Но дома не продавались и не сдавались внаем; естественно, что с наступлением платежных сроков пять или шесть миллионов долга остались невыплаченными; назревавший крах разразился, все вокруг валилось и рушилось: мелкие спекулянты увлекали в своем падении строителей, строители — земельные компании, те — эмиссионные банки, а банки подрывали государственный кредит, что угрожало национальной катастрофой. Таким образом, кризис, вначале ограниченный рамками городского управления, перерос в ужасающий финансовый крах, в угрозу общенационального бедствия, целый миллиард был загублен понапрасну, а Рим постыдно обезобразили, загромоздили руинами недавних построек, зияющими коробками пустующих зданий, способных вместить пятьсот или шестьсот тысяч жителей, появления которых ждали и ждут до сих пор.
Надо сказать, что опьяненное победой правительство и само воодушевилось обширнейшими планами. Предстояло из раздробленной на части страны создать победоносную Италию, которая за четверть века обрела бы единство и величие, прочно завоеванные другими странами на протяжении столетий. И вот лихорадочная деятельность началась: идя на чудовищные затраты, сооружают каналы, порты, шоссе, железные дороги, во всех городах Италии общественные работы приобретают широчайший размах. Для создания великой нации не жалеют средств. Со времени союза с Германией бессмысленно поглощает миллионы военный и морской бюджет. И все непрестанно возрастающие нужды удовлетворяются путем выпуска ассигнаций; из года в год правительство прибегает ко все новым и новым займам. Одно только здание военного министерства в Риме обошлось в десять миллионов, здание министерства финансов — в пятнадцать, сто миллионов было вложено в строительство набережных, которые так и остались незаконченными, более двухсот пятидесяти миллионов поглотили опоясавшие город оборонительные сооружения. И теперь, как некогда, в людях горело все то же пламя роковой гордыни, бурлили все те же соки античной почвы, способной породить лишь грандиозные замыслы, говорило все то же стремление ослепить и покорить всякого, кто вздумает ступить на землю Капитолия, пусть даже усеянного прахом могущественных династий, рухнувших здесь одна за другой.
— Ах, дорогой мой, если порассказать все, о чем болтают, что шепчут друг другу на ухо, привести все факты, вы изумитесь, придете в ужас — так заразительна оказалась убийственная горячка игорного азарта: все население города, по существу такое рассудительное, вялое, эгоистичное, посходило с ума. Разорилась не только мелкая сошка, какие-нибудь наивные простофили, нет, — пошли прахом состояния именитых аристократических родов, почти всей римской знати, из чьих рук уплыли золото, дворцы, шедевры искусства, все, чем владела эта знать благодаря щедротам Ватикана. И эти огромные богатства, за столетия папского непотизма скопившиеся в руках немногих семейств, в каких-нибудь десять лет растаяли как воск во всепожирающем пламени биржевых спекуляций.
И, позабыв, что перед ним священник, Нарцисс рассказал о двусмысленной подоплеке одного из таких случаев.
