Здесь я могу лишь сказать несколько слов (надеюсь, не выдавая особых секретов) о причинах, побудивших меня взяться за работу над «Квинканксом», о соображениях, которыми я руководствовался, об истории написания романа и реакции читателей на него.
ПРЕДПОСЫЛКИ К НАПИСАНИЮ РОМАНА
Первые романы обычно явно автобиографичны. «Квинканкс» не автобиографичен, но на самом деле он является моим вторым романом – первый так и остался незаконченным. Вероятно, к тому времени, когда я начал писать «Квинканкс», я просто уже отработал весь автобиографичный материал. Однако судьба главного героя волновала меня достаточно сильно, чтобы создать роман, наводящий на мысль, что я вижу в ней отражение своей собственной жизни.
С одной стороны, «Квинканкс» появился в результате моей давней любви к викторианской литературе. Эти романы пробуждают в читателе сложное ностальгическое чувство, которое поддается пониманию тем труднее, если впервые вы познакомились с ними в детстве. Повествование в них течет с беззастенчивой свободой, и – особенно у Уилки Коллинза – хитросплетения тайн дразнят воображение читателя. Они дышат экзотическим очарованием прошлого, имеющего непостижимое сходство с современностью, но все же поразительно на нее непохожего. Они заставляют вас переживать чужие страхи и смятение перед лицом опасности и с замиранием сердца следить за героями, претерпевающими ужасные невзгоды в эпоху, по счастью, отдаленную, и в мире, по счастью, вымышленном. И все же читатель не чувствует себя совершенно спокойно, ибо он не находил бы грозящие персонажам опасности столь ужасными, если бы они в известной мере не грозили ему самому.
Решив написать нечто подобное, я собирался не слепо подражать викторианским романам, но реконструировать их в новом контексте, предложить вниманию читателя своего рода рецензию на них, но облеченную в форму другого романа.
Наверное, идея написать нечто подобное пришла мне в голову, когда я поймал себя на том, что снова и снова хожу вдоль полок книжных магазинов в поисках нового Диккенса, Бронте, Гарди или Коллинза. В то время я читал в университете лекции и писал статьи о викторианских романах, ибо те же самые мотивы, которые в конечном счете побудили меня написать данную книгу, заставили меня стать преподавателем английской литературы: моя любовь к Диккенсу в детстве и желание вновь пережить это страстное увлечение. Я прочитал всего Диккенса в возрасте от десяти до тринадцати лет и с тех пор постоянно перечитываю его. Я описываю странного рода ностальгию, ибо она обращена к ужасному миру, где царят безумие, несправедливость и жестокость. Романы Диккенса загадочны и тревожны: в большинстве из них главный герой является аутсайдером, которого общество одновременно привлекает и отталкивает и который зачастую одержим страхом перед неким злом, тем более пугающим, что оно заключено в нем самом.
Однако, как ни странно, именно Диккенс – наряду с другими авторами – заставил меня еще в подростковом возрасте не столько решить, сколько осознать, что я стану писателем.
НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ ИСТОРИЙ
Был еще один поворот судьбы. Когда мне стукнуло одиннадцать, моя семья сняла дом у вышедшего на пенсию дантиста. Среди оставленных последним книг я случайно нашел сочинение Генри Мэйхью «Низы лондонского общества» в четырех томах. Оно заинтересовало меня потому, что являло другой подход к изображению мира, описанного Диккенсом. (Позже я понял, под сколь сильным влиянием романиста находился Мэйхью, когда записывал свои интервью.) Я был заворожен рассказами о тяжелой и горькой жизни бродяг и бездомных, которые ненадолго появлялись на страницах со своими невероятными историями о страданиях и несправедливостях (зачастую изложенными языком поразительно красочным и точным) и исчезали, даже не назвав своего имени. Они казались мне фрагментами ненаписанных романов, еще не принявших законченную форму в воображении романиста. Я продолжал читать Мэйхью одновременно с Диккенсом и постепенно пришел к мысли заставить этих почти бессловесных свидетелей заговорить, поведать свои ненаписанные истории, являющие столь разительный контраст почти всей викторианской литературе.
