Если, конечно, не учитывать тот факт, что такое воспроизведение приводит к совмещению знаний прошлой и настоящей жизни, то есть в данном случае воспроизведенный Александр Македонский одновременно ощущает себя и Николаем Сергеевичем Баламутовым... И знает то, что знает он... Происходит то, что называется телескопированием – то есть вложением, в данном случае вложением одной секции вечной жизни в другую... Конечно, когда мы с Николаем стали, соответственно, Клитом и Александром Македонским, мы испытали, мягко говоря, потрясение. Но обильные возлияния позволили нам довольно быстро акклиматизироваться в своих новых оболочках.
Но не обошлось, конечно, и без психических травм. Македонский, например, расстроился, когда я сообщил ему, что он умрет молодым, а его империя после этого быстренько распадется. Он приуныл и застрял в Согдиане. Но скоро я убедил его, что смерть при наличии реинкарнации, то есть перерождения, вещь весьма относительная... Умирая, мы переходим не в плохо пригодный для нормального существования рай (или, тем более, ад), а в другую жизнь, настоящую, полнокровную... И такие переходы будут продолжаться, пока существует Земля. А может быть, и вечно... Бесконечное время, бессмертная, разнообразнейшая жизнь...
...Вечером была большая пьянка. Александр напился и стал буянить. Успокоившись после бани, предложил мне ехать в верховья Политимета на охоту.
– А потом Ариамаз и Хориену с землей сравняем, – предложил он, отведя глаза в сторону.
– А в Индию когда? – спросил я, изобразив на лице презрительную улыбку.
– Потом... – ответил Александр и принялся пить снова.
6. Александр берет Ариамаз и напивается. – Пантера любви и честолюбия. – К кому взывать?
И мы поперлись. Воля земного бога – есть воля бога, и мы потащились по раскисшей дороге. Стояла слякотная зима 328/327 годов до нашей эры. Везде лежал мокрый снег, под ним открывалась непролазная грязь. Но Александра влекло что-то. Несколько позже я понял, что не от Индии, последней страницы своей биографии, он бег тогда... Он стремился к чему-то, как вода стремится к морю, как любовник стремится на первую интимную встречу... И очень скоро, невзирая на лавины и камнепады перед нами предстал Ариамаз – оплот непобежденного Оксиарта...
– Подавишься, – сказал я, рассматривая крепость, прилепившуюся к южной стороне неприступной скалы...
– Обижаешь, начальник, – недобро усмехнулся Александр. – Забыл, кто я?
И призвал к себе начальника трехсот своих скалолазов и приказал ему взобраться со своими людьми по северной стороне скалы на самую ее вершину и подготовить приспособления для подъема туда солдат и боевой техники.
Около тридцати скалолазов погибло, сорвавшись в пропасть с гладких каменных стен. Но остальные сделали свое дело, и на следующий день город был сдан.
На пир, посвященный этому событию, Александр пригласил Оксиарта. Оксиарт был поражен великодушием Александра и поклялся ему в вечной верности.
Пьянка, надо сказать, удалась на славу. Македонский нажрался, как свинья, но никому особенно не досаждал. После третьего кувшина кисляка я сдружился с Оксиартом – он здорово напоминал мне Сергея Кивелиди, моего давнего приятеля и однокашника. Захмелев, я попытался выяснить у него, кем он будет в будущих своих жизнях и не знает ли он знаменитого в России, – страна такая на северо-западе за пустынями, – мастера спорта по сабле грека Кивелиди; но Оксиарт все посмеивался и подливал, посмеивался и подливал. Было чему посмеиваться – каждый ребенок в Согдиане знал, что на севере, за пустынями и степями шумит необитаемый вековой лес.
...Уже к вечеру, когда Александр забылся, зарывшись в подушках с головой, гостеприимный Оксиарт показал мне свой личный ансамбль песни и пляски.
...Девочки, надо сказать, были так себе... Вообще, поошивавшись среди прелестниц древнего мира, я пришел к глубокому убеждению, что красота древних девиц – Клеопатры, Таис Афинской и проч. проч. проч. скорее всего сильно преувеличивалась историками. Да, конечно, они превосходили своими внешними данными базарных торговок и, скорее всего, значительно превосходили, но поставь их рядом с нашими бабами из захудалого стриптиз-бара, то эти древние красавицы забегали бы глазами по углам в поисках швабры и половой тряпки...
