Окрик команды.
Шофер поворачивает голову. Напряженно смотрит в зеркальце, прямо нам
в глаза.
Залп.
Борт, кабина, переднее колесо, часть капота и во все зеркальце безум-
ный глаз...
Скульптура Вучетича "Перекуем меча и орала". Сначала в одном, потом в
другом ракурсе. Смена ракурсов дает ощущение взмаха и удара.
Взмах и удар.
Взмах и удар.
Взмах и удар.
Перековать все мечи...
Глава тридцать седьмая
--===Северный ветер с юга===--
Глава тридцать седьмая
Я нагулялся, напился кислорода, успокоился в тишине леса и лукаво приоткрыло
желание свои глаза - как у сиамской кошки: днем голубые, а ночью красные.
Одно из радостных чувств, из самых радостных - выздоровление. Бездум-
но тратится жизнь до озноба болезни и, только выздоравливая, согрева-
ешься полнокровным ощущением бытия. Писать книги, рисовать, творить надо
обязательно выздоравливая!
Солнечным зимним утром - вот когда это началось.
- Как вас зовут?
- Наташа.
- Может быть, погуляем вместе? Не возражаете?
- Нет.
Мы спустились с крыльца главного корпуса бывшей господской усадьбы и,
словно герои романов Тургенева, пошли по алее старых лип на лесную доро-
гу.
- А почему вы такой мрачный?
- Извините, Наташа, но к вам это не относится ни в коей мере. По-
верьте, таково свойство моего лица. Когда я о чем-то думаю, причем сос-
редоточенно, то непроизвольно расслабляются, опускаются уголки глаз, губ
- создается впечатление мрачной насупленности. На самом же деле я в этот
момент думаю совсем необязательно о печальном, хотя печального хватает с
избытком на этом свете.
- Совершенно нет ничего печального в зимнем лесу, когда светит солн-
це. Так что извольте соответствовать. Ну, вот и улыбнулись. А то в сто-
ловой я часто замечала, что вы задумчивый.
- Вы обратили на меня внимание? - удивился и неожиданно для самого
себя обрадовался я.
- Еще в тот день, когда приехали. Девятнадцатого февраля. А вы ничего
и никого вокруг не замечаете, потому что думаете о чем-то? Вот сейчас о
чем?
- О том, что мы похожи на героев Тургенева. Полное ощущение, что вы -
тургеневская девушка, может быть, Ася. У вас, действительно есть что-то
от пушкинской Татьяны...
- ...и от Наташи Ростовой, -рассмеялась Наташа. - Ну, хорошо, предпо-
ложим, что мы - тургеневские герои и сошли в тенистый сад...
- Вот видите, сказали "тенистый сад", а вокруг снег, зима. Жаль, что
сейчас не лето, жаль, что мы - не птенцы из дворянского гнезда, жаль,
что усадьба - не наша...
- Про усадьбу вы точно заметили, гибнет такая прелесть. Была бы я
здесь хозяйкой, многое тут изменила, первым делом убрала бы этот кошмар-
ный лозунг, что туберкулез излечим.
- Как же так, Наташа? Ведь это же агитация, причем наглядная.
- А пусть агитация будет не наглядной, а ненаглядной. Чтобы глаз не
оторвать. Как решетки Летнего сада...
- ...как шпиль Петропавловки, как кони Аничкова моста.
- Вы из Петербурга? - восторженно схватила меня за рукав Наташа.
- Кто же сейчас так говорит? Из Петербурга...
- Когда-нибудь будут, вот увидите.
- Тогда я не из Пушкина, а из Царского Села.
- Везет же человеку.
- А вам не везет?
- Я - москвичка. Коренная. Замоскворецкая купчиха, разве не заметно?
- Ну, величия многопудовых Кустодиевских матрон вам никогда, судя по
всему, не достичь. Кстати, у Наташи Ростовой тоже была московская про-
писка. И вы всю жизнь прожили в Москве?
- Да. Кроме эвакуации. Мои родители работали на "Мосфильме" и вместе
с киностудией во время войны были в Алма-Ате. А потом опять Москва,
окончила школу, мечтала стать художником по костюмам, три года поступала
в училище, поступила, окончила, но работаю в ателье, вышла замуж...
В ее последних словах послышалась боль.
- Представляю, какие изысканные платья вы заказывали бы себе, будь
эта усадьба нашей, - постарался вернуться к приятному я.
Наташа благодарно взглянула на меня и включилась в игру:
- Вам тоже не мешало приодеться. Прежде всего нашили бы вам перчаток.
У вас красивые руки, пальцы музыканта, вы играете?
- Как одного спросили, вы умеете играть на рояле? Не знаю, ответил
он, сейчас попробую. Нет, к сожалению, нет. Всю жизнь мечтал учиться му-
зыке, но не случилось.
- Значит, придется приглашать музыкантов в нашу усадьбу. И поэтов, и
художников.
