Подобная откровенная наглость не то что поразила Виктора, она его просто рассмешила.
— Дурнее себя ищете, Сергей Митрофанович? А платить кто будет, Хаби-булин? — насмешливо спросил Осинин и, очень пристально взглянув на профсоюзного царька, рассмеялся.
Клешнев не ожидал от Осинина такого отпора. Он зло фыркнул и, хлопнув дверью, почти выбежал из кабинета, прошипев про себя какое-то ругательство.
… Однако после командировки Панченко встретил Осинина лицемерно приветливо. Теперь он даже останавливался, чтобы поговорить с ним, улыбался при встрече, но Осинин инстинктивно чувствовал, что это неспроста, что-то подсказывало ему, что надо быть начеку.
Его подозрения были не напрасны, скоро он заметил, что из папок пропали кое-какие извещения, ордера и письма.
— В чем дело? — строго спросил он однажды у Панченко, когда не нашел в своем ящике несколько важных бумаг. — Кто здесь рылся в мое отсутствие? Почему нет извещения на листовую сталь?
— Ты что, Виктор? Кому они нужны, твои бумажки? — спокойно ответил Панченко, но его руки дрожали.
Осинин ничего ему не ответил. Ему и так все было ясно, но «не пойман — не вор», и все же что-то надо было предпринимать. Может быть, сказать об этом директору? Но, во-первых, он не хотел расстраивать Леонтия Максимовича. Все чаще директор стал последнее время хвататься за сердце, но в больницу ложиться не хотел. И хотя врачи настоятельно советовали ему госпитализироваться, он продолжал работать, не щадя своих сил. Таков уж был этот человек, и никто не мог переубедить его.
Виктор знал, что их директор был человеком глубоко порядочным и очень близко все принимал к сердцу. Осинина поразило, как однажды на общем профсоюзном собрании Леонтий Максимович распекал нерадивых рабочих и начальников цехов. Он был возмущен, и в его словах слышались боль и гнев, Леонтий Максимович не мог сдержать себя, он не думал о своем больном сердце, своем испорченном «моторе», как он имел обыкновение шутливо говорить.
После собрания директору стало очень плохо, и он два дня провалялся в постели, глотая валидол.
А, во-вторых, Осинин предполагал, что директор мог обвинить его самого за ротозейство и халатность. Но фонды надо было выбирать, а сколько и чего, он не знал.
Через неделю ему опять напакостили — пропало письмо директора металлобазы на отпуск десяти тонн (!) стальной трубы крупного диаметра.
Письмо было очень важное, потому что директор металлобазы находился сейчас в командировке, а за него вторично никто подписывать документ не будет. Заводу же трубы нужны были позарез. Панченко сидел за столом и, нагловато улыбаясь, посматривал на Виктора.
Внутри у Осинина все кипело, возмущению его не было предела, но как доказать?
И вдруг его взгляд наткнулся на смятую бумагу в мусорной корзинке. Цепкая память подсказала ему, что раньше ее там не было. Что-то подтолкнуло его подойти и взять бумагу. Он быстро развернул ее и… остолбенел: это было как раз то самое письмо, которое ему так было нужно.
Метнув взгляд на Панченко, Виктор заметил, как тот побелел. Ни слова не говоря, он подошел к нему и что есть силы начал наносить удары по ненавистному, мерзкому лицу. Панченко дико заорал, по лицу его потекла кровь.
Хорошо, что в это время не было Кравцова. Старика наверняка хватил бы удар. Кто-то из прихлебателей Панченко посоветовал ему обратиться в милицию.
Тот, недолго думая, стремглав выбежал из кабинета и как угорелый помчался в милицию, но там ему популярно объяснили, что производственные конфликты разбираются по месту работы или в Народном суде.
Судья, умная и мудрая женщина, выслушав обе стороны, все поняла и посоветовала Панченко больше не гадить, а Осинину — не распускать кулаки, но если, мол, Панченко пожелает возбудить уголовное дело, то для этого необходимы свидетели, но таковых почему-то не нашлось.
Вскоре после этого неприятного случая умер прямо на работе Леонтий Максимович. И у Виктора не осталось покровителя и наставника. Осинин очень переживал эту смерть, он еле сдерживался, чтобы не расплакаться. Старого директора Виктор по-настоящему уважал.
Вновь назначенный исполняющим обязанности Мужланов начал всячески притеснять Осинина: он перевел его на должность диспетчера, а Панченко занял свою прежнюю должность начальника ОМТС.
Виктору ничего не оставалось делать, как подать заявление об уходе.
Глава тринадцатая
Ресторан гостиницы «Интурист» был почти безлюден, если не считать нескольких столиков, за которыми о чем-то серьезно переговаривались то ли бизнесмены, то ли коммерсанты, наслаждаясь виноградным вином и сочным кавказским шашлыком по-карски.
Зал был наполовину освещен, и поэтому не сразу можно было заметить в самом углу зала горделиво восседавшую за столиком весьма смазливую особу со вздернутым носиком и вишневыми пухлыми губками. Ее пепельного цвета полосы были украшены большим затейливым бантом. Дамочка меланхолично покуривала, с необыкновенным изяществом держа двумя тонкими пальчиками сигарету. Но ждать ей долго не пришлось. К ней тут же подскочил официант и как мог галантно раскланялся, с почтением склонив набок голову.
— К вашим услугам, — кротко произнес он. — Что желаете, мадам?
— Я не мадам, я пани.
— Очень приятно, пани. Вот меню. Пани польска? — Так, так, а цо, пан муви польски?
— Не бардзо. Моя матка польска.
— О! — обрадовано воскликнула полячка. — Прекрасно! Принесите мне, пожалуйста, сто граммов армянского коньяка.
— Может, пани пожелает французский коньяк?
— О нет, я хотела заказать что-нибудь национальное.
— Ничего такого, к сожалению, нет, пани.
— Тогда принесите мне армянский коньяк, — повторила она с приятным акцентом, перед которым благоговеют наши обыватели.
— С большим удовольствием, — подобострастно произнес официант.
— Так, так, принесите мне еще цыпленка табака и грибочки печеные.
— Запеченные.
— Так, так, запеченные.
— А что на десерт?
— О, какие-нибудь фрукты или же мороженое с шоколадом.
Через несколько минут расторопный официант торжественно поставил на стол полячки штоф с коньяком, салат и грибочки.
— Приятного аппетита, — радушно произнес он и почти тут же исчез.
Полячка чуть пригубила коньяк и вновь закурила.
— К вам можно? — очаровательно улыбаясь, почти одновременно проговорили двое ребят в элегантных костюмах.
Один из них был высоким симпатичным парнем с косым разрезом глаз, у другого была спортивная внешность — слегка измятый и поломанный нос говорил о принадлежности его обладателя к гладиаторам ринга.
— Что вы желаете? — резко проговорила иностранка, прищурив свои темно-зеленые глаза.
— Мы хотели бы с вами познакомиться.
— У меня нет желания знакомиться, — отчеканила полячка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73