— Он старался говорить как можно более невозмутимо.
— Черт побери, Гарнер Таунсенд! — вспылила она, топнув ножкой.
Внезапно Уитни почувствовала, что в ней проснулась дремлющая Далила. У Гарнера тоже есть желания, как бы он их ни контролировал. Она получит от него то, что ей нужно. Она выудила из кошелька десять долларов и еще двадцать и сунула ему в руку. Опустив их в карман, он крепко обнял ее и снова прильнул к ее губам. В последнюю секунду он невольно прижался к ней всем телом, давая ей почувствовать овладевшее им возбуждение. Он отпрянул, оба часто дышали, чувствуя, как их пронзает желание.
— Если так разбрасываться деньгами, эта ночь будет тебе стоить очень дорого! — Он злорадно усмехнулся.
— А сколько стоит ласка? — Она проигнорировала его возмутительное поддразнивание.
— Смотря какая… — охрипшим голосом выговорил он.
— Интимная… хорошая интимная ласка. — Она говорила резко, при этом стянула корсет и показала на груди. — Вот здесь.
— Двадцать… обеими руками, — едва сумел прошептать он, глядя, как у него на глазах затвердевают темные соски.
Она сунула руку в кошелек и, не глядя, каким-то образом выудила двадцатидолларовую монету. Помахав ею перед глазами Таунсенда, она бросила монету ему в карман. Он накрыл ладонями ее груди и стал энергично ласкать соски. Голова ее запрокинулась, а глаза прикрылись, и она с прерывистым дыханием выгнулась навстречу его рукам.
Когда его руки замерли, она открыла глаза и заглянула ему в глаза, потом взяла его за запястья и провела его ладонями по своим бокам, по ягодицам, прижимаясь к нему.
— Это та же ласка или уже другая?
Ему удалось выпрямиться только благодаря тому, что он не стал думать о соблазнительных полукружиях, которые наполнили его ладони. Что заставляло его идти на такое безумие?
— Другая.
Она вытащила еще одну такую же монету:
— Тогда еще.
И он выполнил ее желание, наслаждаясь ее округлыми ягодицами и горячим теплом ее тела. Ему пришлось собрать все силы, чтобы наконец отстраниться. Он стоял весь дрожа и боясь шелохнуться, когда она подняла вверх мешочек с монетами и бросила его на кровать.
Затем она скользнула на простыни и поманила его.
— Раздевайся… только медленно, — приказала Уитни, подняв монету в пятьдесят долларов.
Он подчинился, проделывая все в приказанном темпе и глядя, как в ней разгорается желание. Она томно откинулась на спину:
— А теперь целуй всю меня.
— У тебя очень дорогостоящие вкусы, девочка, — простонал он, забираясь в кровать и ложась рядом с ней. — Это стоит по меньшей мере пятьдесят долларов.
Она втиснула ему в ладонь монету. Он нагнулся и стал осыпать легкими поцелуями ее губы, виски, ушки и горло. Затем он соскользнул к ее бедрам, нежным и гладким коленям.
Под его горячими поцелуями ее тело вспыхивало и торжествовало от счастья. Это было мучительно-сладостно, волна за волной ее охватывало такое удовольствие, что она не могла его сдерживать. И когда Гарнер запечатлел последний поцелуй на самом чувствительном месте ее тела, из уст Уитни вырвался гортанный стон. Гарнер привстал на колени между ее шелковистыми бедрами:
— Урок закончен.
Он взял кошелек и высыпал на Уитни оставшиеся монеты, которые покатились по ее животу и грудям. Она задохнулась, когда холодные монеты остудили ее кожу, но уже через мгновение горячее тело Гарнера опустилось на нее, прижав к ней твердые золотые монеты. Он неистово целовал ее, порывисто прижимая к себе, когда их тела слились.
Они вновь и вновь возносились на волнах страсти и любви, затем, когда вместе пережили кульминационный момент близости, оба замерли, нежно обнимая друг друга.
Через некоторое время Уитни удовлетворенно промурлыкала, целуя его грудь и упрямый подбородок:
— Ты доволен тем, как я бессовестно транжирила деньги?
— Кажется, у тебя к этому настоящий талант. — Он приподнял голову и нежно посмотрел на нее.
— К трате твоих денег или твоей страсти? — шелковым голоском спросила она.
И он засмеялся и снова улегся рядом.
Какое у него замечательное лицо, думала она, с любовью глядя на его прямой нос, высокие скулы и выразительно очерченный рот. Нет, он просто потрясающе красивый мужчина… должно быть, и дети его будут красивыми…
— Гарнер…
— М-м? — Он уже засыпал.