- Раз уж мы с вами распорядители нашей усадьбы и своей судьбы, то
пусть художники сделают интерьеры по вашим эскизам, а вот настоящие сти-
хи по заказу не пишутся... Доверьтесь мне, я - ваш поэт, и все, что я
написал - ваше, и что напишу тоже.
- И много вы уже мне написали? - затаив дыхание, спросила Наташа.
- Разве дело в количестве строк? Право, не считал.
- Тогда прочтите свое... нет, мое... самое любимое, - царственно при-
казала она.
Я задумался. В любой игре, а мы с Наташей уже основательно втянулись
в свои роли, есть момент, когда игра перестает быть игрой. Такой момент
настал.
- Среди стихов, как среди детей, нелюбимых нет. Тогда одно из пер-
вых...
Заморожено.
Заворожено.
И мороз по деревьям
колуном-ходуном.
У спящей чащи
священный сон.
Лишь настоящий
пьянящий сок
весны от сна...
Восстанет сад,
опасным станет
тонкий лед.
И звонкий код
лесной капели
споет взахлеб
свирелью Леля.
Но это будет...
А сейчас
так заморожено,
так заворожено,
что кажется немного зыбкой
весна
в твоей оттаявшей улыбке.
Тихо зимой в лесу, но эта тишина заполнена негромким шорохом съехавшего с ели
снега, кряхтением сосен под налетевшим порывом ветра, скрипом снега под
ногами. Впрочем, снег не скрипел. Мы стояли и молчали.
- Спасибо, - сказала, наконец, Наташа. - Я теперь вспоминаю, как все
у нас началось. Да, так оно и было - встреча в завороженном лесу... А
дальше?
- Вспомни, как.
- Помоги мне. Помоги мне вспомнить, я этого хочу, слышишь?
- Да, Наташа. Будем вспоминать вместе и только хорошее.
- Обязательно вместе, - медленно сказала Наташа. - Знаешь, у меня к
тебе просьба, сходим завтра в деревню? Здесь недалеко.
- Конечно, сходим, - я посмотрел на Наташу и понял, что завтра прос-
нусь с мыслью о ней, что мне уже нельзя без нее, что хочется видеть ее,
смотреть на нее, говорить с ней, касаться ее...
И еще ощутил бремя большого чувства, которое пока мягко, но властно
заполонило душу. И я глубоко вздохнул от радостного и щемящего пред-
чувствия.
Глава тридцать восьмая
--===Северный ветер с юга===--
Глава тридцать восьмая
На следующий день она издалека улыбнулась мне в столовой и отвела глаза. Я
даже было встревожился, но потом одернул себя - мало ли что у нее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Шофер поворачивает голову. Напряженно смотрит в зеркальце, прямо нам
в глаза.
Залп.
Борт, кабина, переднее колесо, часть капота и во все зеркальце безум-
ный глаз...
Скульптура Вучетича "Перекуем меча и орала". Сначала в одном, потом в
другом ракурсе. Смена ракурсов дает ощущение взмаха и удара.
Взмах и удар.
Взмах и удар.
Взмах и удар.
Перековать все мечи...
Глава тридцать седьмая
--===Северный ветер с юга===--
Глава тридцать седьмая
Я нагулялся, напился кислорода, успокоился в тишине леса и лукаво приоткрыло
желание свои глаза - как у сиамской кошки: днем голубые, а ночью красные.
Одно из радостных чувств, из самых радостных - выздоровление. Бездум-
но тратится жизнь до озноба болезни и, только выздоравливая, согрева-
ешься полнокровным ощущением бытия. Писать книги, рисовать, творить надо
обязательно выздоравливая!
Солнечным зимним утром - вот когда это началось.
- Как вас зовут?
- Наташа.
- Может быть, погуляем вместе? Не возражаете?
- Нет.
Мы спустились с крыльца главного корпуса бывшей господской усадьбы и,
словно герои романов Тургенева, пошли по алее старых лип на лесную доро-
гу.
- А почему вы такой мрачный?
- Извините, Наташа, но к вам это не относится ни в коей мере. По-
верьте, таково свойство моего лица. Когда я о чем-то думаю, причем сос-
редоточенно, то непроизвольно расслабляются, опускаются уголки глаз, губ
- создается впечатление мрачной насупленности. На самом же деле я в этот
момент думаю совсем необязательно о печальном, хотя печального хватает с
избытком на этом свете.
- Совершенно нет ничего печального в зимнем лесу, когда светит солн-
це. Так что извольте соответствовать. Ну, вот и улыбнулись. А то в сто-
ловой я часто замечала, что вы задумчивый.
- Вы обратили на меня внимание? - удивился и неожиданно для самого
себя обрадовался я.
- Еще в тот день, когда приехали. Девятнадцатого февраля. А вы ничего
и никого вокруг не замечаете, потому что думаете о чем-то? Вот сейчас о
чем?
- О том, что мы похожи на героев Тургенева. Полное ощущение, что вы -
тургеневская девушка, может быть, Ася. У вас, действительно есть что-то
от пушкинской Татьяны...
