Часовые смотрели молча. Это была первая операция Прядильникова, он трусил, не был уверен, что, услышав щелканье пуль у ног и свист осколков над головой, сохранит хладнокровие и поведет себя как мужественный воин, он боялся, что оплошает и побежит с поля боя или еще что-нибудь такое позорное сделает, он вспоминал всех мужественных кино– и книгогероев, но это не помогало, было тошно, аппетит пропал и все время хотелось мочиться, но рейд проходил спокойно, без единого выстрела, и вот этим утром второго дня Прядильников услышал стрельбу и увидел смерть: прапорщик опустился на колено, склонил набок голову, прицелился, и трассирующая очередь, трассирующая, трассирующая... трассирующая... трассирующая... «Куда-то утром захотелось уехать, – подумал Прядильников. – Что-то такое приснилось, и захотелось уехать. Что же это мне приснилось? ...трассирующая... трр-сс-шшш...»
– Луиза, – сказал Прядильников, – что-то как-то ни черта не идет.
– Федор, – Луиза строго посмотрела на него, – не будь медузой, соберись. Сегодня надо сдать.
Прядильников закурил.
– Так, ребята, – сказала Луиза. – Я – в библиотеку. Этой книги у нас нет. Ведите себя прилично. – Она подошла к зеркалу на стене, поправила короткие темные волосы, подкрасила свои большие выпуклые губы, отступила на два шага, чтобы увидеть отражение ногг поглядела и, улыбнувшись себе, ушла.
Марина и Прядильников сидели за своими столами и молча писали. Марина иногда бросала на Прядильникова быстрые взгляды. Он ей казался сегодня особенно худосочным и уставшим, ей хотелось покормить его. Ей хотелось отобрать у него сигареты. Ей хотелось обметать суровой ниткой измочаленные края его джинсов. Ей хотелось погладить его хромую ногу.
Дверь отворилась.
– О! Пардон, пардон! – крикнул Гостев и скрылся.
Прошло минут десять, и в дверь постучали.
– Да! – отозвался Прядильников.
Дверь приоткрылась. В дверном проеме блеснули очки Завсепеча. Он как-то странно себя вел.
– Я не очень помешал? Можно?
– Пожалуйста, – озадаченно пробормотал Прядильников. Что это с ним?
– Извините, конечно, – сказал Завсепеч, входя. – Я, конечно, понимаю юмор, но... потехе – час, работе – время. – Он цепко оглядел Марину. – Здравствуйте, молодая особа.
Марина оторвалась от статьи, взглянула на него, покраснела и торопливо ответила:
– Здравствуйте.
– И ты здравствуй, ветеран, так сказать, – обратился Завсепеч к Прядильникову.
– Здравия желаем, так сказать.
Завсепеч в упор посмотрел на него: издевается ведь щенок, а?
– Разрешите присесть? – смиренно спросил Завсепеч.
Марина и Прядильников переглянулись.
– Садитесь, садитесь, ради бога, которого нет. Хотите кофе? Мы заварим.
– Нет, спасибо. Благодарю. Пишете? -Да.
– Дела идут, контора пишет, хе-хе. И что, позвольте узнать, на сей раз взволновало ваши юные сердца?
– Мое юное сердце разрывается от горя, видя несовершенство военно-патриотического воспитания в школах города. А ее – от пьянства и всяких прочих родимых пятен и прыщиков буржуазного прошлого, вскакивающих на теле советского студенчества.
– Пьют студентики?
Марина кивнула.
– Безобра-а-зники. Но не подавляющее ведь большинство ?
– Да-да, – ответил вместо Марины Прядильников. – Это нетипично. Она описывает частный случай. А вообще советские студенты очень и очень.
Завсепеч сощурился.
– Что?
– Ничего. Просто очень и очень, и все. Очень и очень и самые-самые.
– Критикуешь все, Прядильников, – сказал Завсепеч, улыбаясь. – Все черные очки на носу держишь, все из окопа на мир взираешь... Орден починил?
– Починил. Только новая беда: краска облупилась, надо покрасить, никак нужной краски не найду.
– Однако, – сказал Завсепеч и нахмурился, – ты бы думал, что говоришь о государственной награде.
– Мы, журналисты, сначала говорим, а думаем потом, на ковре.
– И плохо! Очень плохо! Я бы посоветовал думать сначала. Хорошенько. Хороше-э-нько! – раздраженно проговорил Завсепеч. – Не пора ли быть серьезнее? Что у вас тут за балаган такой, понимаешь? Что за фиглярство такое? Мне этот стиль совсем не нравится. Разумеется, молодежная пресса несколько раскованна, и это накладывает отпечаток на облик сотрудников редакции, но не до такой же степени! Журналистика – серьезная вещь. Должно быть чувство ответственности. Если не хватает чувства ответственности, то стоит хорошенько подумать, на своем ли я месте.
