Всех расстреляю... Подлецы!
Глава двадцать четвертая
НОВЫЕ ДРУЗЬЯ
Через сутки Остена привезли.
Когда его ввели в избу атамана, лицо Муравьева приняло тупое выражение. Некоторое время губернатор как бы не обращал на него внимания.
Остен не знал, как ему быть. Перед ним был грубый русский деспот. Как всякий англичанин, он почти мистически боялся этого русского деспотизма.
Крепкий и упрямый в достижении цели, Остен на этот раз поколебался. На миг все путешествие представилось ему с изнанки. Нерчинские рудники, таинственная Кара. Как рассказывал Хилль со слов Риши, стены в этой тюрьме красны от раздавленных арестантами клопов. Говорят, что рудники превращены в подземные тюрьмы и были они во власти этого рыжеволосого, краснолицего молодого человека. Остен вспомнил случай, о котором в Англии упорно говорили, — будто бы русские поймали и засадили в рудники экипаж английского китобойного судна, да так, что никакие дипломаты поныне не могут сыскать их следов. Чего доброго, и на Остена наденут кандалы, а на запросы посольства ответят, что он давно проехал на Амур и искать его следует там. Как многие авантюристы, Остен был очень смел и энергичен, но в то же время суеверен и доверял самым невероятным слухам.
В конце концов, он мужчина и знал, на что шел. Но его ужасала судьба Ингриды... А Муравьев все еще держит гостя в смятении.
...Темные мысли владели англичанином, когда с растрепанными волосами и в запыленной одежде стоял он перед губернатором. Наконец Остен что-то залепетал, кланяясь. Губернатор быстро взглянул на него, и чуть заметная усмешка блеснула в его взоре. Затем вдруг он поднялся и сказал по-английски:
— Господин Остен, я рад познакомиться с вами. Жаль, что мы не встречались прежде... Почему вы одни? Где же ваша супруга? Я надеюсь, она не обеспокоена? Уверена ли, что вы в безопасности?
«Где моя супруга?» — с обидой подумал Остен. Его схватили сразу с места, с плота, посадили в страшилище, которое по-русски называется та-ран-тас, и чуть всю душу не вытрясли во время бешеной скачки. Остен просил — дайте верховую лошадь...
— Господин Остен! Поезжайте с удобствами, вы гость! — отвечал Корсаков и не давал верхового коня.
Ночью гнали. Почти пятьсот верст на этих диких лошадях, которых часто меняли.
«Моя супруга!» — с горечью подумал Остен.
— Я сожалею, что нам не удалось познакомиться в Иркутске, — сказал Муравьев. Но чем он был любезнее, тем тревожней всматривался Остен. Известно, что существует фальшивая русская искренность, что русские вкладывают в свои любезности так много чувства, что им веришь. И попадаешься.
— Из опасения за вашу жизнь я не смею пропустить вас! Вы живы, и вы мой гость! Я рад, что все обошлось... Все эти дни меня не оставляли мысли о вашей судьбе. Ваше путешествие неизбежно должно было кончиться катастрофой: маньчжуры убивают всех, кто появляется там... Нет, флаг не поможет, как и знание вами языка! Они подсылают в таких случаях наемных убийц, а потом сообщают, что казнят их... Я очень рад, что все обошлось благополучно.
«Все обошлось благополучно!» — мысленно и с обидой повторил Остен. Он как онемел и только кротко кланялся.
«Хитрый же этот генерал!» — подумал Алешка, не понимая слов, но чувствуя, о чем идет речь. Казаки удивлялись: с англичанином Муравьев как друг, а на своих из-за него так кричал и ярился, что страшно становилось.
— Я отвечаю за вас... Я не смею... разрешить вам ехать на Амур. Дальнейшее путешествие может быть гибельно... — говорил Муравьев начальственно, но с лаской во взоре и с большим расположением.
Он, казалось, в самом деле рад.
— Я сожалею, если ваша супруга может беспокоиться... Произошло недоразумение, и я огорчен. — Муравьев говорил так серьезно, что все же в его искренности, как уверял себя Остен, нельзя было сомневаться. — Я прикажу доставить вашу супругу со всем возможным комфортом. Надеюсь, что госпожа Остен завтра будет здесь и все произойдет к общей радости!
Остен приглашен был тут же на обед. Обед — показатель вкусов, манер... Муравьев слегка коснулся европейских политических проблем, почувствовалось, что знает их. В Иркутске он получал «Таймс» и французские газеты. Их посылали губернатору, где бы он ни был.
Англичанин не ожидал такого любезного приема. Он полагал, что губернатор — грубый царский служака. До сих пор он был так жесток со всеми, по рассказам.