— Вот, к примеру, наш приятель Дарио, князь Бокканера, последний в роде, вынужден существовать на крохи, которые получает от своего дяди-кардинала, а у того только и есть, что его жалованье. А между тем Дарио, наверно, катался бы как сыр в масле, не начнись вся эта невероятная кутерьма с виллой Монтефьори... Вас, должно быть, уже посвятили в эту историю: обширные земли вокруг виллы были уступлены за десять миллионов какой-то финансовой компании. Затем отец Дарио, князь Онофрио, снедаемый жаждой спекуляции, решил сыграть на повышение; он скупил по очень дорогой цене собственные земли и начал строительство; всеобщий крах поглотил не только вырученные им на продаже виллы десять миллионов, но и все его средства, жалкие остатки некогда огромного состояния Бокканера... Однако вам, конечно, не рассказали о тайных причинах этой катастрофы, о роли, какую сыграл в ней граф Прада, отвергнутый супруг прелестной контессины, которую мы с вами здесь ожидаем. Он был любовником княгини Бокканера, прекрасной Флавии Монтефьори, принесшей в приданое мужу эту виллу. О, это обворожительная женщина, она была много моложе своего супруга, и поговаривали, будто с ее помощью Прада держал в руках и старого князя, да так крепко, что однажды вечером, когда супруг не решался поставить свою подпись под какими-то векселями, боясь совсем запутаться в сомнительных сделках, опасность которых он угадывал чутьем, жена отказала ему в своих ласках. Прада заработал на этом деле миллионы, которые он с большим толком сейчас проживает. Что ж до прекрасной Флавии, то она, как вы знаете, сумела спасти от катастрофы малую толику состояния и, уже будучи в годах, охотно пожертвовала своим княжеским титулом, чтобы заполучить в мужья какого-то красавчика, который намного моложе ее; сделав его маркизом Монтефьори, она живет в неге и холе и, хотя ей перевалило уже за пятьдесят, сохранила свои пышные прелести... Единственным пострадавшим во всей передряге оказался наш добрый приятель Дарио: он совершенно разорен и к тому же намерен жениться на своей двоюродной сестре, а та не богаче его. Правда, она его страстно любит, и ему остается лишь отвечать ей любовью на любовь. Если бы не это, он, как многие отпрыски римской знати, снизошел бы до какой-нибудь богатой американки, наследницы миллионного состояния; разве только воспротивились бы кардинал и донна Серафина, они по-своему героически, как истые римляне, упорно и надменно оберегают чистоту крови Бокканера от всяких чужеродных примесей... Итак, будем надеяться,, что наш милый Дарио и очаровательная Бенедетта будут счастливы вдвоем.
Нарцисс умолк; сделав несколько шагов, он немного тише добавил:
— Один мой родственник подцепил на этой сделке с виллой Монтефьори около трех миллионов. Как жаль, что я приехал слишком поздно, когда легендарные времена спекуляций уже прошли! Это было, должно быть, чертовски любопытно и открывало для хладнокровного игрока широкие возможности!
Но внезапно, подняв глаза, Нарцисс увидел перед собою новый квартал Прати-ди-Кастелло; молодой человек весь преобразился, в нем снова заговорила артистическая натура, он негодовал на уродство современных зданий, оскверняющих прелесть папского Рима. Глаза у него посветлели, губы искривила горькая и презрительная усмешка, в нем был оскорблен мечтатель, упивающийся красотами прошлого.
— Вы только взгляните, только взгляните! О, город Августа, город Льва Десятого, город вечной мощи и вечной красоты!
Действительно, даже Пьер был поражен. Некогда на этой равнине, вдоль берегов Тибра и до самых склонов холма Марио, простирались луга замка Святого Ангела;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211
Надо сказать, что опьяненное победой правительство и само воодушевилось обширнейшими планами. Предстояло из раздробленной на части страны создать победоносную Италию, которая за четверть века обрела бы единство и величие, прочно завоеванные другими странами на протяжении столетий. И вот лихорадочная деятельность началась: идя на чудовищные затраты, сооружают каналы, порты, шоссе, железные дороги, во всех городах Италии общественные работы приобретают широчайший размах. Для создания великой нации не жалеют средств. Со времени союза с Германией бессмысленно поглощает миллионы военный и морской бюджет. И все непрестанно возрастающие нужды удовлетворяются путем выпуска ассигнаций; из года в год правительство прибегает ко все новым и новым займам. Одно только здание военного министерства в Риме обошлось в десять миллионов, здание министерства финансов — в пятнадцать, сто миллионов было вложено в строительство набережных, которые так и остались незаконченными, более двухсот пятидесяти миллионов поглотили опоясавшие город оборонительные сооружения. И теперь, как некогда, в людях горело все то же пламя роковой гордыни, бурлили все те же соки античной почвы, способной породить лишь грандиозные замыслы, говорило все то же стремление ослепить и покорить всякого, кто вздумает ступить на землю Капитолия, пусть даже усеянного прахом могущественных династий, рухнувших здесь одна за другой.
— Ах, дорогой мой, если порассказать все, о чем болтают, что шепчут друг другу на ухо, привести все факты, вы изумитесь, придете в ужас — так заразительна оказалась убийственная горячка игорного азарта: все население города, по существу такое рассудительное, вялое, эгоистичное, посходило с ума. Разорилась не только мелкая сошка, какие-нибудь наивные простофили, нет, — пошли прахом состояния именитых аристократических родов, почти всей римской знати, из чьих рук уплыли золото, дворцы, шедевры искусства, все, чем владела эта знать благодаря щедротам Ватикана. И эти огромные богатства, за столетия папского непотизма скопившиеся в руках немногих семейств, в каких-нибудь десять лет растаяли как воск во всепожирающем пламени биржевых спекуляций.
