..
И Витторио остался на море... В начале этого года он нанялся на английский военный корвет, направлявшийся на острова Туамоту в южной части Тихого океана. Что-то толкнуло его на этот нелепый шаг... И в результате он очутился на этом коралловом острове.
* * *
«Может быть, просто судьба назначила мне жребий окончить неспокойную жизнь на этом затерянном островке... – думал он, сквозь прикрытые веки, наблюдая за непритязательной игрой прибоя с разлохматившимся орехом. – Нет... не верю... Что-то должно случится... Непременно должно...»
Но в следующие два года ничего не случилось. Если не считать того, что все мужчины острова один за другим умерли от истощения. Витторио Десклянка остался один. Без мужчин стало совсем тоскливо. К тому же женщины вовсе перестали рожать, и поэтому времени у них было, хоть отбавляй. И они настойчиво отравляли каждую его минуту, от них невозможно было никуда спрятаться...
И однажды ночью, когда женщины опять из-за него поссорились, Витторио сбежал от них на утлой лодчонке. Он знал, что идти надо на юго-запад, в сторону островов Туамоту.
И он греб и греб с вечера до утра, а днем, когда жара становилась совершенно невыносимой, отлеживался под циновкой из пальмовых листьев. Питался исключительно сырой рыбой, которую ловил с помощью крючка, сделанного из булавки. Через две недели он начал терять счет дням, а еще через неделю – перестал бороться за жизнь. «Видимо, тому существу, частью которого я был, – Витторио уже думал о себе в прошедшем времени, – необходимо сменить оболочку моей души. Наверное, ей, душе, надо делать уже другие вещи – плыть рыбой в море, варить пиво или изобретать электрическую лампочку. А Витторио Десклянка, видимо, сделал свое дело... Но коли он часть этого вневременного существа, значит, он не умрет, он потечет по его жилам живою кровью».
Приходя в себя прохладными ночами, Витторио замечал по звездам, что, невзирая на северо-западные течения и на южный, хоть и легкий, но ветерок, его лодку несет точно на восток. И он успокоился, и перестал хотеть, и перестал видеть, и перестал чувствовать, потому, что понял, что лодку несет туда, куда надо. А если лодку в конце жизни несет туда, куда надо, то значит, жизнь он прожил в правильном направлении...
Чем более слабел Витторио, тем больше в его душе проявлялся Бельмондо. Это понятно – судовому врачу нечего было терять и в принципе уже не за что бороться. А Борис продолжал цепляться за жизнь. И чтобы хоть как-то ее продолжить, он начал вспоминать...
"Эти женщины... Фокстрот под одеялом... А когда я узнал первую? – думал он, не сводя прикрытых глаз со странного Южного Креста. – Ах да, это было в первом моем студенческом поле... Полевой роман с Риммой из Ленинграда... Она сказала, что все женщины хотят того же, что и мужчины. И больше всего они не любят пустых ля-ля. И привела к себе в палатку. Под мышкой у нее была большая черная висячая родинка. Еще, как она ему объяснила, у нее были удалены яичники – киста, лопнули – и потому она вынуждена принимать женские гормоны. И еще, что из-за кисты у нее проблемы с мочевым пузырем (часто писается) и нечувствительное влагалище. И клиторный оргазм в крайнем выражении. И кончала она, только лежа на Борисе на спине и яростно мастурбируя обеими руками... И Борис бросил ее из-за маленькой черненькой Любы. Она была так себе, но в постели была простой и объяснимой...
* * *
Потом появилась акула. Дурная – не сообразила, что вытряхнуть добычу из лодки можно одним ударом спинного плавника. Бельмондо никогда не встречался с акулами, и его место занял еще не вполне умерший Витторио. В полнейшей прострации он нацепил на якорный крюк высохшую рыбину и выбросил его за борт. Акула тотчас схватила приманку и потащила лодку на запад...
* * *
...Очнулся Витторио Десклянка в просторной пальмовой хижине. Наметанным глазом он сразу же определил, что живет в ней женщина-туземка, придающая большое значение постели. "О господи! А сколько здесь таких хижин с такими женщинами? – задался он вопросом, жалея, что не находится на своей лодочке в самой середине Тихого океана. И закрыл глаза, не желая более ничего видеть.
Через десять минут или через полчаса в хижину кто-то вошел. «Хозяйка», – подумал Витторио и открыл глаза. И увидел Худосокова. Вернее, глаза Худосокова. Вернее, душу Худосокова. Перед ним стояла на коленях юная полинезийка с душой Худосокова. Спокойные, умные ее глаза изучали Витторио. И Витторио вспомнил старую восточную притчу...