...Да, красота относительна, особенно во времени, но она есть всегда и всегда она движет людьми и их делами. Вы удивитесь, но однажды, в очередной раз перебрав, Македонский рассказал мне, что весь этот свой Восточный поход он затеял, заочно влюбившись в жену Дария III, взахлеб восхваляемую очевидцами. А когда он тайно увидел ее, беременную, страшную, с откровенной похотливой улыбкой на одутловатом лице, то, поддавшись мужской солидарности, отказался выдать ее уважаемому мужу, проформы ради предлагавшему за жену полцарства от Дарданелл до Евфрата и пять тысяч талантов (около 128 000 царских рублей золотом) в придачу.
Так вот, как я сказал, девочки были так себе – смуглые, кожа в пятнах солнечных ожогов, волосы жирные... Ну, были две-три так себе, стройненькие, с очаровательными пупками, ну ритм держали, ну была в них откровенная самочность с блеском глаз, сверх всякой меры возбужденных нашими богатыми одеждами. Ну и что? Отдайся такой – она всего тебя запихает в свое горячее влагалище... Никакой романтики чувств...
Внимательный Оксиарт прочувствовал мой сексуальный пессимизм и щелкнул пальцами... Самки моментально исчезли, и через двухминутную паузу перед нами появились грациозные девушки, с ног до головы скрытые белыми струящимися покрывалами. Некоторое время они танцевали с закрытыми лицами...
“Одетая женщина – это загадка... – скептически думал я, удобнее устроив нетрезвую голову на плече Оксиарта. – Прикрой любую женщину с головы до ног – она станет загадочной и, следовательно, желанной... Анатоль Франс в «Острове пингвинов»... пингвинов, блин...”
И я заругался вслух по-русски – пингвины Франса к моему огромному неудовольствию напомнили мне сон Баламута, ну, помните, тот сон с пингвинами, улетающими на юг? Но доругаться не успел – на самой середине матерной тирады покрывала спали с девушек и я замер, накрепко пригвожденный глазами одной из них.
– Это Рохисанг, моя племянница... – сказал Оксиарт, плечом почувствовав двукратное учащение моего пульса. – Греки и македонцы ее зовут Роксаной...
"Ольга!!! Это Ольга!!! – ликовали мои мысли, хотя Роксана внешне ничем не походила на девушку, которую я всем своим существом полюблю через две тысячи триста двадцать пять лет...
Да, это была Ольга. Чуть смугла, темноволоса, глаза-миндалины, вишневые губки. И невероятная страстность... «Пантера любви!» – подумал я, весь впитавшись в ее гибкое тело.
– Две луны назад девочка сильно изменилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Но не обошлось, конечно, и без психических травм. Македонский, например, расстроился, когда я сообщил ему, что он умрет молодым, а его империя после этого быстренько распадется. Он приуныл и застрял в Согдиане. Но скоро я убедил его, что смерть при наличии реинкарнации, то есть перерождения, вещь весьма относительная... Умирая, мы переходим не в плохо пригодный для нормального существования рай (или, тем более, ад), а в другую жизнь, настоящую, полнокровную... И такие переходы будут продолжаться, пока существует Земля. А может быть, и вечно... Бесконечное время, бессмертная, разнообразнейшая жизнь...
...Вечером была большая пьянка. Александр напился и стал буянить. Успокоившись после бани, предложил мне ехать в верховья Политимета на охоту.
– А потом Ариамаз и Хориену с землей сравняем, – предложил он, отведя глаза в сторону.
– А в Индию когда? – спросил я, изобразив на лице презрительную улыбку.
– Потом... – ответил Александр и принялся пить снова.
6. Александр берет Ариамаз и напивается. – Пантера любви и честолюбия. – К кому взывать?
И мы поперлись. Воля земного бога – есть воля бога, и мы потащились по раскисшей дороге. Стояла слякотная зима 328/327 годов до нашей эры. Везде лежал мокрый снег, под ним открывалась непролазная грязь. Но Александра влекло что-то. Несколько позже я понял, что не от Индии, последней страницы своей биографии, он бег тогда... Он стремился к чему-то, как вода стремится к морю, как любовник стремится на первую интимную встречу... И очень скоро, невзирая на лавины и камнепады перед нами предстал Ариамаз – оплот непобежденного Оксиарта...
– Подавишься, – сказал я, рассматривая крепость, прилепившуюся к южной стороне неприступной скалы...
– Обижаешь, начальник, – недобро усмехнулся Александр. – Забыл, кто я?
