Грешным делом я принял его за посланца смерти и решил, что пробил последний час. Не хватало Абдуллы, но скорее всего азиат ждал в коридоре.
– Опять на расстрел? – поинтересовался я. – Или придушите прямо здесь?
– Не сходи с ума, писатель. – Трубецкой приблизился кошачьей походкой. – Я к вам от известной нам обоим особы.
– Я уж догадался… Но чем я провинился? Главу переписал с поправками, приступил к следующей. Можешь передать господину Оболдуеву.
Наконец-то Трубецкой раздвинул губы в привычной улыбке, и у меня немного отлегло от сердца. Может, он случайно заглянул полюбоваться на писателя-зомби. К таким посещениям я привык, кто только ко мне теперь не заглядывал.
– Отдыхаю после желатиновой ванны, – добавил я неизвестно зачем. – Сейчас опять начну печатать.
– Я от Лизы, – сказал майор многозначительно.
– От Лизы? А что ей понадобилось? – На мякине меня не проведёшь. – Ведь её батюшка отменил занятия.
Трубецкой немного посуровел, присел на пуфик возле кровати.
– Конечно, Виктор Николаевич, у вас нет оснований мне доверять. Но у меня записка. Вот, прочитайте.
Он протянул клочок бумаги, и я, притворяясь идиотом, отшатнулся. Замахал руками, словно увидел змею.
– Какая записка? Зачем мне читать? За кого вы меня принимаете, Вова? Это что, провокация?
– Обыкновенная записка, что с вами? Да возьмите же, возьмите…
– Не надо мне ничего, не надо!
Некоторое время мы были заняты тем, что он протягивал, а я отталкивал его руку, юлой вертясь на постели, всё глубже вдавливаясь в угол. И лишь когда он замахнулся кулаком, я выхватил записку и прочитал. Почерк Лизы, вряд ли кто-нибудь его подделал, не тот случай. «В. Н., смело доверьтесь Т… Л.».
– Шифровка? – спросил я.
Трубецкой залез двумя пальцами в рот и покачал левый клык. Пугал, что ли?
– Да, Патиссоныч веников не вяжет, – сказал он задумчиво. – Но я не могу ждать, пока ты очухаешься.
– Никто вас не заставляет.
– Сегодня ночью будь готов. Ничего лишнего с собой брать не надо.
– Чушь какая-то, – сказал я. – Слушать ничего не желаю.
Майор скривился и потрогал клык справа. Уже уходя, небрежно обронил:
– Никак не пойму – чего она в тебе нашла?
– Кто? – спросил я.
… Как обычно, ужин принесла Светочка, свидетельница убийства Гария Наумовича. Она не оставляла меня своим попечением и при желатиновых ваннах, как и при всех других процедурах, помогала доктору Патиссону. В его присутствии вела себя безукоризненно, строго, как настоящая медсестра, ни словечка лишнего, зато когда оставались наедине, превращалась в простодушную добрую девушку, может быть, излишне шаловливую. У меня от её щипков и покусываний все бока были в синяках.
Кормили теперь хорошо: на сей раз Светочка подала свиную отбивную на косточке с жареной картохой (шедевр бабы Груни), овощной салат, сдобренный оливковым маслом, и жбан английского чёрного эля, благоухающего, как сырой погреб. Я внутренне паниковал, поэтому жевал энергично, как мясорубка, пиво отпивал сразу по полкружки. Светочка следила за мной с умилением, подперев подбородок кулачками. Видно, что жалела.
– Скажи, Светлана Игоревна, – прошамкал я с набитым ртом, чтобы как-то отвлечься от мрачных мыслей. – Какой прок в желатиновых ваннах? Что они дают организму?
– Ну как же! – Она всплеснула ручками. – Ви-итечка! Посмотрели бы в зеркало, какой вы были три дня назад и какой теперь. Небо и земля. А аппетит! Конечно, если бы не ваша застенчивость… Не повредили бы сеансы сексотерапии. – Светочка ненавязчиво поддёрнула ладошками пухлые грудки: лифчики не носила.
– Что ты, Света, господь с тобой! – Я отмахнулся свиной косточкой. – Сексотерапия! До постели бы добраться после проклятых ванн.
– Вы не правы, Витенька. Умелая женщина, которая сочувствует партнёру, всегда сумеет его растормошить.
Вкусный ужин меня взбодрил, и к приходу Патиссона с его датчиками и тазиком я успел собраться с мыслями. Теоретически я допускал, что записка Лизы была искусной подделкой и надо мной затевали какой-то очередной опыт, но было возможно и другое: Лиза действительно доверяла Вове Трубецкому, какая-то была между ними связь, и с его помощью готовила побег, но если она в нём ошиблась (пятьдесят на пятьдесят), то этот эпизод можно использовать как последнее и неопровержимое доказательство моей подлости. Когда Оболдуев его получит, ему ничего не останется делать, как спустить незадачливого летописца и донжуана по кускам в канализацию. Правда, по-прежнему не было ответа на важный вопрос: какая польза Патиссону или кому-то другому избавляться от меня столь радикально? И зачем было городить огород с убийством Гария Наумовича и с полутора миллионами моего долга?