Всемогущий визирь бухарского эмира прогуливался в саду и у цветущей вьющейся розы увидел Смерть. Она сердито погрозила ему костлявым пальчиком. Визирь в страхе бросился к эмиру, и тот разрешил ему умчаться из Бухары, умчаться от Смерти. И визирь на самом быстром своем скакуне поскакал в родной Самарканд. И только он обнял детей, появилась Смерть и предложила ему немедля собираться в царство мертвых.
– Хоп, ладно, – вздохнул мужественный визирь. – Что поделаешь? Судьба...
И обратился к смерти с последним вопросом:
– А почему ты грозила мне пальцем в Бухаре?
– Видишь ли, по моим спискам выходило, что встретиться мы с тобой должны были в Самарканде, а ты в Бухаре ошивался. Непорядок.
* * *
...Полинезийку, спасшую Витторио, звали Гия, Умом Подобная Полной Луне. Но не Гию, Умом Подобную Полной Луне увидел Витторио, впервые открыв глаза в пальмовой хижине. Стоявшая перед ним на коленях семнадцатилетняя девушка с душой Худосокова была ее внучкой по имени Морская Роса и хозяйкой хижины. А сколько лет было Гие, никто не знал. Одни люди с улыбкой говорили, что она «с приветом», и многие соглашались с ними, другие – что она была всегда и не только в прошлом, но и в будущем. Нельзя сказать, что Гия была колдуньей – он никого не заколдовывала, никого не расколдовывала, прошлого не угадывала и будущего не предсказывала. Но люди со смятенной душой любили посидеть рядом с ней.
– Если сядешь с ней бок об бок и почувствуешь стук ее сердца, и будешь смотреть туда, куда она смотрит, то увидишь то, что никогда не видел, – говорили знавшие ее люди.
И действительно, сидя рядом с Гией, Умом Подобной Полной Луне на повсеместном, мелко искрошенном временем коралловом песке, можно было увидеть прах всего того, что снедало, останавливало, пленило и делало несчастным каждого пожившего в мире человека... А в бирюзовых, блистающих на солнце морских водах, можно было увидеть все оттенки надежд, радостей и достоинств всех некогда живших людей... А в синем небе можно было увидеть искрящиеся голубые пятнышки-облачка, появляющиеся откуда-то из-за горизонта, заслоняющего собой невиданные многоэтажные хижины, населенные странными, с ног до головы одетыми людьми, людьми, снующими туда-сюда и вверх-вниз, снующими, снующими, а потом вдруг навечно замирающими и превращающимися в маленькие голубые пятнышки-облачка, немедленно устремляющимися в небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
И Витторио остался на море... В начале этого года он нанялся на английский военный корвет, направлявшийся на острова Туамоту в южной части Тихого океана. Что-то толкнуло его на этот нелепый шаг... И в результате он очутился на этом коралловом острове.
* * *
«Может быть, просто судьба назначила мне жребий окончить неспокойную жизнь на этом затерянном островке... – думал он, сквозь прикрытые веки, наблюдая за непритязательной игрой прибоя с разлохматившимся орехом. – Нет... не верю... Что-то должно случится... Непременно должно...»
Но в следующие два года ничего не случилось. Если не считать того, что все мужчины острова один за другим умерли от истощения. Витторио Десклянка остался один. Без мужчин стало совсем тоскливо. К тому же женщины вовсе перестали рожать, и поэтому времени у них было, хоть отбавляй. И они настойчиво отравляли каждую его минуту, от них невозможно было никуда спрятаться...
И однажды ночью, когда женщины опять из-за него поссорились, Витторио сбежал от них на утлой лодчонке. Он знал, что идти надо на юго-запад, в сторону островов Туамоту.
И он греб и греб с вечера до утра, а днем, когда жара становилась совершенно невыносимой, отлеживался под циновкой из пальмовых листьев. Питался исключительно сырой рыбой, которую ловил с помощью крючка, сделанного из булавки. Через две недели он начал терять счет дням, а еще через неделю – перестал бороться за жизнь. «Видимо, тому существу, частью которого я был, – Витторио уже думал о себе в прошедшем времени, – необходимо сменить оболочку моей души. Наверное, ей, душе, надо делать уже другие вещи – плыть рыбой в море, варить пиво или изобретать электрическую лампочку. А Витторио Десклянка, видимо, сделал свое дело... Но коли он часть этого вневременного существа, значит, он не умрет, он потечет по его жилам живою кровью».
Приходя в себя прохладными ночами, Витторио замечал по звездам, что, невзирая на северо-западные течения и на южный, хоть и легкий, но ветерок, его лодку несет точно на восток. И он успокоился, и перестал хотеть, и перестал видеть, и перестал чувствовать, потому, что понял, что лодку несет туда, куда надо. А если лодку в конце жизни несет туда, куда надо, то значит, жизнь он прожил в правильном направлении...