Меня занимали не только устные рассказы о реальных событиях. Меня заинтересовало то, как семьи рассказывают небылицы о своем прошлом, скрывая и романтизируя свое происхождение, подобно народам, сочиняющим легенды, из которых слагается «история». Молодые люди становятся полноправными членами общества, когда посвящаются в семейную мифологию. И это действительно скорее мифология, нежели история, ибо семейные «устные предания», как и официальная история народа, всегда характеризуются умолчаниями, искажениями фактов и попытками заткнуть рот отдельным членам или группам сообщества. Выдуманные истории призваны утешать, успокаивать и объяснять – и все мы измышляем подобные истории о своей жизни, как делает Джон в романе. Мне пришло в голову, что для того, чтобы ребенок получил верное представление о мире через такие рассказы, он должен приобрести чрезвычайно непростое умение отличать истории, подлинные в буквальном смысле слова, от историй, «подлинных» лишь в метафорическом смысле.
В романе Джон оказывается в сложной ситуации, которую он не в состоянии контролировать и даже не в силах понять, пока не интерпретирует все услышанные рассказы и не расшифрует намеки, в них содержащиеся. Ибо он слышит множество самых разных историй и заверений – рассказы о прошлом своей матери и своем собственном происхождении; противоречивые сведения о борьбе между влиятельными семействами за обладание поместьем и последствиях ее для местных жителей; противоположные мнения об устройстве общества и возможных преобразованиях к лучшему. На протяжении всего романа он стремится обрести свободу, для достижения которой, на его взгляд, необходимо полное знание прошлого, полное понимание всего множества историй.
Таким образом, Джон становится детективом или психоаналитиком, исследующим свое прошлое и прошлое своих родителей с помощью подсказок и противоречий, содержащихся в многочисленных версиях событий. Джон учится интерпретировать истории, случайно подслушанные или услышанные (из уст миссис Белфлауэр, своей матери, Хелен Квиллиам и так далее), с учетом всех недоговорок, несоответствий и ответов на незаданные вопросы. И по ходу дела сам пишет аналогичную историю.
Читатель принимает участие в этом расследовании и в конечном счете, возможно, приходит к выводам, отличным от выводов Джона.
ИДЕИ И ОБРАЗЫ
Помимо описанных выше основных причин, побудивших меня взяться за написание романа, существовал ряд других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
ПРЕДПОСЫЛКИ К НАПИСАНИЮ РОМАНА
Первые романы обычно явно автобиографичны. «Квинканкс» не автобиографичен, но на самом деле он является моим вторым романом – первый так и остался незаконченным. Вероятно, к тому времени, когда я начал писать «Квинканкс», я просто уже отработал весь автобиографичный материал. Однако судьба главного героя волновала меня достаточно сильно, чтобы создать роман, наводящий на мысль, что я вижу в ней отражение своей собственной жизни.
С одной стороны, «Квинканкс» появился в результате моей давней любви к викторианской литературе. Эти романы пробуждают в читателе сложное ностальгическое чувство, которое поддается пониманию тем труднее, если впервые вы познакомились с ними в детстве. Повествование в них течет с беззастенчивой свободой, и – особенно у Уилки Коллинза – хитросплетения тайн дразнят воображение читателя. Они дышат экзотическим очарованием прошлого, имеющего непостижимое сходство с современностью, но все же поразительно на нее непохожего. Они заставляют вас переживать чужие страхи и смятение перед лицом опасности и с замиранием сердца следить за героями, претерпевающими ужасные невзгоды в эпоху, по счастью, отдаленную, и в мире, по счастью, вымышленном. И все же читатель не чувствует себя совершенно спокойно, ибо он не находил бы грозящие персонажам опасности столь ужасными, если бы они в известной мере не грозили ему самому.
Решив написать нечто подобное, я собирался не слепо подражать викторианским романам, но реконструировать их в новом контексте, предложить вниманию читателя своего рода рецензию на них, но облеченную в форму другого романа.
