Впрямую так не сказал, но топтался на этом месте до тех пор, пока я не врубился и не подтвердил, что понял, чего от меня ждут. Я это сделал с присущей мне прямотой.
– Вы гений, Леонид Фомич, – сказал я просто. – Постараюсь дотянуться.
Появилась кое-какая дополнительная информация, с которой я сразу не смог сообразоваться. Оказывается, для того, чтобы проникнуть в глубину деяний и размышлений прогрессивного олигарха, следовало напитаться их истинным духом, а для этого лучший способ – принять в них посильное участие. Иными словами, мне придётся время от времени выполнять конкретные поручения героя, связанные с его бизнесом. Я спросил, какие именно поручения. Я ведь не специалист и ничего не умею делать, кроме как марать бумагу. Оболдуев чуть раздраженно ответил, что над этим он еще подумает, но, наверное, даже писатель сумеет справиться, допустим, с деловыми переговорами по заданной теме. Допустим, по поводу приватизации какого-нибудь предприятия.
– Справитесь, а, Виктор? – с какой-то неожиданной хитринкой усмехнулся Оболдуев.
– Можно попробовать.
– А как вам Лизетта? – неожиданно переменил он тему.
– В каком смысле?
– Есть у неё филологические данные?
Я секунду подумал, прежде чем ответить. В вопросе был подвох, но почти неуловимый.
– Леонид Фомич, – сказал я с важностью доцента, – мы общались около часа, одно могу сказать твёрдо: необыкновенная девушка, тонко чувствующая, несколько, я бы даже сказал, несовременная. Насчёт способностей мне пока трудно судить.
– Смотри не влюбись, Виктор.
Вот он, подвох. Шуточная фраза прозвучала как предостережение, завуалированная угроза.
– Мы своё место знаем, Леонид Фомич.
– То-то, дружок… Что касаемо несовременности, это в мать. Мать у неё была чудная баба. Три года её натаскивал, так и не научилась доллар от евро отличать. Представляешь?
Его внезапная откровенность привела к тому, что у меня в нервном тике дёрнулась левая щека.
Леонид Фомич нажал клаксон золотой дудки, висевшей на ножке стола, и в комнату явился мужик с седыми волосами, обряженный в шотландского горца, в клетчатой юбочке, только что без волынки на боку. Это оказался управляющий поместьем Осип Фёдорович Мендельсон. Почему он был в юбочке, я вскоре узнал от Лизы. Леонид Фомич был англоман, полагал, что англичане самая культурная нация на свете, правда, после евреев. Но у англичан было преимущество: они умели пожить, а евреи умели только делать деньги. В поместье все слуги, включая садовника, носили англо-шотландско-ирландские одеяния и худо-бедно изъяснялись по-английски. По мнению Оболдуева, это создавало в его владениях здоровую ауру и хоть немного перешибало зловонный руссиянский дух. Сам себя он называл греком по отцу и арийцем по матери. Какие у него были для этого основания, не мне судить.
Оболдуев распорядился, чтобы управляющий показал предназначенные мне покои, что и было исполнено. Покои были такие: зала метров тридцать с высокой кроватью под балдахином в стиле Людовика XIV, уставленная аппаратурой – компьютер, музыкальный центр, стереотелевизор «Шарп» последней модели стоимостью 15 тысяч долларов. Мебель старинная, тяжёлая, в мрачновато-тёмных тонах. Если бы несколько дней назад кто-нибудь сказал, что мне предстоит жить в подобном помещении, я бы не поверил.
– Обед в пятнадцать часов, – торжественно уведомил управляющий Мендельсон. – В малой гостиной. Просьба не опаздывать, владыка строг. Платье к обеду в шкафу, там всё по вашему размеру.
Когда он ушёл, я первым делом заглянул в этот самый шкаф, пузатый, черного дерева. Одежды там было примерно на роту пехотинцев – костюмы, рубашки всевозможных фасонов. На полках груды нижнего белья. В первый раз у меня отдалённо мелькнула мыслишка, не прав ли Владик, не сошёл ли я с ума, ввязываясь в подобную авантюру.
За столом нас было четверо: добрый хозяин Леонид Фомич, молодая женщина по имени Изаура Петровна, которая оказалась новой женой владыки, Лиза – и чуть поодаль от этой троицы, как бы на застольной галёрке, аз грешный. Прислуживал смешной курносый арапчонок с коричневой продолговатой головёнкой и сверкающей, ослепительной улыбкой, которого Леонид Фомич самолично с гордостью отрекомендовал:
– Натуральный людоедец. С Алеутских островов. Приобрёл с оказией. По-нашему ни бельмеса не смыслит.
– А вот нет, барин, а вот нет! – счастливо закудахтал арапчонок. – Мой тебя понимай!
