виден высокий желтый фасад, прорезанный единственным рядом окон; на боковую улицу выходит другой фасад, еще более непривлекательный, с рядом мутных, зеленоватых окон, узких, точно бойницы. В ослепительных лучах солнца эта каменная громада грязного цвета, казалось, дремала, наглухо отгородившись от мира, замкнутая и таинственная, как тюрьма.
Пьер невольно содрогнулся от страха и тут же посмеялся над своим ребячеством. Ведь в наши дни римская и всемирная инквизиция, или, как ее теперь именуют, Священная канцелярия, уже совсем непохожа на тот легендарный, тайный трибунал, который посылал свои жертвы на костер, выносил смертные приговоры без права обжалования, имел неограниченную власть над жизнью и смертью христиан всего мира. Правда, и до сих пор деятельность инквизиции протекает втайне: члены Священной канцелярии собираются по средам, судят и выносят приговоры при закрытых дверях, так что никакие слухи не могут просочиться наружу. Она продолжает преследовать ересь, запрещать книги и осуждать виновных, но у нее уже нет прежней власти: нет ни оружия, ни темниц, ни костров, ни палачей; за нею осталось только право заявлять протест да налагать на духовных лиц дисциплинарные взыскания.
Когда Пьер вошел во дворец и его провели в приемную монсеньера Нани, жившего в том же здании в качестве асессора Священной канцелярии, он был приятно удивлен. Приемная зала, выходившая окнами на юг, была залита ярким солнцем и, несмотря на строгую мебель и темные обои, казалась уютной, как будто там жила женщина, умевшая придать неуловимое изящество суровой обстановке. Цветов не было, но в комнате приятно пахло. Едва переступив порог, Пьер почувствовал себя легко в этой приветливой атмосфере.
Монсеньер Нани, живой, румяный, голубоглазый, с легкой проседью в светлых волосах, улыбаясь, вышел к нему навстречу.
— Любезный сын мой, — воскликнул он, протягивая Пьеру обе руки, — как мило с вашей стороны, что вы пришли навестить меня!.. Садитесь, пожалуйста, давайте побеседуем, как добрые друзья.
Он сразу же начал расспрашивать Пьера с видом горячего участия.
— В каком положении ваше дело? Расскажите мне
подробно обо всем, что вам удалось предпринять.
Несмотря на предостережения дона Виджилио, Пьер поверил в искреннее сочувствие прелата и, растрогавшись, выложил ему все без утайки. Рассказал о визитах к кардиналу Сарно, монсеньеру Форнаро, отцу Данджелису; описал свои хлопоты у влиятельных лиц, у кардиналов конгрегации Индекса, у главного пенитенциария, у кардинала-викария, у государственного секретаря; посетовал на бесконечные хождения из одной двери в другую, ко всем сановникам церкви, по всем конгрегациям, по всем ячейкам громадного улья, где кипит непрестанная таинственная работа; с горечью поведал о том, как он измучен, разбит, обескуражен.
Монсеньер Нани, слушавший с явным удовольствием рассказ Пьера о всех перипетиях его мучительной и бесплодной борьбы, изредка прерывал аббата восклицаниями:
— Да это же отлично! Превосходно! Ваше дело идет на лад! Великолепно, просто великолепно!
Казалось, прелат говорил совершенно искренне, без тени иронии или злорадства. Но его пронизывающий взгляд впивался в лицо молодого человека, как будто он хотел убедиться, насколько сломлена воля аббата, насколько тот готов к повиновению. Достаточно ли Пьер утомлен, разочарован, достаточно ли сознает всю безнадежность борьбы, настала ли пора с ним покончить? Неужели три месяца, проведенные в Риме, все еще не образумили, не охладили, не усмирили этого пылкого, безрассудного энтузиаста?
Неожиданно монсеньер Нани спросил:
— Однако, любезный сын мой, вы еще ничего не рассказали мне о его высокопреосвященстве кардинале Сангвинетти.
— Монсеньер, его высокопреосвященство до сих пор не вернулся из Фраскати, я не мог его повидать.
Тогда прелат, как будто предвкушая эффектную развязку своей искусной дипломатической интриги, воскликнул с притворным испугом, воздевая к небу пухлые холеные руки:
— Боже мой! Вам непременно надо повидать его высокопреосвященство! Это совершенно необходимо. Подумайте только, ведь он префект конгрегации Индекса! Мы не в силах ничего сделать, ничем не можем вам помочь, пока вы не посетите кардинала. Кто не видел его, тот никого не видел... Поезжайте скорее, поезжайте во Фраскати, любезный сын мой.
И Пьеру пришлось покориться:
— Я поеду, монсеньер.