— Сколько ты возьмешь за… за то, чтобы сделать ребенка? Он вздрогнул и затрясся рядом с ней в приступе безудержного хохота. Приподнявшись на локте, он заставил ее повернуться к нему лицом.
— За детей я денег не беру, — сказал он, и в его глазах промелькнул озорной огонек. — Он снова засмеялся и крепко притянул ее к себе. — Понимаешь, на самом деле… Милосердный Бог позволил нам иметь детей в кредит… и затем мы должны будем платить за них всю свою жизнь.
От автора
Надеюсь, вам понравились Уитни и Гарнер. Историческая подоплека этой книги основана на подлинных фактах, которые иной раз оказываются куда более необыкновенными, чем самый изощренный вымысел. «Водочный бунт» был на редкость бескровным мятежом, в котором по большей части участвовали бедные, преданные своей стране жители пограничных территорий. Осаждаемые внешними врагами и внутренними раздорами, Вашингтон и его кабинет полагали, что «чрезмерные» меры полезнее «недостаточных» и, основываясь на данных «разведки», которые зачастую не имели ничего общего с действительностью, решили продемонстрировать военную силу.
Наспех собранная так называемая «арбузная армия», куда по большей части записывались безземельные бедняки с востока страны, снабжалась крайне плохо. Разнузданное и наглое поведение солдат часто возмущало их начальников офицеров, людей из привилегированных классов общества; сам Джордж Вашингтон пришел в ярость, когда узнал, что мирное население подвергалось настолько оголтелому и бесстыдному грабежу его солдатами, что порой после них не оставалось «ни тарелки, ни ложки, ни стаканов, ни ножей». Как показывает Гарнер Таунсенд, само слово «ополчение» стало презрительным. Однажды во время марша на запад солдаты нескольких полков проявили открытое неповиновение, отказавшись сниматься с лагеря на дневной переход. Растерявшиеся офицеры были вынуждены выдать им по дополнительной порции виски и предоставить день отдыха, чтобы они пришли в себя после безудержного пьянства.
Некоторые богатые молодые люди соглашались пойти в ополчение, но только в составе привилегированных соединений, в частности таких, как конные драгуны, при этом предъявляя бесконечные претензии к фасону и цвету мундиров, а также к снаряжению своих лошадей. «В тех случаях, когда эстетические вкусы этих избалованных молодых людей оставались неудовлетворенными, — писал в своей книге „Повстанцы виски“ Томас П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
— Черт побери, Гарнер Таунсенд! — вспылила она, топнув ножкой.
Внезапно Уитни почувствовала, что в ней проснулась дремлющая Далила. У Гарнера тоже есть желания, как бы он их ни контролировал. Она получит от него то, что ей нужно. Она выудила из кошелька десять долларов и еще двадцать и сунула ему в руку. Опустив их в карман, он крепко обнял ее и снова прильнул к ее губам. В последнюю секунду он невольно прижался к ней всем телом, давая ей почувствовать овладевшее им возбуждение. Он отпрянул, оба часто дышали, чувствуя, как их пронзает желание.
— Если так разбрасываться деньгами, эта ночь будет тебе стоить очень дорого! — Он злорадно усмехнулся.
— А сколько стоит ласка? — Она проигнорировала его возмутительное поддразнивание.
— Смотря какая… — охрипшим голосом выговорил он.
— Интимная… хорошая интимная ласка. — Она говорила резко, при этом стянула корсет и показала на груди. — Вот здесь.
— Двадцать… обеими руками, — едва сумел прошептать он, глядя, как у него на глазах затвердевают темные соски.
Она сунула руку в кошелек и, не глядя, каким-то образом выудила двадцатидолларовую монету. Помахав ею перед глазами Таунсенда, она бросила монету ему в карман. Он накрыл ладонями ее груди и стал энергично ласкать соски. Голова ее запрокинулась, а глаза прикрылись, и она с прерывистым дыханием выгнулась навстречу его рукам.
Когда его руки замерли, она открыла глаза и заглянула ему в глаза, потом взяла его за запястья и провела его ладонями по своим бокам, по ягодицам, прижимаясь к нему.
— Это та же ласка или уже другая?
Ему удалось выпрямиться только благодаря тому, что он не стал думать о соблазнительных полукружиях, которые наполнили его ладони. Что заставляло его идти на такое безумие?
— Другая.
Она вытащила еще одну такую же монету:
— Тогда еще.
И он выполнил ее желание, наслаждаясь ее округлыми ягодицами и горячим теплом ее тела. Ему пришлось собрать все силы, чтобы наконец отстраниться. Он стоял весь дрожа и боясь шелохнуться, когда она подняла вверх мешочек с монетами и бросила его на кровать.
Затем она скользнула на простыни и поманила его.
