– Да, – сказал он, – да, она в самом деле похожа, это верно.
– Ты знаешь, на кого, и, значит, понимаешь, что нельзя рисковать благополучием нашей семьи из-за такого нелепого стечения обстоятельств. Разве приятно будет самой прославленной даме в Европе убедиться в том, что она похожа на мадмуазель Николь-Дырявый-Чулок?
– Да точно ли этот Дырявый-Чулок похож на самую прославленную даму? – ядовито заговорила Николь, освобождаясь из рук герцога, чтобы возразить барону де Таверне. – Неужели у прославленной дамы такие же округлые плечики, живой взгляд, полненькие ножки и пухлые ручки, как у Дырявого-Чулка? В любом случае, господин барон, – в гневе закончила она, – я не могу поверить, что вы меня до такой степени низко цените.
Николь раскраснелась от гнева, и это ее очень красило. Герцог снова схватил ее за руки, опять зажал ее колени меж ног и посмотрел на нее ласково и многообещающе.
– Барон! – заговорил он. – Николь, разумеется, нет равных при дворе – так я, во всяком случае, думаю. Ну а что касается прославленной дамы, с которой, признаюсь, у нее есть обманчивое сходство, тут мы свое самолюбие спрячем… У вас светлые волосы восхитительного оттенка, мадмуазель Николь. У вас царственные очертания бровей и носа. Ну что же, достаточно вам будет провести перед зеркалом четверть часа, и от недостатков, какие находит господин барон, не останется и следа. Николь, дитя мое, хотите отправиться в Трианон?
– О! – вскричала Николь; вся ее мечта выплеснулась в этом восклицании.
– Итак, вы поедете в Трианон, дорогая, и составите там свое счастье, не омрачая счастья других. Барон! Еще одно слово.
– Пожалуйста, дорогой герцог!
– Иди, прелестное дитя, оставь нас на минутку, – проговорил Ришелье.
Николь вышла. Герцог приблизился к барону.
– Я потому так тороплю вас с посылкой камеристки для вашей дочери, – сказал он, – что это доставит удовольствие королю. Его величество не любит бедность, – напротив, ему приятно будет увидеть хорошенькое личико. Я так все это понимаю.
– Пусть Николь едет в Трианон, раз ты думаешь, что это может доставить королю удовольствие, – отвечал барон, загадочно улыбаясь.
– Ну, раз ты мне позволяешь, я беру ее с собой: она доедет в моей карете.
– Однако ее сходство с ее высочеством… Надо бы что-нибудь придумать, герцог.
– Я уже придумал. Это сходство исчезнет под руками Рафте в четверть часа. За это я тебе ручаюсь… Напиши записочку дочери, барон, объясни ей важность, которую ты придаешь тому, чтобы при ней была камеристка и чтобы ее звали Николь.
– Ты полагаешь, что ее непременно должны звать Николь?
– Да, я так думаю.
– И что другая Николь…
–..не сможет ее заменить на этом месте – почетном, как мне представляется.
– Я сию минуту напишу.
Барон написал письмо и вручил его Ришелье.
– А указания, герцог?
– Я дам их Николь. Она сообразительна? Барон улыбнулся.
– Ну так ты мне ее доверяешь?.. – спросил Ришелье.
– Еще бы! Это твое дело, герцог. Ты у меня ее попросил, я ее тебе вручаю. Делай с ней, что пожелаешь.
– Мадмуазель, следуйте за мной, – поднимаясь, проговорил герцог, – и поскорее.
Николь не заставила повторять это дважды. Не спросив согласия барона, она в пять минут собрала свои пожитки в небольшой узелок и, легко ступая, точно на крыльях, устремилась к карете, вспорхнула на облучок и уселась рядом с кучером его светлости.
Ришелье попрощался с другом, еще раз выслушав слова благодарности за услугу, оказанную им Филиппу де Таверне.
И ни слова об Андре: говорить о ней было излишне.
Глава 22.
МЕТАМОРФОЗЫ
Николь никогда еще не была так счастлива. Для нее уехать из Таверне в Париж было даже не так важно, как из Парижа – в Трианон.
Она была так любезна с кучером де Ришелье, что на следующее же утро о новой камеристке только и было разговору во всех каретных сараях и мало-мальски аристократических передних Версаля и Парижа.
Когда карета прибыла в особняк Гановер, де Ришелье взял служанку за руку и повел во второй этаж, где ожидал Рафте, аккуратно отвечавший от имени маршала на корреспонденцию.
Из всех занятий маршала война играла важнейшую роль, и Рафте стал, по крайней мере по части теории, таким знатоком военного искусства, что, живи Полиб и шевалье де Фолар в наши дни, они были бы счастливы получить одну из его памяток о фортификациях или маневрах: из-под пера Рафте каждую неделю выходили все новые и новые памятки.
Рафте был занят составлением плана кампании против англичан в Средиземном море, когда вошел маршал и сказал:
– Рафте, взгляни-ка на эту девочку! Рафте посмотрел на Николь.
– Очень мила, ваша светлость, – проговорил он, многозначительно подмигнув.
– Да, но ее сходство?.. Рафте, я имею в виду ее сходство!
– Э-э, верно. Ах, черт возьми!
– Ты заметил?
– Невероятно! Вот что ее погубит или, напротив, составит счастье.
– Сначала погубит, но мы наведем в этом деле порядок. Как видите, Рафте, у нее белокурые волосы. Да ведь это совсем нетрудно, правда?
– Нужно только перекрасить их в черный цвет, ваша светлость, – подхватил Рафте, взявший в привычку заканчивать мысли своего хозяина, а часто и думать за него.
– Ступай в мою туалетную комнату, малышка, – приказал маршал. – Этот господин очень ловок, он сейчас сделает из тебя самую красивую и неузнаваемую субретку Франции.
В самом деле, десять минут спустя при помощи черной жидкости, которой каждую неделю пользовался маршал, подкрашивая седые волосы, – это кокетство, какое герцог позволял себе, как он утверждал, еще довольно часто, отправляясь в салон к одной своей знакомой, – Рафте выкрасил прекрасные пепельные волосы Николь в черный цвет. Затем он провел по ее густым светлым бровям булавочной головкой, которую перед тем подержал над пламенем свечи. Благодаря этому он придал ее жизнерадостному лицу фантастическое выражение, ее живым и светлым глазам сообщил страстный, а временами – мрачный взгляд. Можно было подумать, что Николь – фея, вышедшая по приказу повелителя из волшебной бутылки, где до сих пор находилась по воле чародея.
– А теперь, красавица, – проговорил Ришелье, протянув зеркало пораженной Николь, – взгляните, как вы очаровательны, а самое главное, как мало вы похожи на прежнюю Николь. Вам нечего больше опасаться гибели, теперь вы будете иметь успех.
– Ваша светлость! – воскликнула девушка.
– А для этого нам осталось только условиться. Николь покраснела и опустила глаза; плутовка ожидала, без сомнения, речей, на которые де Ришелье был такой мастер.
Герцог понял и, чтобы покончить с недоразумением, обратился к Николь:
– Сядьте вот в это кресло, милое дитя, рядом с господином Рафте. Слушайте меня внимательно… Господин Рафте нам не помешает, не беспокойтесь. Напротив, он выскажет нам свое мнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183