XI
Хотя Пьер знал, что кардинал Сангвинетти может принять его не раньше одиннадцати часов, он все же выехал ранним поездом и в девять утра сошел на станции Фраскати. Ему уже довелось побывать здесь в один из дней вынужденного бездействия; он совершил тогда традиционную поездку по имениям римских виноделов, которые тянутся от Фраскати до Рокка-ди-Папа и от Рокка-ди-Папа до Монте-Каве, и был очарован красотой местности; теперь он с удовольствием предвкушал чудесную двухчасовую прогулку по склонам Альбанских гор, среди оливковых деревьев и виноградников, до самого Фраскати, что возвышается над беспредельной рыжеватой равниной Кампапьи, где вдалеке, на расстоянии шести миль, белеет, словно мраморный островок, город Рим.
Ах, как хорош городок Фраскати на зеленеющем холме под лесистыми вершинами Тускулума, какой несравненный вид открывается с его знаменитой террасы, как горделивы и изящны патрицианские виллы с фасадами в стиле Возрождения, утопающие в зелени садов, в тени кипарисов, дубов и пиний! Пьер не мог налюбоваться этой пленительной красотою, не мог вдоволь насладиться тишиной и отрадой. Больше часа он бродил по аллеям старых, кряжистых оливковых деревьев, по лесистым дорогам, затененным кронами пиний из соседних садов, по тропинкам, овеянным благоуханием, и за каждым поворотом перед ним расстилалась бесконечная равнина Кампаньи. Но вдруг произошла неожиданная и не слишком приятная встреча.
Пьер уже спустился к вокзалу, в низину, прежде покрытую виноградниками, где за последние несколько лет начали возводить новые строения, и тут на дороге, ведущей из Рима, показалась элегантная коляска, запряженная парой лошадей; к удивлению священника, поравнявшись с ним, она круто остановилась и кто-то окликнул его по имени:
— Как! Господин аббат Фроман! Зачем вы здесь в такую рань?
Только тогда Пьер узнал графа Прада, который соскочил на землю и, послав вперед пустую коляску, решил пройти пешком остаток пути вместе с аббатом. Крепко пожав ему руку, граф сказал:
— Видите ли, я редко пользуюсь железной дорогой, предпочитаю экипаж. Чтобы лошади не застаивались...
У меня тут дела, как вы знаете, я занялся постройка ми, но они, к несчастью, плохо подвигаются. Вот почему даже осенью мне приходится приезжать сюда чаще, чем я хотел бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211
Пьер невольно содрогнулся от страха и тут же посмеялся над своим ребячеством. Ведь в наши дни римская и всемирная инквизиция, или, как ее теперь именуют, Священная канцелярия, уже совсем непохожа на тот легендарный, тайный трибунал, который посылал свои жертвы на костер, выносил смертные приговоры без права обжалования, имел неограниченную власть над жизнью и смертью христиан всего мира. Правда, и до сих пор деятельность инквизиции протекает втайне: члены Священной канцелярии собираются по средам, судят и выносят приговоры при закрытых дверях, так что никакие слухи не могут просочиться наружу. Она продолжает преследовать ересь, запрещать книги и осуждать виновных, но у нее уже нет прежней власти: нет ни оружия, ни темниц, ни костров, ни палачей; за нею осталось только право заявлять протест да налагать на духовных лиц дисциплинарные взыскания.
Когда Пьер вошел во дворец и его провели в приемную монсеньера Нани, жившего в том же здании в качестве асессора Священной канцелярии, он был приятно удивлен. Приемная зала, выходившая окнами на юг, была залита ярким солнцем и, несмотря на строгую мебель и темные обои, казалась уютной, как будто там жила женщина, умевшая придать неуловимое изящество суровой обстановке. Цветов не было, но в комнате приятно пахло. Едва переступив порог, Пьер почувствовал себя легко в этой приветливой атмосфере.
Монсеньер Нани, живой, румяный, голубоглазый, с легкой проседью в светлых волосах, улыбаясь, вышел к нему навстречу.
— Любезный сын мой, — воскликнул он, протягивая Пьеру обе руки, — как мило с вашей стороны, что вы пришли навестить меня!.. Садитесь, пожалуйста, давайте побеседуем, как добрые друзья.
Он сразу же начал расспрашивать Пьера с видом горячего участия.
— В каком положении ваше дело? Расскажите мне
подробно обо всем, что вам удалось предпринять.