Чем более слабел Витторио, тем больше в его душе проявлялся Бельмондо. Это понятно – судовому врачу нечего было терять и в принципе уже не за что бороться. А Борис продолжал цепляться за жизнь. И чтобы хоть как-то ее продолжить, он начал вспоминать...
"Эти женщины... Фокстрот под одеялом... А когда я узнал первую? – думал он, не сводя прикрытых глаз со странного Южного Креста. – Ах да, это было в первом моем студенческом поле... Полевой роман с Риммой из Ленинграда... Она сказала, что все женщины хотят того же, что и мужчины. И больше всего они не любят пустых ля-ля. И привела к себе в палатку. Под мышкой у нее была большая черная висячая родинка. Еще, как она ему объяснила, у нее были удалены яичники – киста, лопнули – и потому она вынуждена принимать женские гормоны. И еще, что из-за кисты у нее проблемы с мочевым пузырем (часто писается) и нечувствительное влагалище. И клиторный оргазм в крайнем выражении. И кончала она, только лежа на Борисе на спине и яростно мастурбируя обеими руками... И Борис бросил ее из-за маленькой черненькой Любы. Она была так себе, но в постели была простой и объяснимой...
* * *
Потом появилась акула. Дурная – не сообразила, что вытряхнуть добычу из лодки можно одним ударом спинного плавника. Бельмондо никогда не встречался с акулами, и его место занял еще не вполне умерший Витторио. В полнейшей прострации он нацепил на якорный крюк высохшую рыбину и выбросил его за борт. Акула тотчас схватила приманку и потащила лодку на запад...
* * *
...Очнулся Витторио Десклянка в просторной пальмовой хижине. Наметанным глазом он сразу же определил, что живет в ней женщина-туземка, придающая большое значение постели. "О господи! А сколько здесь таких хижин с такими женщинами? – задался он вопросом, жалея, что не находится на своей лодочке в самой середине Тихого океана. И закрыл глаза, не желая более ничего видеть.
Через десять минут или через полчаса в хижину кто-то вошел. «Хозяйка», – подумал Витторио и открыл глаза. И увидел Худосокова. Вернее, глаза Худосокова. Вернее, душу Худосокова. Перед ним стояла на коленях юная полинезийка с душой Худосокова. Спокойные, умные ее глаза изучали Витторио. И Витторио вспомнил старую восточную притчу...
Всемогущий визирь бухарского эмира прогуливался в саду и у цветущей вьющейся розы увидел Смерть. Она сердито погрозила ему костлявым пальчиком. Визирь в страхе бросился к эмиру, и тот разрешил ему умчаться из Бухары, умчаться от Смерти. И визирь на самом быстром своем скакуне поскакал в родной Самарканд. И только он обнял детей, появилась Смерть и предложила ему немедля собираться в царство мертвых.
– Хоп, ладно, – вздохнул мужественный визирь. – Что поделаешь? Судьба...
И обратился к смерти с последним вопросом:
– А почему ты грозила мне пальцем в Бухаре?
– Видишь ли, по моим спискам выходило, что встретиться мы с тобой должны были в Самарканде, а ты в Бухаре ошивался. Непорядок.
* * *
...Полинезийку, спасшую Витторио, звали Гия, Умом Подобная Полной Луне. Но не Гию, Умом Подобную Полной Луне увидел Витторио, впервые открыв глаза в пальмовой хижине. Стоявшая перед ним на коленях семнадцатилетняя девушка с душой Худосокова была ее внучкой по имени Морская Роса и хозяйкой хижины. А сколько лет было Гие, никто не знал. Одни люди с улыбкой говорили, что она «с приветом», и многие соглашались с ними, другие – что она была всегда и не только в прошлом, но и в будущем. Нельзя сказать, что Гия была колдуньей – он никого не заколдовывала, никого не расколдовывала, прошлого не угадывала и будущего не предсказывала. Но люди со смятенной душой любили посидеть рядом с ней.
– Если сядешь с ней бок об бок и почувствуешь стук ее сердца, и будешь смотреть туда, куда она смотрит, то увидишь то, что никогда не видел, – говорили знавшие ее люди.
И действительно, сидя рядом с Гией, Умом Подобной Полной Луне на повсеместном, мелко искрошенном временем коралловом песке, можно было увидеть прах всего того, что снедало, останавливало, пленило и делало несчастным каждого пожившего в мире человека... А в бирюзовых, блистающих на солнце морских водах, можно было увидеть все оттенки надежд, радостей и достоинств всех некогда живших людей... А в синем небе можно было увидеть искрящиеся голубые пятнышки-облачка, появляющиеся откуда-то из-за горизонта, заслоняющего собой невиданные многоэтажные хижины, населенные странными, с ног до головы одетыми людьми, людьми, снующими туда-сюда и вверх-вниз, снующими, снующими, а потом вдруг навечно замирающими и превращающимися в маленькие голубые пятнышки-облачка, немедленно устремляющимися в небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92