Оболдуев ласково потрепал мальчонку по лоснящейся щёчке. Тем более что Леонид Фомич счёл нужным сделать некоторые уточнения:
– Будешь с нами столоваться, когда гостей нету. Но иногда придётся перемещаться на кухню, не обессудь, дружок.
Я заметил, как Лиза покраснела при этих словах. Бедняжка, видимо, всё, что касалось отца, воспринимала буквально.
Не нужно было быть психологом, чтобы понять, какие отношения сложились у неё с новой мачехой. Та была лет на пять старше Лизы и, конечно, выглядела суперсексуально. Ничем особенным внешне она не выделялась, крашеная блондинка из числа тех, которые сидят во всех «мерседесах», но было в её облике нечто неуловимо влекущее, действующее непосредственно на половой инстинкт, заставляющее мужчину стыдливо ёрзать. В ней, как в её прародительнице Еве, таился смертельный вызов всему мужскому роду. Безусловно, надо обладать бесшабашностью новых русских завоевателей, чтобы держать такую дамочку возле себя постоянно. Диковинное имя Изаура подходило к ней идеально. Не уверен, что она была супругой Оболдуева в общепринятом смысле. Допускаю, что они вкладывают в это слово – супруга, жена – что-то иное, внятное только им, оболдуевым, но, во всяком случае, за столом Изаура Петровна держалась хозяйкой. Леонид Фомич насыщался сосредоточенно и угрюмо, большей частью молча, Лиза тоже притихла, собственно, мы с Изаурой Петровной вдвоём вели светскую беседу. Она, по всей видимости, успела пройти некую выучку в английском духе, потому что для завязки первым делом сообщила мне, что простолюдинов почти невозможно обучить пользоваться столовыми приборами. Подумав, добавила, что это так же трудно, как заставить их поддерживать чистоту в местах общего пользования. Это родовое клеймо на руссиянине: он за столом жрёт как свинья и в сортире ведёт себя так же. Поинтересовалась, согласен ли я с ней. Я ответил, что не только согласен, но восхищён меткостью её суждения. К нему можно лишь присовокупить, что руссиянин отвратителен и в любви. Он и здесь ведёт себя как животное. Эти три вещи – стол, сортир и постель – в сущности, представляют собой бездонную пропасть, которая отделяет нас от цивилизованного западного обывателя, и вряд ли её удастся преодолеть в ближайшее столетие.
– Виктор Николаевич, вы же не всерьёз это всё говорите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Вы гений, Леонид Фомич, – сказал я просто. – Постараюсь дотянуться.
Появилась кое-какая дополнительная информация, с которой я сразу не смог сообразоваться. Оказывается, для того, чтобы проникнуть в глубину деяний и размышлений прогрессивного олигарха, следовало напитаться их истинным духом, а для этого лучший способ – принять в них посильное участие. Иными словами, мне придётся время от времени выполнять конкретные поручения героя, связанные с его бизнесом. Я спросил, какие именно поручения. Я ведь не специалист и ничего не умею делать, кроме как марать бумагу. Оболдуев чуть раздраженно ответил, что над этим он еще подумает, но, наверное, даже писатель сумеет справиться, допустим, с деловыми переговорами по заданной теме. Допустим, по поводу приватизации какого-нибудь предприятия.
– Справитесь, а, Виктор? – с какой-то неожиданной хитринкой усмехнулся Оболдуев.
– Можно попробовать.
– А как вам Лизетта? – неожиданно переменил он тему.
– В каком смысле?
– Есть у неё филологические данные?
Я секунду подумал, прежде чем ответить. В вопросе был подвох, но почти неуловимый.
– Леонид Фомич, – сказал я с важностью доцента, – мы общались около часа, одно могу сказать твёрдо: необыкновенная девушка, тонко чувствующая, несколько, я бы даже сказал, несовременная. Насчёт способностей мне пока трудно судить.
– Смотри не влюбись, Виктор.
Вот он, подвох. Шуточная фраза прозвучала как предостережение, завуалированная угроза.
– Мы своё место знаем, Леонид Фомич.
– То-то, дружок… Что касаемо несовременности, это в мать. Мать у неё была чудная баба. Три года её натаскивал, так и не научилась доллар от евро отличать. Представляешь?
Его внезапная откровенность привела к тому, что у меня в нервном тике дёрнулась левая щека.