– Я очень часто думаю, Демьян Васильевич: на своем ли ты месте? Это я так спрашиваю себя: на своем ли ты месте, Федя?
Завсепеч посмотрел пристально на Прядильникова. Марина испуганно улыбнулась и отвернулась к окну. От Завсепеча это не ускользнуло.
– Где редактор? – тихо спросил он. Он еще владел собою.
– У себя, наверное, я не знаю, – ответил Прядильников.
– Позвать.
Прядильников взглянул исподлобья на Завсепеча и повторил:
– Он, наверное, у себя.
Завсепеч уставился на Прядильникова.
– Сейчас, – сказала Марина и встала.
Но Завсепеч тоже поднялся и, ни слова не говоря, вышел.
– Ты обалдел, – сказала Марина.
– Я обалдел, – согласился Прядильников и закурил.
Вскоре за дверью послышался голос Завсепеча:
– Вот, Егор Петрович, вот, полюбуйся художествами. А? Но ведь это редакция, а не цирк. А если бы не я, а посетитель это увидел? Что бы он подумал о нас с вами? Пишут на уровне десятиклассников, а амбиции – о! о-го-го! Распустил ты, Егор Петрович, своих кузнечиков. Никакой серьезности, никакой политической зрелости, одна язвительность. Партия и правительство, понимаешь, заботу проявляют, вашему этому, так сказать, ветерану, понимаешь, автомобиль дали, квартиру дали, – как сыр в масле катается. Что у нас с тобой было в его годы? То-то. А он все язвит и ерничает, все корчит, понимаешь, из себя обиженного. Над государственной наградой изгаляется! В общем, так. Будем аттестацию проводить. Долго я смотрел сквозь пальцы на твоих кузнечиков – хватит. Понабрал, понимаешь, недоспелых всяких шутов – паяцев, понимаешь. Но есть, есть у нас грамотные, серьезные журналисты. Есть. В районках сидят годами. Опытные, зрелые. А ты хватаешь с улицы первого попавшегося. Пишет, как курица, а амбиции – о! о-го-го! И потом у меня есть сведения...
Дверь распахнулась, ударившись ручкой о стену.
– Погляди на него! – потребовал Завсепеч.
Редактор тяжело поглядел на Прядильникова.
– Ты погляди на его лицо. Ему же в ЛТП место. У меня есть достоверные данные.
Прядильников, развалясь на стуле, курил и глядел в потолок.
Завсепеч не вынес этого зрелища: круто развернулся и пошел прочь по коридору. Как только его шаги стихли, в отдел учащейся молодежи потянулись сотрудники, пришла и старушка машинистка. Редактор сел, снял очки, протер их носовым платком, закурил папиросу.
– Что это Демьян Васильевич так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Луиза, – сказал Прядильников, – что-то как-то ни черта не идет.
– Федор, – Луиза строго посмотрела на него, – не будь медузой, соберись. Сегодня надо сдать.
Прядильников закурил.
– Так, ребята, – сказала Луиза. – Я – в библиотеку. Этой книги у нас нет. Ведите себя прилично. – Она подошла к зеркалу на стене, поправила короткие темные волосы, подкрасила свои большие выпуклые губы, отступила на два шага, чтобы увидеть отражение ногг поглядела и, улыбнувшись себе, ушла.
Марина и Прядильников сидели за своими столами и молча писали. Марина иногда бросала на Прядильникова быстрые взгляды. Он ей казался сегодня особенно худосочным и уставшим, ей хотелось покормить его. Ей хотелось отобрать у него сигареты. Ей хотелось обметать суровой ниткой измочаленные края его джинсов. Ей хотелось погладить его хромую ногу.
Дверь отворилась.
– О! Пардон, пардон! – крикнул Гостев и скрылся.
Прошло минут десять, и в дверь постучали.
– Да! – отозвался Прядильников.
Дверь приоткрылась. В дверном проеме блеснули очки Завсепеча. Он как-то странно себя вел.
– Я не очень помешал? Можно?
– Пожалуйста, – озадаченно пробормотал Прядильников. Что это с ним?
– Извините, конечно, – сказал Завсепеч, входя. – Я, конечно, понимаю юмор, но... потехе – час, работе – время. – Он цепко оглядел Марину. – Здравствуйте, молодая особа.
Марина оторвалась от статьи, взглянула на него, покраснела и торопливо ответила:
– Здравствуйте.
– И ты здравствуй, ветеран, так сказать, – обратился Завсепеч к Прядильникову.
– Здравия желаем, так сказать.
Завсепеч в упор посмотрел на него: издевается ведь щенок, а?
– Разрешите присесть? – смиренно спросил Завсепеч.