И призвал к себе начальника трехсот своих скалолазов и приказал ему взобраться со своими людьми по северной стороне скалы на самую ее вершину и подготовить приспособления для подъема туда солдат и боевой техники.
Около тридцати скалолазов погибло, сорвавшись в пропасть с гладких каменных стен. Но остальные сделали свое дело, и на следующий день город был сдан.
На пир, посвященный этому событию, Александр пригласил Оксиарта. Оксиарт был поражен великодушием Александра и поклялся ему в вечной верности.
Пьянка, надо сказать, удалась на славу. Македонский нажрался, как свинья, но никому особенно не досаждал. После третьего кувшина кисляка я сдружился с Оксиартом – он здорово напоминал мне Сергея Кивелиди, моего давнего приятеля и однокашника. Захмелев, я попытался выяснить у него, кем он будет в будущих своих жизнях и не знает ли он знаменитого в России, – страна такая на северо-западе за пустынями, – мастера спорта по сабле грека Кивелиди; но Оксиарт все посмеивался и подливал, посмеивался и подливал. Было чему посмеиваться – каждый ребенок в Согдиане знал, что на севере, за пустынями и степями шумит необитаемый вековой лес.
...Уже к вечеру, когда Александр забылся, зарывшись в подушках с головой, гостеприимный Оксиарт показал мне свой личный ансамбль песни и пляски.
...Девочки, надо сказать, были так себе... Вообще, поошивавшись среди прелестниц древнего мира, я пришел к глубокому убеждению, что красота древних девиц – Клеопатры, Таис Афинской и проч. проч. проч. скорее всего сильно преувеличивалась историками. Да, конечно, они превосходили своими внешними данными базарных торговок и, скорее всего, значительно превосходили, но поставь их рядом с нашими бабами из захудалого стриптиз-бара, то эти древние красавицы забегали бы глазами по углам в поисках швабры и половой тряпки...
...Да, красота относительна, особенно во времени, но она есть всегда и всегда она движет людьми и их делами. Вы удивитесь, но однажды, в очередной раз перебрав, Македонский рассказал мне, что весь этот свой Восточный поход он затеял, заочно влюбившись в жену Дария III, взахлеб восхваляемую очевидцами. А когда он тайно увидел ее, беременную, страшную, с откровенной похотливой улыбкой на одутловатом лице, то, поддавшись мужской солидарности, отказался выдать ее уважаемому мужу, проформы ради предлагавшему за жену полцарства от Дарданелл до Евфрата и пять тысяч талантов (около 128 000 царских рублей золотом) в придачу.
Так вот, как я сказал, девочки были так себе – смуглые, кожа в пятнах солнечных ожогов, волосы жирные... Ну, были две-три так себе, стройненькие, с очаровательными пупками, ну ритм держали, ну была в них откровенная самочность с блеском глаз, сверх всякой меры возбужденных нашими богатыми одеждами. Ну и что? Отдайся такой – она всего тебя запихает в свое горячее влагалище... Никакой романтики чувств...
Внимательный Оксиарт прочувствовал мой сексуальный пессимизм и щелкнул пальцами... Самки моментально исчезли, и через двухминутную паузу перед нами появились грациозные девушки, с ног до головы скрытые белыми струящимися покрывалами. Некоторое время они танцевали с закрытыми лицами...
“Одетая женщина – это загадка... – скептически думал я, удобнее устроив нетрезвую голову на плече Оксиарта. – Прикрой любую женщину с головы до ног – она станет загадочной и, следовательно, желанной... Анатоль Франс в «Острове пингвинов»... пингвинов, блин...”
И я заругался вслух по-русски – пингвины Франса к моему огромному неудовольствию напомнили мне сон Баламута, ну, помните, тот сон с пингвинами, улетающими на юг? Но доругаться не успел – на самой середине матерной тирады покрывала спали с девушек и я замер, накрепко пригвожденный глазами одной из них.
– Это Рохисанг, моя племянница... – сказал Оксиарт, плечом почувствовав двукратное учащение моего пульса. – Греки и македонцы ее зовут Роксаной...
"Ольга!!! Это Ольга!!! – ликовали мои мысли, хотя Роксана внешне ничем не походила на девушку, которую я всем своим существом полюблю через две тысячи триста двадцать пять лет...
Да, это была Ольга. Чуть смугла, темноволоса, глаза-миндалины, вишневые губки. И невероятная страстность... «Пантера любви!» – подумал я, весь впитавшись в ее гибкое тело.
– Две луны назад девочка сильно изменилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92