Муравьев видел, что Остен душевно разбит. Губернатор обласкал его. Подали шампанское. Явились офицеры свиты. Они говорили по-английски и по-французски. Остен сказал, что изумлен, встретив на границе Китая такое общество. Ему только было неприятно, что инженер Васильев, пожилой и вялый господин, узнав, что Остен послан английским правительством искать Франклина по сухопутью, стал расспрашивать о великом путешественнике. Оказалось, Васильев знает про Франклина такие подробности, каких Остен никогда не слыхал. Англичанин сидел как на иголках и несколько раз пытался перевести разговор на другие темы.
На другой день прибыла госпожа Остен, слуги, багаж и собаки. Муравьев приказал поместить гостей в том же доме, где остановился сам... Он, казалось, так полюбил Остена, что ни на шаг не отпускал его от себя. Он повез супругов Остен со своим поездом в Верхне-Удинск, а потом в Иркутск.
Муравьев выказывал гостеприимство, много шутил. «Не мог Нессельроде не знать, — думал губернатор, — что делал, позволяя ему это путешествие. Канцлер позволил, а я нет... Посмотрим... Но уж тут, Николенька, держи ухо востро!»
Губернатор обнаружил знание европейских дел, свободно судил о парламентских отношениях, об английских министрах, знал колониальные проблемы Англии, толковал про английские дела в Индии, которые, казалось, особенно занимали его. Остен привыкал, беседовал с ним, как с англичанином, и становился откровенным. Муравьев спрашивал советов у своего нового друга по части управления Сибирью, а в глубине души убеждался все более, что, конечно, не любопытство, не геология и не поиски Франклина привели англичанина на Амур.
Остен привык к губернатору и осмелел. Он знал, что русские дворяне всегда удивляются энергии англичан, любуются их деятельностью. Он охотно давал советы, даже стал посмеиваться над русскими чиновниками, над их неосведомленностью, и однажды, будучи навеселе, похвастался, что собрал такие сведения о Забайкалье, каких нигде нет и какими никогда не располагали русские власти. Муравьев согласился с ним, поругал нерасторопное, нелюбопытное русское начальство, восхищался Хиллем.
Сведения, собранные Остеном, были о кяхтинской торговле, о забайкальском населении, о пограничных казачьих станицах, об Амуре.
Муравьев привез Остена в Иркутск и представил жене.
Екатерина Николаевна приняла Остена и его супругу в гостиной с гобеленами и французской мебелью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Глава двадцать четвертая
НОВЫЕ ДРУЗЬЯ
Через сутки Остена привезли.
Когда его ввели в избу атамана, лицо Муравьева приняло тупое выражение. Некоторое время губернатор как бы не обращал на него внимания.
Остен не знал, как ему быть. Перед ним был грубый русский деспот. Как всякий англичанин, он почти мистически боялся этого русского деспотизма.
Крепкий и упрямый в достижении цели, Остен на этот раз поколебался. На миг все путешествие представилось ему с изнанки. Нерчинские рудники, таинственная Кара. Как рассказывал Хилль со слов Риши, стены в этой тюрьме красны от раздавленных арестантами клопов. Говорят, что рудники превращены в подземные тюрьмы и были они во власти этого рыжеволосого, краснолицего молодого человека. Остен вспомнил случай, о котором в Англии упорно говорили, — будто бы русские поймали и засадили в рудники экипаж английского китобойного судна, да так, что никакие дипломаты поныне не могут сыскать их следов. Чего доброго, и на Остена наденут кандалы, а на запросы посольства ответят, что он давно проехал на Амур и искать его следует там. Как многие авантюристы, Остен был очень смел и энергичен, но в то же время суеверен и доверял самым невероятным слухам.
В конце концов, он мужчина и знал, на что шел. Но его ужасала судьба Ингриды... А Муравьев все еще держит гостя в смятении.
...Темные мысли владели англичанином, когда с растрепанными волосами и в запыленной одежде стоял он перед губернатором. Наконец Остен что-то залепетал, кланяясь. Губернатор быстро взглянул на него, и чуть заметная усмешка блеснула в его взоре. Затем вдруг он поднялся и сказал по-английски:
— Господин Остен, я рад познакомиться с вами. Жаль, что мы не встречались прежде... Почему вы одни? Где же ваша супруга? Я надеюсь, она не обеспокоена? Уверена ли, что вы в безопасности?
«Где моя супруга?» — с обидой подумал Остен. Его схватили сразу с места, с плота, посадили в страшилище, которое по-русски называется та-ран-тас, и чуть всю душу не вытрясли во время бешеной скачки. Остен просил — дайте верховую лошадь...
— Господин Остен! Поезжайте с удобствами, вы гость! — отвечал Корсаков и не давал верхового коня.