Доктор Патиссон, проницательный, как ведьмак, заметил, что я даже против обыкновенного не в своей тарелке, и, подключив прибор, со смешком поинтересовался у Светочки:
– Похоже, чем-то ты нашего писателя огорчила. Неужто отказала в утешении?
– Напротив, профессор, – с обидой отозвалась милая девушка. – Намекала, что ему не повредит, но, видно, не нравлюсь как женщина чем-то.
– Кушал он как?
– Всё съел, что принесла. И пива выпил кувшин.
– Ах, даже так? – Доктор обернул ко мне доброе лицо, украшенное золотыми очёчками. – Голубчик мой, ежели вас что-то гложет, поделитесь со своим папочкой. Любой нарыв разумнее вскрыть, чем загонять болезнь внутрь.
Говоря это, он увеличил напряжение на приборе и с любопытством следил за моей реакцией. Я послушно затрясся, как эпилептик, разбрызгивая на пол коричневую жижу из тазика, но быстро оправился.
– С чего вы взяли, герр доктор? Ничего меня не гложет. Ваши процедуры отвлекают от работы – это да. Это беспокоит. Тем более что Леонид Фомич поторапливает.
– Позвольте с вами не согласиться, – возразил Патиссон, умильно улыбаясь. – Как могут повредить процедуры, направленные на снятие стресса? Тем более желатиновые ванночки совокупно с электрическим током. Без лишней скромности скажу, это моё собственное ноу-хау.
– После вашего ноу-хау я три часа валялся, как паралитик.
– Превосходно, батенька мой! Значит, идёт активнейший выброс психотропных шлаков. Некоторые горе-медики рекомендуют чистку кишечника, применяют голодание и разные диеты. Бред, шарлатанство. Пользуются невежеством публики и заколачивают на этом, заметьте, приличные бабки. Чистить следует душу, а не кишки. Особенно когда речь идёт об интеллигенции, к которой мы с вами, к несчастью, принадлежим. Душа, дух руссиянского интеллигента представляет собой не что иное, как вонючее отхожее место, наполненное словесной блевотиной. Или вы и с этим будете спорить?
– Вообще не имею привычки спорить, но факт остаётся фактом. Ваши так называемые чистки отнимают уйму времени, а результат нулевой, если не сказать хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Опять на расстрел? – поинтересовался я. – Или придушите прямо здесь?
– Не сходи с ума, писатель. – Трубецкой приблизился кошачьей походкой. – Я к вам от известной нам обоим особы.
– Я уж догадался… Но чем я провинился? Главу переписал с поправками, приступил к следующей. Можешь передать господину Оболдуеву.
Наконец-то Трубецкой раздвинул губы в привычной улыбке, и у меня немного отлегло от сердца. Может, он случайно заглянул полюбоваться на писателя-зомби. К таким посещениям я привык, кто только ко мне теперь не заглядывал.
– Отдыхаю после желатиновой ванны, – добавил я неизвестно зачем. – Сейчас опять начну печатать.
– Я от Лизы, – сказал майор многозначительно.
– От Лизы? А что ей понадобилось? – На мякине меня не проведёшь. – Ведь её батюшка отменил занятия.
Трубецкой немного посуровел, присел на пуфик возле кровати.
– Конечно, Виктор Николаевич, у вас нет оснований мне доверять. Но у меня записка. Вот, прочитайте.
Он протянул клочок бумаги, и я, притворяясь идиотом, отшатнулся. Замахал руками, словно увидел змею.
– Какая записка? Зачем мне читать? За кого вы меня принимаете, Вова? Это что, провокация?
– Обыкновенная записка, что с вами? Да возьмите же, возьмите…
– Не надо мне ничего, не надо!
Некоторое время мы были заняты тем, что он протягивал, а я отталкивал его руку, юлой вертясь на постели, всё глубже вдавливаясь в угол. И лишь когда он замахнулся кулаком, я выхватил записку и прочитал. Почерк Лизы, вряд ли кто-нибудь его подделал, не тот случай. «В. Н., смело доверьтесь Т… Л.».
– Шифровка? – спросил я.
Трубецкой залез двумя пальцами в рот и покачал левый клык. Пугал, что ли?
– Да, Патиссоныч веников не вяжет, – сказал он задумчиво. – Но я не могу ждать, пока ты очухаешься.
– Никто вас не заставляет.
– Сегодня ночью будь готов. Ничего лишнего с собой брать не надо.
– Чушь какая-то, – сказал я. – Слушать ничего не желаю.
Майор скривился и потрогал клык справа. Уже уходя, небрежно обронил:
– Никак не пойму – чего она в тебе нашла?
