажете об англичанах?
Александр нахмурился.
– Пока еще не знаю. По крайней мере боролись они с французами так же стойко, как и мы. Это жестокий народ – посмотрите на их мощь! Бонапарт всегда говорил, что они являлись его единственным врагом, что, пока они существуют, он не сможет успокоиться, не сможет завоевать мир, что было для него равнозначно успокоению. Ничего не могу сказать относительно Англии… нужно сначала добраться до Лондона… О, слава Богу, что можно подышать свежим воздухом. За последние несколько недель я все время чувствовал, что вот-вот задохнусь!
Екатерина заколола назад легкую прядь волос, которую ветер бросил ей на лицо, и улыбнулась. Насмешливая улыбка отразилась и в ее раскосых глазах, когда она посмотрела на Александра.
– Успех не изменил вашего характера, – заметила она. – Вы становитесь настоящим деспотом, дорогой мой брат. Я уже почти не замечаю у вас этой знаменитой улыбочки, которая так меня раздражала. По временам вы меня просто пугаете! Так что не удивляйтесь, что теперь, когда война закончена, наши любезные союзники уже больше не восторгаются вами. Они вас боятся.
Он вспомнил, как императрица Жозефина говорила ему то же самое, той ночью в парке Мальмезона. Они действительно боялись его, боялись его мощи.
– Я хочу только того, что положено России, – сердито произнес он. – Я хочу мира. Господь Бог дал мне эту победу, я это знаю. Я знаю также, что Он хочет, чтобы я поддерживал мир.
Екатерина не отвечала. Вот опять. «Господь хочет, чтобы я… Господь дал мне…» Его еле сдерживаемый гнев, его уверенность, что Господь Бог направляет его, что люди, которые выступают против него, на деле выступают против Всемогущего.
Она быстро взглянула на него, на его застывшее выражение лица, на глубокие морщины на лбу и в уголках рта. Во время войны 1812 года были времена, когда она задавала себе вопрос, не сходит ли ее брат с ума, тогда, когда он ничего не делал, а только молился и призывал Бога, в которого раньше никогда не верил. После долгих лет религиозной терпимости он вел целомудренную жизнь, но теперь этот этап его жизни миновал, и она была уже уверена, что вместе с ним прошла и религиозная мания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65