Наверное, идея написать нечто подобное пришла мне в голову, когда я поймал себя на том, что снова и снова хожу вдоль полок книжных магазинов в поисках нового Диккенса, Бронте, Гарди или Коллинза. В то время я читал в университете лекции и писал статьи о викторианских романах, ибо те же самые мотивы, которые в конечном счете побудили меня написать данную книгу, заставили меня стать преподавателем английской литературы: моя любовь к Диккенсу в детстве и желание вновь пережить это страстное увлечение. Я прочитал всего Диккенса в возрасте от десяти до тринадцати лет и с тех пор постоянно перечитываю его. Я описываю странного рода ностальгию, ибо она обращена к ужасному миру, где царят безумие, несправедливость и жестокость. Романы Диккенса загадочны и тревожны: в большинстве из них главный герой является аутсайдером, которого общество одновременно привлекает и отталкивает и который зачастую одержим страхом перед неким злом, тем более пугающим, что оно заключено в нем самом.
Однако, как ни странно, именно Диккенс – наряду с другими авторами – заставил меня еще в подростковом возрасте не столько решить, сколько осознать, что я стану писателем.
НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ ИСТОРИЙ
Был еще один поворот судьбы. Когда мне стукнуло одиннадцать, моя семья сняла дом у вышедшего на пенсию дантиста. Среди оставленных последним книг я случайно нашел сочинение Генри Мэйхью «Низы лондонского общества» в четырех томах. Оно заинтересовало меня потому, что являло другой подход к изображению мира, описанного Диккенсом. (Позже я понял, под сколь сильным влиянием романиста находился Мэйхью, когда записывал свои интервью.) Я был заворожен рассказами о тяжелой и горькой жизни бродяг и бездомных, которые ненадолго появлялись на страницах со своими невероятными историями о страданиях и несправедливостях (зачастую изложенными языком поразительно красочным и точным) и исчезали, даже не назвав своего имени. Они казались мне фрагментами ненаписанных романов, еще не принявших законченную форму в воображении романиста. Я продолжал читать Мэйхью одновременно с Диккенсом и постепенно пришел к мысли заставить этих почти бессловесных свидетелей заговорить, поведать свои ненаписанные истории, являющие столь разительный контраст почти всей викторианской литературе.
Меня занимали не только устные рассказы о реальных событиях. Меня заинтересовало то, как семьи рассказывают небылицы о своем прошлом, скрывая и романтизируя свое происхождение, подобно народам, сочиняющим легенды, из которых слагается «история». Молодые люди становятся полноправными членами общества, когда посвящаются в семейную мифологию. И это действительно скорее мифология, нежели история, ибо семейные «устные предания», как и официальная история народа, всегда характеризуются умолчаниями, искажениями фактов и попытками заткнуть рот отдельным членам или группам сообщества. Выдуманные истории призваны утешать, успокаивать и объяснять – и все мы измышляем подобные истории о своей жизни, как делает Джон в романе. Мне пришло в голову, что для того, чтобы ребенок получил верное представление о мире через такие рассказы, он должен приобрести чрезвычайно непростое умение отличать истории, подлинные в буквальном смысле слова, от историй, «подлинных» лишь в метафорическом смысле.
В романе Джон оказывается в сложной ситуации, которую он не в состоянии контролировать и даже не в силах понять, пока не интерпретирует все услышанные рассказы и не расшифрует намеки, в них содержащиеся. Ибо он слышит множество самых разных историй и заверений – рассказы о прошлом своей матери и своем собственном происхождении; противоречивые сведения о борьбе между влиятельными семействами за обладание поместьем и последствиях ее для местных жителей; противоположные мнения об устройстве общества и возможных преобразованиях к лучшему. На протяжении всего романа он стремится обрести свободу, для достижения которой, на его взгляд, необходимо полное знание прошлого, полное понимание всего множества историй.
Таким образом, Джон становится детективом или психоаналитиком, исследующим свое прошлое и прошлое своих родителей с помощью подсказок и противоречий, содержащихся в многочисленных версиях событий. Джон учится интерпретировать истории, случайно подслушанные или услышанные (из уст миссис Белфлауэр, своей матери, Хелен Квиллиам и так далее), с учетом всех недоговорок, несоответствий и ответов на незаданные вопросы. И по ходу дела сам пишет аналогичную историю.
Читатель принимает участие в этом расследовании и в конечном счете, возможно, приходит к выводам, отличным от выводов Джона.
ИДЕИ И ОБРАЗЫ
Помимо описанных выше основных причин, побудивших меня взяться за написание романа, существовал ряд других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177