– Кто? – спросил я.
… Как обычно, ужин принесла Светочка, свидетельница убийства Гария Наумовича. Она не оставляла меня своим попечением и при желатиновых ваннах, как и при всех других процедурах, помогала доктору Патиссону. В его присутствии вела себя безукоризненно, строго, как настоящая медсестра, ни словечка лишнего, зато когда оставались наедине, превращалась в простодушную добрую девушку, может быть, излишне шаловливую. У меня от её щипков и покусываний все бока были в синяках.
Кормили теперь хорошо: на сей раз Светочка подала свиную отбивную на косточке с жареной картохой (шедевр бабы Груни), овощной салат, сдобренный оливковым маслом, и жбан английского чёрного эля, благоухающего, как сырой погреб. Я внутренне паниковал, поэтому жевал энергично, как мясорубка, пиво отпивал сразу по полкружки. Светочка следила за мной с умилением, подперев подбородок кулачками. Видно, что жалела.
– Скажи, Светлана Игоревна, – прошамкал я с набитым ртом, чтобы как-то отвлечься от мрачных мыслей. – Какой прок в желатиновых ваннах? Что они дают организму?
– Ну как же! – Она всплеснула ручками. – Ви-итечка! Посмотрели бы в зеркало, какой вы были три дня назад и какой теперь. Небо и земля. А аппетит! Конечно, если бы не ваша застенчивость… Не повредили бы сеансы сексотерапии. – Светочка ненавязчиво поддёрнула ладошками пухлые грудки: лифчики не носила.
– Что ты, Света, господь с тобой! – Я отмахнулся свиной косточкой. – Сексотерапия! До постели бы добраться после проклятых ванн.
– Вы не правы, Витенька. Умелая женщина, которая сочувствует партнёру, всегда сумеет его растормошить.
Вкусный ужин меня взбодрил, и к приходу Патиссона с его датчиками и тазиком я успел собраться с мыслями. Теоретически я допускал, что записка Лизы была искусной подделкой и надо мной затевали какой-то очередной опыт, но было возможно и другое: Лиза действительно доверяла Вове Трубецкому, какая-то была между ними связь, и с его помощью готовила побег, но если она в нём ошиблась (пятьдесят на пятьдесят), то этот эпизод можно использовать как последнее и неопровержимое доказательство моей подлости. Когда Оболдуев его получит, ему ничего не останется делать, как спустить незадачливого летописца и донжуана по кускам в канализацию. Правда, по-прежнему не было ответа на важный вопрос: какая польза Патиссону или кому-то другому избавляться от меня столь радикально? И зачем было городить огород с убийством Гария Наумовича и с полутора миллионами моего долга?
Доктор Патиссон, проницательный, как ведьмак, заметил, что я даже против обыкновенного не в своей тарелке, и, подключив прибор, со смешком поинтересовался у Светочки:
– Похоже, чем-то ты нашего писателя огорчила. Неужто отказала в утешении?
– Напротив, профессор, – с обидой отозвалась милая девушка. – Намекала, что ему не повредит, но, видно, не нравлюсь как женщина чем-то.
– Кушал он как?
– Всё съел, что принесла. И пива выпил кувшин.
– Ах, даже так? – Доктор обернул ко мне доброе лицо, украшенное золотыми очёчками. – Голубчик мой, ежели вас что-то гложет, поделитесь со своим папочкой. Любой нарыв разумнее вскрыть, чем загонять болезнь внутрь.
Говоря это, он увеличил напряжение на приборе и с любопытством следил за моей реакцией. Я послушно затрясся, как эпилептик, разбрызгивая на пол коричневую жижу из тазика, но быстро оправился.
– С чего вы взяли, герр доктор? Ничего меня не гложет. Ваши процедуры отвлекают от работы – это да. Это беспокоит. Тем более что Леонид Фомич поторапливает.
– Позвольте с вами не согласиться, – возразил Патиссон, умильно улыбаясь. – Как могут повредить процедуры, направленные на снятие стресса? Тем более желатиновые ванночки совокупно с электрическим током. Без лишней скромности скажу, это моё собственное ноу-хау.
– После вашего ноу-хау я три часа валялся, как паралитик.
– Превосходно, батенька мой! Значит, идёт активнейший выброс психотропных шлаков. Некоторые горе-медики рекомендуют чистку кишечника, применяют голодание и разные диеты. Бред, шарлатанство. Пользуются невежеством публики и заколачивают на этом, заметьте, приличные бабки. Чистить следует душу, а не кишки. Особенно когда речь идёт об интеллигенции, к которой мы с вами, к несчастью, принадлежим. Душа, дух руссиянского интеллигента представляет собой не что иное, как вонючее отхожее место, наполненное словесной блевотиной. Или вы и с этим будете спорить?
– Вообще не имею привычки спорить, но факт остаётся фактом. Ваши так называемые чистки отнимают уйму времени, а результат нулевой, если не сказать хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109