Марина и Прядильников переглянулись.
– Садитесь, садитесь, ради бога, которого нет. Хотите кофе? Мы заварим.
– Нет, спасибо. Благодарю. Пишете? -Да.
– Дела идут, контора пишет, хе-хе. И что, позвольте узнать, на сей раз взволновало ваши юные сердца?
– Мое юное сердце разрывается от горя, видя несовершенство военно-патриотического воспитания в школах города. А ее – от пьянства и всяких прочих родимых пятен и прыщиков буржуазного прошлого, вскакивающих на теле советского студенчества.
– Пьют студентики?
Марина кивнула.
– Безобра-а-зники. Но не подавляющее ведь большинство ?
– Да-да, – ответил вместо Марины Прядильников. – Это нетипично. Она описывает частный случай. А вообще советские студенты очень и очень.
Завсепеч сощурился.
– Что?
– Ничего. Просто очень и очень, и все. Очень и очень и самые-самые.
– Критикуешь все, Прядильников, – сказал Завсепеч, улыбаясь. – Все черные очки на носу держишь, все из окопа на мир взираешь... Орден починил?
– Починил. Только новая беда: краска облупилась, надо покрасить, никак нужной краски не найду.
– Однако, – сказал Завсепеч и нахмурился, – ты бы думал, что говоришь о государственной награде.
– Мы, журналисты, сначала говорим, а думаем потом, на ковре.
– И плохо! Очень плохо! Я бы посоветовал думать сначала. Хорошенько. Хороше-э-нько! – раздраженно проговорил Завсепеч. – Не пора ли быть серьезнее? Что у вас тут за балаган такой, понимаешь? Что за фиглярство такое? Мне этот стиль совсем не нравится. Разумеется, молодежная пресса несколько раскованна, и это накладывает отпечаток на облик сотрудников редакции, но не до такой же степени! Журналистика – серьезная вещь. Должно быть чувство ответственности. Если не хватает чувства ответственности, то стоит хорошенько подумать, на своем ли я месте.
– Я очень часто думаю, Демьян Васильевич: на своем ли ты месте? Это я так спрашиваю себя: на своем ли ты месте, Федя?
Завсепеч посмотрел пристально на Прядильникова. Марина испуганно улыбнулась и отвернулась к окну. От Завсепеча это не ускользнуло.
– Где редактор? – тихо спросил он. Он еще владел собою.
– У себя, наверное, я не знаю, – ответил Прядильников.
– Позвать.
Прядильников взглянул исподлобья на Завсепеча и повторил:
– Он, наверное, у себя.
Завсепеч уставился на Прядильникова.
– Сейчас, – сказала Марина и встала.
Но Завсепеч тоже поднялся и, ни слова не говоря, вышел.
– Ты обалдел, – сказала Марина.
– Я обалдел, – согласился Прядильников и закурил.
Вскоре за дверью послышался голос Завсепеча:
– Вот, Егор Петрович, вот, полюбуйся художествами. А? Но ведь это редакция, а не цирк. А если бы не я, а посетитель это увидел? Что бы он подумал о нас с вами? Пишут на уровне десятиклассников, а амбиции – о! о-го-го! Распустил ты, Егор Петрович, своих кузнечиков. Никакой серьезности, никакой политической зрелости, одна язвительность. Партия и правительство, понимаешь, заботу проявляют, вашему этому, так сказать, ветерану, понимаешь, автомобиль дали, квартиру дали, – как сыр в масле катается. Что у нас с тобой было в его годы? То-то. А он все язвит и ерничает, все корчит, понимаешь, из себя обиженного. Над государственной наградой изгаляется! В общем, так. Будем аттестацию проводить. Долго я смотрел сквозь пальцы на твоих кузнечиков – хватит. Понабрал, понимаешь, недоспелых всяких шутов – паяцев, понимаешь. Но есть, есть у нас грамотные, серьезные журналисты. Есть. В районках сидят годами. Опытные, зрелые. А ты хватаешь с улицы первого попавшегося. Пишет, как курица, а амбиции – о! о-го-го! И потом у меня есть сведения...
Дверь распахнулась, ударившись ручкой о стену.
– Погляди на него! – потребовал Завсепеч.
Редактор тяжело поглядел на Прядильникова.
– Ты погляди на его лицо. Ему же в ЛТП место. У меня есть достоверные данные.
Прядильников, развалясь на стуле, курил и глядел в потолок.
Завсепеч не вынес этого зрелища: круто развернулся и пошел прочь по коридору. Как только его шаги стихли, в отдел учащейся молодежи потянулись сотрудники, пришла и старушка машинистка. Редактор сел, снял очки, протер их носовым платком, закурил папиросу.
– Что это Демьян Васильевич так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42