Ночью гнали. Почти пятьсот верст на этих диких лошадях, которых часто меняли.
«Моя супруга!» — с горечью подумал Остен.
— Я сожалею, что нам не удалось познакомиться в Иркутске, — сказал Муравьев. Но чем он был любезнее, тем тревожней всматривался Остен. Известно, что существует фальшивая русская искренность, что русские вкладывают в свои любезности так много чувства, что им веришь. И попадаешься.
— Из опасения за вашу жизнь я не смею пропустить вас! Вы живы, и вы мой гость! Я рад, что все обошлось... Все эти дни меня не оставляли мысли о вашей судьбе. Ваше путешествие неизбежно должно было кончиться катастрофой: маньчжуры убивают всех, кто появляется там... Нет, флаг не поможет, как и знание вами языка! Они подсылают в таких случаях наемных убийц, а потом сообщают, что казнят их... Я очень рад, что все обошлось благополучно.
«Все обошлось благополучно!» — мысленно и с обидой повторил Остен. Он как онемел и только кротко кланялся.
«Хитрый же этот генерал!» — подумал Алешка, не понимая слов, но чувствуя, о чем идет речь. Казаки удивлялись: с англичанином Муравьев как друг, а на своих из-за него так кричал и ярился, что страшно становилось.
— Я отвечаю за вас... Я не смею... разрешить вам ехать на Амур. Дальнейшее путешествие может быть гибельно... — говорил Муравьев начальственно, но с лаской во взоре и с большим расположением.
Он, казалось, в самом деле рад.
— Я сожалею, если ваша супруга может беспокоиться... Произошло недоразумение, и я огорчен. — Муравьев говорил так серьезно, что все же в его искренности, как уверял себя Остен, нельзя было сомневаться. — Я прикажу доставить вашу супругу со всем возможным комфортом. Надеюсь, что госпожа Остен завтра будет здесь и все произойдет к общей радости!
Остен приглашен был тут же на обед. Обед — показатель вкусов, манер... Муравьев слегка коснулся европейских политических проблем, почувствовалось, что знает их. В Иркутске он получал «Таймс» и французские газеты. Их посылали губернатору, где бы он ни был.
Англичанин не ожидал такого любезного приема. Он полагал, что губернатор — грубый царский служака. До сих пор он был так жесток со всеми, по рассказам.
Муравьев видел, что Остен душевно разбит. Губернатор обласкал его. Подали шампанское. Явились офицеры свиты. Они говорили по-английски и по-французски. Остен сказал, что изумлен, встретив на границе Китая такое общество. Ему только было неприятно, что инженер Васильев, пожилой и вялый господин, узнав, что Остен послан английским правительством искать Франклина по сухопутью, стал расспрашивать о великом путешественнике. Оказалось, Васильев знает про Франклина такие подробности, каких Остен никогда не слыхал. Англичанин сидел как на иголках и несколько раз пытался перевести разговор на другие темы.
На другой день прибыла госпожа Остен, слуги, багаж и собаки. Муравьев приказал поместить гостей в том же доме, где остановился сам... Он, казалось, так полюбил Остена, что ни на шаг не отпускал его от себя. Он повез супругов Остен со своим поездом в Верхне-Удинск, а потом в Иркутск.
Муравьев выказывал гостеприимство, много шутил. «Не мог Нессельроде не знать, — думал губернатор, — что делал, позволяя ему это путешествие. Канцлер позволил, а я нет... Посмотрим... Но уж тут, Николенька, держи ухо востро!»
Губернатор обнаружил знание европейских дел, свободно судил о парламентских отношениях, об английских министрах, знал колониальные проблемы Англии, толковал про английские дела в Индии, которые, казалось, особенно занимали его. Остен привыкал, беседовал с ним, как с англичанином, и становился откровенным. Муравьев спрашивал советов у своего нового друга по части управления Сибирью, а в глубине души убеждался все более, что, конечно, не любопытство, не геология и не поиски Франклина привели англичанина на Амур.
Остен привык к губернатору и осмелел. Он знал, что русские дворяне всегда удивляются энергии англичан, любуются их деятельностью. Он охотно давал советы, даже стал посмеиваться над русскими чиновниками, над их неосведомленностью, и однажды, будучи навеселе, похвастался, что собрал такие сведения о Забайкалье, каких нигде нет и какими никогда не располагали русские власти. Муравьев согласился с ним, поругал нерасторопное, нелюбопытное русское начальство, восхищался Хиллем.
Сведения, собранные Остеном, были о кяхтинской торговле, о забайкальском населении, о пограничных казачьих станицах, об Амуре.
Муравьев привез Остена в Иркутск и представил жене.
Екатерина Николаевна приняла Остена и его супругу в гостиной с гобеленами и французской мебелью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115