ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Баламут не был силен в фехтовании и поэтому не стал воевать. Он просто-напросто присоединился к ним и принялся остервенело рубить свой шатер саблей и стрелять в него из пистолетов. Затем вообще разошелся – первым ворвался в свое пристанище, забросил наложницу с умопомрачительным пупком себе на плечи и, крича по-таджикски: «Я убил Аладдина! Я убил Аладдина!» – выбежал из шатра и был таков.
Бежать с тяжелой ношей было тяжело (она была полненькой, эта дамочка с утопленным пупком), но долго не пришлось. Услышав впереди ржание, он бросился к стреноженным животным, не на шутку испуганным ярким огнем, охватившим шатер («Моя лампа...» – еще подумал Аладдин, увидев отблески огня на лошадиных фигурах). Две минуты спустя он, пригнувшись, уже скакал во весь опор по колючей облепиховой роще, не жалея ни лошади, ни своих колен, ни лежавшей на них наложницы.
* * *
...Ночь они провели в небольшом известковом гроте, найденном в верховьях одного из ущелий, спускавшихся к озеру. А утром Аладдин загрустил. Наложнице эта грусть показалось странной – ведь она сделала все как надо? И даже лучше, чем когда-либо?
Но Аладдин грустил из-за того, что ему не удалось осуществить задуманное – найти медеит и вынуть с его помощью из Худосокова его тлетворную душу.
Не зная, что делать, наложница принялась расчесывать свои длинные до плеч волосы – она знала, что хозяину нравиться наблюдать за этим действом. Неторопливо расчесавшись, очистила гребень, подошла к выходу из грота и выбросила вычесанные волосы. Утренний бриз подхватил их и, немного покрутив в воздухе, бросил на цветущую облепиховую веточку. Аладдин, вышедший вслед, вздрогнул – волосы наложницы сели на колючку рядом с прядью Волос Медеи! Она трепетала на ветру – вот-вот сорвется...
Баламут не медлил – для Волос Медеи им была еще в Багдаде приготовлена маленькая, плотно закрывавшаяся золотая коробочка (по рассказу Черного он знал, что Волосы Медеи имеют обыкновение исчезать на свежем воздухе). Вынув коробочку из кармана, он бросился к облепиховой ветке, схватил прядь, спрятал в коробочку и лишь потом приступил к анализу своих ощущений. Но все обошлось – душа его осталась на месте.
– Фу... Пронесло! Не надышался! – обрадовался он и фривольно запел: «Какие девочки в Париже, черт возьми...»
* * *
В Багдаде было все спокойно. Мамуля Аладдина, вырвавшись из объятий сына, сделала вид, что чрезвычайно расстроена:
– В чем дело? – без обиняков спросил Аладдин.
– Твоя Будур спит с Березовичем вторую неделю...
– Неужели кто-то покусился на эту пи... пиранью? – удивился сын. – Не поверю, пока сам не увижу.
Аладдин направился во дворец и к своему глубокому удовлетворению застукал шейха Березовича в объятиях жены.
– Я думал, тебя убили... – кисло сказал Березович из Магриба, спрятав свои тощие ноги под одеялом. – Вот сволочи! Ведь клялись, что утопили тебя обезглавленного в озере.
– Да ладно тебе, сочтемся, – сказал Аладдин и дернул шнурок звонка. – Как тебе Будур?
Березович из Магриба не успел ответить – в спальню ворвались стражники. Через полчаса он был по самый подбородок вкопан в землю в хайете – внутреннем дворике для отдыха.
Поздним вечером к нему пришел Аладдин. Он накрыл голову шейха большой медной воронкой, соблюдая всяческую осторожность, кинул щепотку Волос Медеи в ее горлышко и тут же накрыл его серебряным кувшином. Ровно через минуту кувшин мелко задрожал и даже стал горячим. Еще через минуту к Аладдину вышла мать. Она принесла кусок воска, и скоро душа Худосокова был запечатана. Понятно, что одним воском дело не обошлись. Ранним утром Аладдин пошел к серебряных дел мастеру, и тот надежно запаял горлышко кувшина. Затем мать и сын погрузились в лодку и бросили серебряный кувшин в воду на середине Тигра. Когда они плыли назад, Аладдин сказал матери:
– Что-то легко все получилось. Как в сказке или во сне...
* * *
Оставшуюся часть жизни Аладдин прожил, как в сказке. Интернациональный гарем, негритенок с опахалом, несколько внимательных виночерпиев и павлины вокруг... Что еще человеку надо? А серебряный кувшин с течением времени вынесло в море (душа – вещь легкая, не дала ему лечь на дно). А в море, где-то в районе Мадагаскара его проглотила большая белая рыбина. Большую белую рыбину поймали в районе мыса Доброй Надежды испанские моряки. Найдя кувшин в желудке рыбины, один из моряков хотел, было, вскрыть его, но капитан реквизировал находку и понес ее показывать корабельному священнику. Корабельный священник умолил капитана не вскрывать кувшина.
– Там нечистая сила! – сказал он и посоветовал выбросить находку в море.
Но капитан не сделал этого, и бросил кувшин в ящик с утварью, купленной им для перепродажи в Испании.
3. План созрел в «Мертвой голове». – Порт-Ройял. – Луис Аллигатор выпускает джина.
А моя душа восполнила душу Пьера Леграна, долговязого девятнадцатилетнего нормандца из французского города Дьепа. Тогда мне, естественно, не было известно, что Баламут, так же, как и я угодил в 1649 год. И хорошо, что не знал, а то бы не занимался делом, а костерил приятеля всю свою оставшуюся жизнь. Так вот, после того, как Пьер Легран окончательно свыкся со мной, я взял командование на себя и сел в ближайшей портовой таверне думать.
Таверна называлась «Мертвая голова и сундук». В основном ее посещали вышедшие в тираж пираты и прочие моряки. Синие кафтаны, безобразные шрамы на загоревших навсегда лицах, просмоленные косички, костыли и деревянные ноги были здесь повсюду. То с одного стола, то с другого слышались слова «Ямайка», «Тортуга», «Наветренный пролив», здесь рассказывали о подвигах Дрейка, Рейли, Вильяма Джексона, Пита Хейна и других великих корсаров. После третьего стаканчика рома меня осенило. Где мог ошиваться злодей в эти годы, когда морским разбоем занимались все? От последнего мошенника до сиятельнейшего короля? Конечно же, в столице мирового пиратства на острове Тортуга!
И я завербовался помощником кока на шхуну, идущую в Порт-Ройял, столицу Ямайки. «Порт-Ройял, так Порт-Ройял, – подумал я, поднимаясь на борт. – Начну с него!»
В Порт-Ройяле я прожил два года – С 1650 по 1651 год. Для поиска Худосокова не надо было становиться пиратом, и я занялся коммерцией, а попросту перепродажей пиратской добычи. Конкурентов у меня было много – весь город занимался этим – и дела шли так себе. Худосоков не прорисовывался и в самом начале 1652 года я перебрался на Тортугу. Практически все жители этого славного острова пробавлялись пиратством, и мне ничего не оставалось делать, как засучить рукава и заняться тем же. Давным-давно еще в детстве (Чернова, не Леграна) я мечтал стать моряком и с особым удовольствием читал книги Стивенсона, Сабатини, Александра Грина и других «морских» писателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92