Эммануэль, прежде храбрый и отважный, испугался… он страшился быть убитым, вспоминая о трех дорогих ему существах, приносивших ему в течение семи лет столько счастья.
— Нет, нет, — сказал он себе, — я хочу видеть своих детей.
Маленькие девочки спали на одной кровати в комнате, смежной со спальней их матери.
Пройти в эту комнату можно было или через спальню маркизы или через коридор со стеклянной дверью.
Через последний и вошел на цыпочках маркиз, сердце которого готово было разорваться, держа свечу в руке, потому что было еще темно. Он склонился над кроватью и хотел коснуться слегка губами чела спящих дочерей, чтобы не разбудить их; но свет свечи заставил одну из них, Берту, открыть глаза. Ребенок увидал Эммануэля, улыбнулся ему и, протянув ручонки, обвил его шею.
— А! Это ты, папа? — сказала она.
— Да, — ответил взволнованный маркиз и приложил палец к губам, — тише, не разбуди мать и сестру.
— Ты еще не ложился спать, папа? — спросил ребенок.
— Нет; доброй ночи, девочка.
Эммануэль почувствовал, что сердце его готово разорваться. Он хотел убежать, но какой-то магнит, казалось, удерживал его около этого улыбавшегося ему ребенка и другого, тоже улыбавшегося ему сквозь сон. Но вдруг он услышал голос в соседней комнате.
— С кем это ты говоришь, Берта? — спросила внезапно проснувшаяся маркиза.
— С папой, — ответил ребенок.
— Эммануэль! — позвала госпожа де Флар.
Маркиз почувствовал, как у него задрожали ноги, но, повинуясь звуку дорогого голоса, вошел в комнату жены. Маркиза, удивленная, приподнялась и посмотрела на мужа. Эммануэль старался ступать твердо, но был бледен, и несколько капель пота выступили у него на лбу.
— Откуда вы вернулись? — спросила маркиза. — И почему вы, мой друг, еще не спите?
— Мне послышался шум в детской, — сказал маркиз, стараясь уклониться от прямого ответа, — и я сошел вниз…
— Который час?
— Но я, без сомнения, ошибся, — прибавил маркиз.
— Который час? — переспросила маркиза, взгляд которой упал на каминные часы, показывавшие полчаса седьмого.
И она заметила, что на муже ее вместо халата надет сюртук, застегнутый на все пуговицы, и чистое белье.
— Ах! Господи! — сказала она. — Как… вы уже встали? — Да, — пробормотал Эммануэль. — Я ухожу.
— В шесть часов утра? Подозрение закралось в голову маркизы.
— О, Небо! — вскричала она.
Эммануэль заметил, как она побледнела, и, обняв ее, он проговорил:
— Боже мой! Что с вами?
Он почувствовал, как тоска его усилилась и как страшно билось ее сердце.
— Эммануэль! Эммануэль! — прошептала она. — Куда вы отправляетесь?.. Куда ты идешь?
«О! — подумал маркиз, — какое мучение!» И громко ответил:
— Милая моя, я хотел скрыть от вас правду, но теперь предпочитаю признаться вам.
— Ах! — вскричала госпожа де Флар. — Вы деретесь? У Эммануэля хватило силы остаться спокойным и улыбнуться.
— Только не я, — ответил он.
— Не вы?
— Нет.
— А кто же?
— Один из моих друзей, который явился ко мне вчера в одиннадцать часов вечера и просил меня быть у него секундантом.
Маркиз имел еще достаточно мужества солгать и улыбнуться, и у него хватило геройства прибавить:
— Согласитесь, что величайшее безумие для серьезного государственного мужа, подобного мне, быть секундантом у мальчика, который дерется, притом в первый раз; это студент, сын моего друга.
— Бедный юноша! — пробормотала маркиза, поверившая словам мужа.
— О! Я надеюсь привезти его к нам завтракать здравого и невредимого, — ответил маркиз.
И, обняв жену, он прибавил.
— Прощайте! Я желал бы приехать вовремя. До скорого свидания… Я вернусь к завтраку.
Эммануэль вырвался из объятий жены, прошел снова через детскую, взглянул на детей в последний раз и ускорил шаги.
Маленькая Берта уже опять заснула.
На лестнице маркиз почувствовал упадок сил и мужества. Он прислонился на минуту к перилам, так как ноги его сгибались, и приложил лихорадочно дрожащую руку ко лбу, покрытому потом.
— Боже мой! Боже мой! — прошептал он. — Неужели я их больше не увижу!..
Шаламбель, шатаясь, спустился с лестницы, прошел двор, как пьяный, и опомнился только тогда, когда встретился со стариком Жаном, еще более бледным и дрожащим, чем сам он. Старый слуга открыл дверцу кареты.