Леонид Фомич нажал клаксон золотой дудки, висевшей на ножке стола, и в комнату явился мужик с седыми волосами, обряженный в шотландского горца, в клетчатой юбочке, только что без волынки на боку. Это оказался управляющий поместьем Осип Фёдорович Мендельсон. Почему он был в юбочке, я вскоре узнал от Лизы. Леонид Фомич был англоман, полагал, что англичане самая культурная нация на свете, правда, после евреев. Но у англичан было преимущество: они умели пожить, а евреи умели только делать деньги. В поместье все слуги, включая садовника, носили англо-шотландско-ирландские одеяния и худо-бедно изъяснялись по-английски. По мнению Оболдуева, это создавало в его владениях здоровую ауру и хоть немного перешибало зловонный руссиянский дух. Сам себя он называл греком по отцу и арийцем по матери. Какие у него были для этого основания, не мне судить.
Оболдуев распорядился, чтобы управляющий показал предназначенные мне покои, что и было исполнено. Покои были такие: зала метров тридцать с высокой кроватью под балдахином в стиле Людовика XIV, уставленная аппаратурой – компьютер, музыкальный центр, стереотелевизор «Шарп» последней модели стоимостью 15 тысяч долларов. Мебель старинная, тяжёлая, в мрачновато-тёмных тонах. Если бы несколько дней назад кто-нибудь сказал, что мне предстоит жить в подобном помещении, я бы не поверил.
– Обед в пятнадцать часов, – торжественно уведомил управляющий Мендельсон. – В малой гостиной. Просьба не опаздывать, владыка строг. Платье к обеду в шкафу, там всё по вашему размеру.
Когда он ушёл, я первым делом заглянул в этот самый шкаф, пузатый, черного дерева. Одежды там было примерно на роту пехотинцев – костюмы, рубашки всевозможных фасонов. На полках груды нижнего белья. В первый раз у меня отдалённо мелькнула мыслишка, не прав ли Владик, не сошёл ли я с ума, ввязываясь в подобную авантюру.
За столом нас было четверо: добрый хозяин Леонид Фомич, молодая женщина по имени Изаура Петровна, которая оказалась новой женой владыки, Лиза – и чуть поодаль от этой троицы, как бы на застольной галёрке, аз грешный. Прислуживал смешной курносый арапчонок с коричневой продолговатой головёнкой и сверкающей, ослепительной улыбкой, которого Леонид Фомич самолично с гордостью отрекомендовал:
– Натуральный людоедец. С Алеутских островов. Приобрёл с оказией. По-нашему ни бельмеса не смыслит.
– А вот нет, барин, а вот нет! – счастливо закудахтал арапчонок. – Мой тебя понимай!
Оболдуев ласково потрепал мальчонку по лоснящейся щёчке. Тем более что Леонид Фомич счёл нужным сделать некоторые уточнения:
– Будешь с нами столоваться, когда гостей нету. Но иногда придётся перемещаться на кухню, не обессудь, дружок.
Я заметил, как Лиза покраснела при этих словах. Бедняжка, видимо, всё, что касалось отца, воспринимала буквально.
Не нужно было быть психологом, чтобы понять, какие отношения сложились у неё с новой мачехой. Та была лет на пять старше Лизы и, конечно, выглядела суперсексуально. Ничем особенным внешне она не выделялась, крашеная блондинка из числа тех, которые сидят во всех «мерседесах», но было в её облике нечто неуловимо влекущее, действующее непосредственно на половой инстинкт, заставляющее мужчину стыдливо ёрзать. В ней, как в её прародительнице Еве, таился смертельный вызов всему мужскому роду. Безусловно, надо обладать бесшабашностью новых русских завоевателей, чтобы держать такую дамочку возле себя постоянно. Диковинное имя Изаура подходило к ней идеально. Не уверен, что она была супругой Оболдуева в общепринятом смысле. Допускаю, что они вкладывают в это слово – супруга, жена – что-то иное, внятное только им, оболдуевым, но, во всяком случае, за столом Изаура Петровна держалась хозяйкой. Леонид Фомич насыщался сосредоточенно и угрюмо, большей частью молча, Лиза тоже притихла, собственно, мы с Изаурой Петровной вдвоём вели светскую беседу. Она, по всей видимости, успела пройти некую выучку в английском духе, потому что для завязки первым делом сообщила мне, что простолюдинов почти невозможно обучить пользоваться столовыми приборами. Подумав, добавила, что это так же трудно, как заставить их поддерживать чистоту в местах общего пользования. Это родовое клеймо на руссиянине: он за столом жрёт как свинья и в сортире ведёт себя так же. Поинтересовалась, согласен ли я с ней. Я ответил, что не только согласен, но восхищён меткостью её суждения. К нему можно лишь присовокупить, что руссиянин отвратителен и в любви. Он и здесь ведёт себя как животное. Эти три вещи – стол, сортир и постель – в сущности, представляют собой бездонную пропасть, которая отделяет нас от цивилизованного западного обывателя, и вряд ли её удастся преодолеть в ближайшее столетие.
– Виктор Николаевич, вы же не всерьёз это всё говорите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109