- ...и от Наташи Ростовой, -рассмеялась Наташа. - Ну, хорошо, предпо-
ложим, что мы - тургеневские герои и сошли в тенистый сад...
- Вот видите, сказали "тенистый сад", а вокруг снег, зима. Жаль, что
сейчас не лето, жаль, что мы - не птенцы из дворянского гнезда, жаль,
что усадьба - не наша...
- Про усадьбу вы точно заметили, гибнет такая прелесть. Была бы я
здесь хозяйкой, многое тут изменила, первым делом убрала бы этот кошмар-
ный лозунг, что туберкулез излечим.
- Как же так, Наташа? Ведь это же агитация, причем наглядная.
- А пусть агитация будет не наглядной, а ненаглядной. Чтобы глаз не
оторвать. Как решетки Летнего сада...
- ...как шпиль Петропавловки, как кони Аничкова моста.
- Вы из Петербурга? - восторженно схватила меня за рукав Наташа.
- Кто же сейчас так говорит? Из Петербурга...
- Когда-нибудь будут, вот увидите.
- Тогда я не из Пушкина, а из Царского Села.
- Везет же человеку.
- А вам не везет?
- Я - москвичка. Коренная. Замоскворецкая купчиха, разве не заметно?
- Ну, величия многопудовых Кустодиевских матрон вам никогда, судя по
всему, не достичь. Кстати, у Наташи Ростовой тоже была московская про-
писка. И вы всю жизнь прожили в Москве?
- Да. Кроме эвакуации. Мои родители работали на "Мосфильме" и вместе
с киностудией во время войны были в Алма-Ате. А потом опять Москва,
окончила школу, мечтала стать художником по костюмам, три года поступала
в училище, поступила, окончила, но работаю в ателье, вышла замуж...
В ее последних словах послышалась боль.
- Представляю, какие изысканные платья вы заказывали бы себе, будь
эта усадьба нашей, - постарался вернуться к приятному я.
Наташа благодарно взглянула на меня и включилась в игру:
- Вам тоже не мешало приодеться. Прежде всего нашили бы вам перчаток.
У вас красивые руки, пальцы музыканта, вы играете?
- Как одного спросили, вы умеете играть на рояле? Не знаю, ответил
он, сейчас попробую. Нет, к сожалению, нет. Всю жизнь мечтал учиться му-
зыке, но не случилось.
- Значит, придется приглашать музыкантов в нашу усадьбу. И поэтов, и
художников.
- Раз уж мы с вами распорядители нашей усадьбы и своей судьбы, то
пусть художники сделают интерьеры по вашим эскизам, а вот настоящие сти-
хи по заказу не пишутся... Доверьтесь мне, я - ваш поэт, и все, что я
написал - ваше, и что напишу тоже.
- И много вы уже мне написали? - затаив дыхание, спросила Наташа.
- Разве дело в количестве строк? Право, не считал.
- Тогда прочтите свое... нет, мое... самое любимое, - царственно при-
казала она.
Я задумался. В любой игре, а мы с Наташей уже основательно втянулись
в свои роли, есть момент, когда игра перестает быть игрой. Такой момент
настал.
- Среди стихов, как среди детей, нелюбимых нет. Тогда одно из пер-
вых...
Заморожено.
Заворожено.
И мороз по деревьям
колуном-ходуном.
У спящей чащи
священный сон.
Лишь настоящий
пьянящий сок
весны от сна...
Восстанет сад,
опасным станет
тонкий лед.
И звонкий код
лесной капели
споет взахлеб
свирелью Леля.
Но это будет...
А сейчас
так заморожено,
так заворожено,
что кажется немного зыбкой
весна
в твоей оттаявшей улыбке.
Тихо зимой в лесу, но эта тишина заполнена негромким шорохом съехавшего с ели
снега, кряхтением сосен под налетевшим порывом ветра, скрипом снега под
ногами. Впрочем, снег не скрипел. Мы стояли и молчали.
- Спасибо, - сказала, наконец, Наташа. - Я теперь вспоминаю, как все
у нас началось. Да, так оно и было - встреча в завороженном лесу... А
дальше?
- Вспомни, как.
- Помоги мне. Помоги мне вспомнить, я этого хочу, слышишь?
- Да, Наташа. Будем вспоминать вместе и только хорошее.
- Обязательно вместе, - медленно сказала Наташа. - Знаешь, у меня к
тебе просьба, сходим завтра в деревню? Здесь недалеко.
- Конечно, сходим, - я посмотрел на Наташу и понял, что завтра прос-
нусь с мыслью о ней, что мне уже нельзя без нее, что хочется видеть ее,
смотреть на нее, говорить с ней, касаться ее...
И еще ощутил бремя большого чувства, которое пока мягко, но властно
заполонило душу. И я глубоко вздохнул от радостного и щемящего пред-
чувствия.
Глава тридцать восьмая
--===Северный ветер с юга===--
Глава тридцать восьмая
На следующий день она издалека улыбнулась мне в столовой и отвела глаза. Я
даже было встревожился, но потом одернул себя - мало ли что у нее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46