Несмотря на предостережения дона Виджилио, Пьер поверил в искреннее сочувствие прелата и, растрогавшись, выложил ему все без утайки. Рассказал о визитах к кардиналу Сарно, монсеньеру Форнаро, отцу Данджелису; описал свои хлопоты у влиятельных лиц, у кардиналов конгрегации Индекса, у главного пенитенциария, у кардинала-викария, у государственного секретаря; посетовал на бесконечные хождения из одной двери в другую, ко всем сановникам церкви, по всем конгрегациям, по всем ячейкам громадного улья, где кипит непрестанная таинственная работа; с горечью поведал о том, как он измучен, разбит, обескуражен.
Монсеньер Нани, слушавший с явным удовольствием рассказ Пьера о всех перипетиях его мучительной и бесплодной борьбы, изредка прерывал аббата восклицаниями:
— Да это же отлично! Превосходно! Ваше дело идет на лад! Великолепно, просто великолепно!
Казалось, прелат говорил совершенно искренне, без тени иронии или злорадства. Но его пронизывающий взгляд впивался в лицо молодого человека, как будто он хотел убедиться, насколько сломлена воля аббата, насколько тот готов к повиновению. Достаточно ли Пьер утомлен, разочарован, достаточно ли сознает всю безнадежность борьбы, настала ли пора с ним покончить? Неужели три месяца, проведенные в Риме, все еще не образумили, не охладили, не усмирили этого пылкого, безрассудного энтузиаста?
Неожиданно монсеньер Нани спросил:
— Однако, любезный сын мой, вы еще ничего не рассказали мне о его высокопреосвященстве кардинале Сангвинетти.
— Монсеньер, его высокопреосвященство до сих пор не вернулся из Фраскати, я не мог его повидать.
Тогда прелат, как будто предвкушая эффектную развязку своей искусной дипломатической интриги, воскликнул с притворным испугом, воздевая к небу пухлые холеные руки:
— Боже мой! Вам непременно надо повидать его высокопреосвященство! Это совершенно необходимо. Подумайте только, ведь он префект конгрегации Индекса! Мы не в силах ничего сделать, ничем не можем вам помочь, пока вы не посетите кардинала. Кто не видел его, тот никого не видел... Поезжайте скорее, поезжайте во Фраскати, любезный сын мой.
И Пьеру пришлось покориться:
— Я поеду, монсеньер.
XI
Хотя Пьер знал, что кардинал Сангвинетти может принять его не раньше одиннадцати часов, он все же выехал ранним поездом и в девять утра сошел на станции Фраскати. Ему уже довелось побывать здесь в один из дней вынужденного бездействия; он совершил тогда традиционную поездку по имениям римских виноделов, которые тянутся от Фраскати до Рокка-ди-Папа и от Рокка-ди-Папа до Монте-Каве, и был очарован красотой местности; теперь он с удовольствием предвкушал чудесную двухчасовую прогулку по склонам Альбанских гор, среди оливковых деревьев и виноградников, до самого Фраскати, что возвышается над беспредельной рыжеватой равниной Кампапьи, где вдалеке, на расстоянии шести миль, белеет, словно мраморный островок, город Рим.
Ах, как хорош городок Фраскати на зеленеющем холме под лесистыми вершинами Тускулума, какой несравненный вид открывается с его знаменитой террасы, как горделивы и изящны патрицианские виллы с фасадами в стиле Возрождения, утопающие в зелени садов, в тени кипарисов, дубов и пиний! Пьер не мог налюбоваться этой пленительной красотою, не мог вдоволь насладиться тишиной и отрадой. Больше часа он бродил по аллеям старых, кряжистых оливковых деревьев, по лесистым дорогам, затененным кронами пиний из соседних садов, по тропинкам, овеянным благоуханием, и за каждым поворотом перед ним расстилалась бесконечная равнина Кампаньи. Но вдруг произошла неожиданная и не слишком приятная встреча.
Пьер уже спустился к вокзалу, в низину, прежде покрытую виноградниками, где за последние несколько лет начали возводить новые строения, и тут на дороге, ведущей из Рима, показалась элегантная коляска, запряженная парой лошадей; к удивлению священника, поравнявшись с ним, она круто остановилась и кто-то окликнул его по имени:
— Как! Господин аббат Фроман! Зачем вы здесь в такую рань?
Только тогда Пьер узнал графа Прада, который соскочил на землю и, послав вперед пустую коляску, решил пройти пешком остаток пути вместе с аббатом. Крепко пожав ему руку, граф сказал:
— Видите ли, я редко пользуюсь железной дорогой, предпочитаю экипаж. Чтобы лошади не застаивались...
У меня тут дела, как вы знаете, я занялся постройка ми, но они, к несчастью, плохо подвигаются. Вот почему даже осенью мне приходится приезжать сюда чаще, чем я хотел бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211