— Раздевайся… только медленно, — приказала Уитни, подняв монету в пятьдесят долларов.
Он подчинился, проделывая все в приказанном темпе и глядя, как в ней разгорается желание. Она томно откинулась на спину:
— А теперь целуй всю меня.
— У тебя очень дорогостоящие вкусы, девочка, — простонал он, забираясь в кровать и ложась рядом с ней. — Это стоит по меньшей мере пятьдесят долларов.
Она втиснула ему в ладонь монету. Он нагнулся и стал осыпать легкими поцелуями ее губы, виски, ушки и горло. Затем он соскользнул к ее бедрам, нежным и гладким коленям.
Под его горячими поцелуями ее тело вспыхивало и торжествовало от счастья. Это было мучительно-сладостно, волна за волной ее охватывало такое удовольствие, что она не могла его сдерживать. И когда Гарнер запечатлел последний поцелуй на самом чувствительном месте ее тела, из уст Уитни вырвался гортанный стон. Гарнер привстал на колени между ее шелковистыми бедрами:
— Урок закончен.
Он взял кошелек и высыпал на Уитни оставшиеся монеты, которые покатились по ее животу и грудям. Она задохнулась, когда холодные монеты остудили ее кожу, но уже через мгновение горячее тело Гарнера опустилось на нее, прижав к ней твердые золотые монеты. Он неистово целовал ее, порывисто прижимая к себе, когда их тела слились.
Они вновь и вновь возносились на волнах страсти и любви, затем, когда вместе пережили кульминационный момент близости, оба замерли, нежно обнимая друг друга.
Через некоторое время Уитни удовлетворенно промурлыкала, целуя его грудь и упрямый подбородок:
— Ты доволен тем, как я бессовестно транжирила деньги?
— Кажется, у тебя к этому настоящий талант. — Он приподнял голову и нежно посмотрел на нее.
— К трате твоих денег или твоей страсти? — шелковым голоском спросила она.
И он засмеялся и снова улегся рядом.
Какое у него замечательное лицо, думала она, с любовью глядя на его прямой нос, высокие скулы и выразительно очерченный рот. Нет, он просто потрясающе красивый мужчина… должно быть, и дети его будут красивыми…
— Гарнер…
— М-м? — Он уже засыпал.
— Сколько ты возьмешь за… за то, чтобы сделать ребенка? Он вздрогнул и затрясся рядом с ней в приступе безудержного хохота. Приподнявшись на локте, он заставил ее повернуться к нему лицом.
— За детей я денег не беру, — сказал он, и в его глазах промелькнул озорной огонек. — Он снова засмеялся и крепко притянул ее к себе. — Понимаешь, на самом деле… Милосердный Бог позволил нам иметь детей в кредит… и затем мы должны будем платить за них всю свою жизнь.
От автора
Надеюсь, вам понравились Уитни и Гарнер. Историческая подоплека этой книги основана на подлинных фактах, которые иной раз оказываются куда более необыкновенными, чем самый изощренный вымысел. «Водочный бунт» был на редкость бескровным мятежом, в котором по большей части участвовали бедные, преданные своей стране жители пограничных территорий. Осаждаемые внешними врагами и внутренними раздорами, Вашингтон и его кабинет полагали, что «чрезмерные» меры полезнее «недостаточных» и, основываясь на данных «разведки», которые зачастую не имели ничего общего с действительностью, решили продемонстрировать военную силу.
Наспех собранная так называемая «арбузная армия», куда по большей части записывались безземельные бедняки с востока страны, снабжалась крайне плохо. Разнузданное и наглое поведение солдат часто возмущало их начальников офицеров, людей из привилегированных классов общества; сам Джордж Вашингтон пришел в ярость, когда узнал, что мирное население подвергалось настолько оголтелому и бесстыдному грабежу его солдатами, что порой после них не оставалось «ни тарелки, ни ложки, ни стаканов, ни ножей». Как показывает Гарнер Таунсенд, само слово «ополчение» стало презрительным. Однажды во время марша на запад солдаты нескольких полков проявили открытое неповиновение, отказавшись сниматься с лагеря на дневной переход. Растерявшиеся офицеры были вынуждены выдать им по дополнительной порции виски и предоставить день отдыха, чтобы они пришли в себя после безудержного пьянства.
Некоторые богатые молодые люди соглашались пойти в ополчение, но только в составе привилегированных соединений, в частности таких, как конные драгуны, при этом предъявляя бесконечные претензии к фасону и цвету мундиров, а также к снаряжению своих лошадей. «В тех случаях, когда эстетические вкусы этих избалованных молодых людей оставались неудовлетворенными, — писал в своей книге „Повстанцы виски“ Томас П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121