И, позабыв, что перед ним священник, Нарцисс рассказал о двусмысленной подоплеке одного из таких случаев.
— Вот, к примеру, наш приятель Дарио, князь Бокканера, последний в роде, вынужден существовать на крохи, которые получает от своего дяди-кардинала, а у того только и есть, что его жалованье. А между тем Дарио, наверно, катался бы как сыр в масле, не начнись вся эта невероятная кутерьма с виллой Монтефьори... Вас, должно быть, уже посвятили в эту историю: обширные земли вокруг виллы были уступлены за десять миллионов какой-то финансовой компании. Затем отец Дарио, князь Онофрио, снедаемый жаждой спекуляции, решил сыграть на повышение; он скупил по очень дорогой цене собственные земли и начал строительство; всеобщий крах поглотил не только вырученные им на продаже виллы десять миллионов, но и все его средства, жалкие остатки некогда огромного состояния Бокканера... Однако вам, конечно, не рассказали о тайных причинах этой катастрофы, о роли, какую сыграл в ней граф Прада, отвергнутый супруг прелестной контессины, которую мы с вами здесь ожидаем. Он был любовником княгини Бокканера, прекрасной Флавии Монтефьори, принесшей в приданое мужу эту виллу. О, это обворожительная женщина, она была много моложе своего супруга, и поговаривали, будто с ее помощью Прада держал в руках и старого князя, да так крепко, что однажды вечером, когда супруг не решался поставить свою подпись под какими-то векселями, боясь совсем запутаться в сомнительных сделках, опасность которых он угадывал чутьем, жена отказала ему в своих ласках. Прада заработал на этом деле миллионы, которые он с большим толком сейчас проживает. Что ж до прекрасной Флавии, то она, как вы знаете, сумела спасти от катастрофы малую толику состояния и, уже будучи в годах, охотно пожертвовала своим княжеским титулом, чтобы заполучить в мужья какого-то красавчика, который намного моложе ее; сделав его маркизом Монтефьори, она живет в неге и холе и, хотя ей перевалило уже за пятьдесят, сохранила свои пышные прелести... Единственным пострадавшим во всей передряге оказался наш добрый приятель Дарио: он совершенно разорен и к тому же намерен жениться на своей двоюродной сестре, а та не богаче его. Правда, она его страстно любит, и ему остается лишь отвечать ей любовью на любовь. Если бы не это, он, как многие отпрыски римской знати, снизошел бы до какой-нибудь богатой американки, наследницы миллионного состояния; разве только воспротивились бы кардинал и донна Серафина, они по-своему героически, как истые римляне, упорно и надменно оберегают чистоту крови Бокканера от всяких чужеродных примесей... Итак, будем надеяться,, что наш милый Дарио и очаровательная Бенедетта будут счастливы вдвоем.
Нарцисс умолк; сделав несколько шагов, он немного тише добавил:
— Один мой родственник подцепил на этой сделке с виллой Монтефьори около трех миллионов. Как жаль, что я приехал слишком поздно, когда легендарные времена спекуляций уже прошли! Это было, должно быть, чертовски любопытно и открывало для хладнокровного игрока широкие возможности!
Но внезапно, подняв глаза, Нарцисс увидел перед собою новый квартал Прати-ди-Кастелло; молодой человек весь преобразился, в нем снова заговорила артистическая натура, он негодовал на уродство современных зданий, оскверняющих прелесть папского Рима. Глаза у него посветлели, губы искривила горькая и презрительная усмешка, в нем был оскорблен мечтатель, упивающийся красотами прошлого.
— Вы только взгляните, только взгляните! О, город Августа, город Льва Десятого, город вечной мощи и вечной красоты!
Действительно, даже Пьер был поражен. Некогда на этой равнине, вдоль берегов Тибра и до самых склонов холма Марио, простирались луга замка Святого Ангела;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211