— Сколько ему было лет? Ты сказал, двенадцать?
— Никак не больше тринадцати, это совершенно точно.
В последнюю ночь в Копенгагене Татуоле и Ларс отвели Алису и Джека в дорогой ресторан на Нюхавн, но платил за стол Уильям. Он там тоже был, чтобы последний раз посмотреть на сына, вместе с Карин — Алиса настояла. Она сказала ему:
— Ну, считай, что вы нас провожаете.
— И они там были, в тот вечер?
— Да-да, сидели за столиком рядом с камином, — сказал Мадсен. — Ты, наверное, помнишь тот ресторан, Джек, ты еще ел кролика.
Алиса, стало быть, уехала, но не сказала об этом Нильсу. Мальчишка был вне себя от горя. До отъезда Джека и Алисы ни Карин, ни ее отец-комендант, ни сам Уильям не имели ни малейшего понятия о том, что Нильс встречается с Алисой, не подозревали, как он к ней привязался.
— И что с ним стало? — спросил Джек. Снова пошел дождь, плохой знак.
— Он покончил с собой, — сказал Ларс. — Выстрелил в себя — в крепости ведь полно оружия, — а потом бросился в Кастельгравен. Его тело нашли во рву, примерно там, где ты провалился под лед. Он расстался со своей жизнью на том самом месте, где спас твою, Джек.
Ров Кастельгравен походил больше на пруд или небольшое озеро. В апреле льда уже не было, вода казалась зеленовато-серой. Джек подумал, что утопиться во рву сложно, слишком мелкий, но ему, четырехлетнему, наверное, хватило бы. Нильс Рингхоф тоже был невелик, всего тринадцать лет, плюс он сначала выстрелил в себя — ров пришелся ему как раз.
Если бы на поверхности рва лежал лед, Джек снова бы попробовал его на прочность — в надежде, что на этот раз никто не станет его спасать. Деревянный парапет, по которому тогда с таким грохотом маршировали солдаты (даже утки разлетались в страхе), походил теперь на игрушечную железную дорогу.
Джек уже понял, что в тот день на улицу выбежал вовсе не Анкер Расмуссен. Скорее всего, в крепости никогда не было органистов-солдат, военных музыкантов. Человек в форме, которого увидел Джек, был, видимо, сам комендант, подполковник Рингхоф; он и послал своего сына, поднял его, больного, из кровати, справедливо полагая, что лед его выдержит.
В это апрельское утро в Копенгагене Джек понял, почему ему до сих пор снится этот кошмар — все его сны о смерти заканчивались им. Шел дождь, но что с того? Джек считал, что сам давно утонул. Теперь, проснувшись (во сне) от жуткого холода, Джек понимал, откуда он — из рва, из Кастельгравена, который он всегда делил с солдатами, погибшими в Европе за столетия ее истории. Один из них особенно бросался ему в глаза — его спаситель, самый маленький солдат; но причиной тому был не пенис противоестественной величины (скорее всего, ненадежная память Джека сильно преувеличила его размеры), а то, с какой стоической обреченностью солдат отдавал ему честь.
Джек хорошо помнил, как тот отдавал честь — так не берут под козырек не вымуштрованные солдаты, а только маленькие мальчики, которые в них играют. Именно так отдавал ему честь Нильс Рингхоф, самый маленький не-солдат, тринадцатилетний ребенок, которого изнасиловала его, Джека, мать, изнасиловала не менее решительно, чем миссис Машаду Джека.
Джек договорился о встрече с органистом крепости. Дом коменданта рядом с церковью был ему знаком; он помнил, как из рва его перенесли туда и одели в одежду Нильса Рингхофа. "В гражданское", — как сказала Алиса — у нее был истинный дар искусно лгать!
Органиста звали Лассе Эверлеф; имя, кажется, шведское, может, он и был швед. В четырнадцать лет он уже умел играть на ситаре, скрипке и фортепиано, органом же занялся довольно поздно, лет в девятнадцать — двадцать. К сожалению, Джек не смог встретиться с ним — того срочно вызвали играть на похоронах у друзей; Лассе попросил своего сменщика принять Джека.
Лассе Эверлеф запомнил просьбу Джека — исполнить немного церковной музыки; Джек хотел составить представление, какую музыку играли на рождественских концертах в крепости — ведь на них-то папа и думал его водить. Лассе составил список своих любимых вещей на Рождество и оставил его сменщику, пожилому господину по имени Матс Линдхардт, бывшему ученику Анкера Расмуссена (он и с Уильямом был знаком); тот вызвался сыграть их, несмотря на артрит.
— Вам разве не будет больно? — спросил его Джек.
— Если недолго играть, то нет, — ответил Линдхардт. — Кроме того, для меня честь играть для сына Уильяма Бернса. Уильям был необыкновенный. Конечно, я жестоко ему завидовал — он всегда был лучше меня, много лучше, да плюс еще моложе, это уж вовсе несправедливо!
Джек оказался не готов к этой встрече — подумать только, в Цитадели есть люди, не только лично знавшие его отца, но полагающие его необыкновенным ! У Джека отнялся язык, он мог лишь слушать, как играет Матс Линдхардт. Насколько Джек мог судить, артрит ни капельки не сказался на способностях органиста.
В церкви больше никого не было, если не считать пары уборщиц; им, наверное, показалось странным слышать рождественскую музыку дождливым апрельским утром, а впрочем, она им не мешала.
В списке Лассе было и несколько любимых вещей Уильяма, сообщил Джеку Матс, — отрывки из баховских "Рождественской оратории" и "Канонических вариаций на тему рождественской службы" (Джек уже знал, что отец любил играть эти вещи), затем "Рождество Господне" Мессиана и "Полуночная месса" Шарпантье (этих вещей Джек не знал).
Слушая Линдхардта, Джек понял, что отец, несомненно, много раз воображал, как играет для сына. Однако Алиса наложила на это запрет, как и на многое другое.
— Мистер Бернс, это рождественская музыка, — мягко сказал Матс; только тут Джек заметил, что в церкви тишина. — Она, в принципе, поднимает людям настроение.
Джек же рыдал.
— Мальчишка Нильс? — Как же, все носили его на руках, вся крепость, — вспомнил Матс. — А твоего отца носила на руках вся семья Рингхоф; поэтому-то случившееся и стало такой трагедией. Никто не винил Уильяма в смерти Нильса, но Карин в брате души не чаяла и, конечно, не могла смотреть на Уильяма теми же глазами, что и раньше. Даже комендант сочувствовал ему, но сам был раздавлен — получилось, он в один миг потерял обоих сыновей.
— Где они теперь? — спросил Джек.
Подполковник Рингхоф ушел в отставку, он совсем старый, живет в городке Фредериксберг, там много стариков. Карин так и не вышла замуж и уехала, преподает в Оденсе в отделении Королевской датской консерватории.
Оставалась последняя тайна копенгагенского эпизода — почему Уильям поехал за Алисой и Джеком в Стокгольм. Конечно, Джек понимал, отцу было бы невыносимо больно, даже невозможно оставаться в Цитадели, но зачем ехать вслед за ними, если Алиса только что нанесла ему такой чудовищный удар?
— Как зачем? Чтобы видеть тебя, — ответил Матс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266