— Боже мой! Какое несчастье! — прошептал он. Маркиз строго посмотрел на него.
— Жан, — сказал он ему, — ты скажешь маркизе, если она спросит, то же, что и я сказал ей: дерусь не я, а один из моих друзей.
Жан поклонился со слезами на глазах. Маркиз сел в карету и сделал знак берейтору сесть рядом с собою, а швейцар тем временем уселся около кучера.
Карета покатилась.
В половине восьмого они достигли Царской заставы; был уже день, и понемногу спускался холодный, пронизывающий туман. Эммануэль высунул голову из кареты и начал смотреть по сторонам. В нескольких шагах от таможни одиноко стоял экипаж. Это был таинственный и печальный фиакр, который нанимают, чтобы ехать на дуэль, с равнодушным кучером и двумя низкорослыми и неповоротливыми клячами; он идет так же медленно, как и траурные дроги, и может поместить внутри себя двух секундантов, врача с инструментами, и пациента, то есть того беднягу, который вместо того, чтобы сидеть дома у камина с верной женой, с чистой улыбкой на губах и честным другом, отправляется драться из-за сомнительного поведения женщины с неизвестным ему человеком.
«Вот мои противники», — подумал маркиз, окидывая взглядом карету.
Карета продолжала продвигаться вперед. Из фиакра высунулась чья-то голова, без сомнения узнавшая карету де Флара, и дотоле неподвижный фиакр двинулся тоже в путь и поехал по большой Страсбургской дороге.
Через двадцать минут карета и фиакр остановились в одной из аллей Венсенского леса. Из одного экипажа вышел Эммануэль, а из другого — Фредерик Дюлонг со своими секундантами. Старый студент против обыкновения не был пьян; он держался совершенно прямо, ступал уверенно, застегнув поношенный каштанового цвета сюртук поверх рубашки ослепительной белизны.
Арман и студент, бывший вторым секундантом прежнего обожателя Блиды, были в классическом костюме секундантов: черных брюках и сюртуках, застегнутых до подбородка.
Секунданты маркиза Шаламбеля де Флар-Монгори были тоже весьма приличны на вид. Их седые, коротко стриженные усы, военная выправка и красная ленточка в петлице одного из них производили самое лучшее впечатление.
Эммануэль поздоровался со своим противником и с его секундантами, затем отошел немного в сторону и дал время последним определить условия. В течение пути маркиз не проронил ни слова и впал в какое-то уныние. Тысяча мрачных предчувствий охватывали и терзали его, заставляя сильно биться его сердце. Но как только маркиз вышел из кареты и ему пахнул в лицо холодный туман и свежий утренний ветерок, он вернул себе спокойствие и хладнокровие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— Нет, нет, — сказал он себе, — я хочу видеть своих детей.
Маленькие девочки спали на одной кровати в комнате, смежной со спальней их матери.
Пройти в эту комнату можно было или через спальню маркизы или через коридор со стеклянной дверью.
Через последний и вошел на цыпочках маркиз, сердце которого готово было разорваться, держа свечу в руке, потому что было еще темно. Он склонился над кроватью и хотел коснуться слегка губами чела спящих дочерей, чтобы не разбудить их; но свет свечи заставил одну из них, Берту, открыть глаза. Ребенок увидал Эммануэля, улыбнулся ему и, протянув ручонки, обвил его шею.
— А! Это ты, папа? — сказала она.
— Да, — ответил взволнованный маркиз и приложил палец к губам, — тише, не разбуди мать и сестру.
— Ты еще не ложился спать, папа? — спросил ребенок.
— Нет; доброй ночи, девочка.
Эммануэль почувствовал, что сердце его готово разорваться. Он хотел убежать, но какой-то магнит, казалось, удерживал его около этого улыбавшегося ему ребенка и другого, тоже улыбавшегося ему сквозь сон. Но вдруг он услышал голос в соседней комнате.
— С кем это ты говоришь, Берта? — спросила внезапно проснувшаяся маркиза.
— С папой, — ответил ребенок.
— Эммануэль! — позвала госпожа де Флар.
Маркиз почувствовал, как у него задрожали ноги, но, повинуясь звуку дорогого голоса, вошел в комнату жены. Маркиза, удивленная, приподнялась и посмотрела на мужа. Эммануэль старался ступать твердо, но был бледен, и несколько капель пота выступили у него на лбу.
— Откуда вы вернулись? — спросила маркиза. — И почему вы, мой друг, еще не спите?
— Мне послышался шум в детской, — сказал маркиз, стараясь уклониться от прямого ответа, — и я сошел вниз…
— Который час?
— Но я, без сомнения, ошибся, — прибавил маркиз.
— Который час? — переспросила маркиза, взгляд которой упал на каминные часы, показывавшие полчаса седьмого.
И она заметила, что на муже ее вместо халата надет сюртук, застегнутый на все пуговицы, и чистое белье.
— Ах! Господи! — сказала она. — Как… вы уже встали? — Да, — пробормотал Эммануэль. — Я ухожу.
— В шесть часов утра? Подозрение закралось в голову маркизы.
— О, Небо! — вскричала она.
Эммануэль заметил, как она побледнела, и, обняв ее, он проговорил:
— Боже мой! Что с вами?
Он почувствовал, как тоска его усилилась и как страшно билось ее сердце.
— Эммануэль! Эммануэль! — прошептала она. — Куда вы отправляетесь?.. Куда ты идешь?
«О! — подумал маркиз, — какое мучение!» И громко ответил:
— Милая моя, я хотел скрыть от вас правду, но теперь предпочитаю признаться вам.
— Ах! — вскричала госпожа де Флар. — Вы деретесь? У Эммануэля хватило силы остаться спокойным и улыбнуться.
— Только не я, — ответил он.
— Не вы?
— Нет.
— А кто же?
— Один из моих друзей, который явился ко мне вчера в одиннадцать часов вечера и просил меня быть у него секундантом.
Маркиз имел еще достаточно мужества солгать и улыбнуться, и у него хватило геройства прибавить:
— Согласитесь, что величайшее безумие для серьезного государственного мужа, подобного мне, быть секундантом у мальчика, который дерется, притом в первый раз; это студент, сын моего друга.
— Бедный юноша! — пробормотала маркиза, поверившая словам мужа.
— О! Я надеюсь привезти его к нам завтракать здравого и невредимого, — ответил маркиз.
И, обняв жену, он прибавил.
— Прощайте! Я желал бы приехать вовремя. До скорого свидания… Я вернусь к завтраку.
Эммануэль вырвался из объятий жены, прошел снова через детскую, взглянул на детей в последний раз и ускорил шаги.
Маленькая Берта уже опять заснула.
На лестнице маркиз почувствовал упадок сил и мужества. Он прислонился на минуту к перилам, так как ноги его сгибались, и приложил лихорадочно дрожащую руку ко лбу, покрытому потом.
— Боже мой! Боже мой! — прошептал он. — Неужели я их больше не увижу!..
Шаламбель, шатаясь, спустился с лестницы, прошел двор, как пьяный, и опомнился только тогда, когда встретился со стариком Жаном, еще более бледным и дрожащим, чем сам он. Старый слуга открыл дверцу кареты.
— Боже мой! Какое несчастье! — прошептал он. Маркиз строго посмотрел на него.
— Жан, — сказал он ему, — ты скажешь маркизе, если она спросит, то же, что и я сказал ей: дерусь не я, а один из моих друзей.
Жан поклонился со слезами на глазах. Маркиз сел в карету и сделал знак берейтору сесть рядом с собою, а швейцар тем временем уселся около кучера.
Карета покатилась.
В половине восьмого они достигли Царской заставы; был уже день, и понемногу спускался холодный, пронизывающий туман. Эммануэль высунул голову из кареты и начал смотреть по сторонам. В нескольких шагах от таможни одиноко стоял экипаж. Это был таинственный и печальный фиакр, который нанимают, чтобы ехать на дуэль, с равнодушным кучером и двумя низкорослыми и неповоротливыми клячами; он идет так же медленно, как и траурные дроги, и может поместить внутри себя двух секундантов, врача с инструментами, и пациента, то есть того беднягу, который вместо того, чтобы сидеть дома у камина с верной женой, с чистой улыбкой на губах и честным другом, отправляется драться из-за сомнительного поведения женщины с неизвестным ему человеком.
«Вот мои противники», — подумал маркиз, окидывая взглядом карету.
Карета продолжала продвигаться вперед. Из фиакра высунулась чья-то голова, без сомнения узнавшая карету де Флара, и дотоле неподвижный фиакр двинулся тоже в путь и поехал по большой Страсбургской дороге.
Через двадцать минут карета и фиакр остановились в одной из аллей Венсенского леса. Из одного экипажа вышел Эммануэль, а из другого — Фредерик Дюлонг со своими секундантами. Старый студент против обыкновения не был пьян; он держался совершенно прямо, ступал уверенно, застегнув поношенный каштанового цвета сюртук поверх рубашки ослепительной белизны.
Арман и студент, бывший вторым секундантом прежнего обожателя Блиды, были в классическом костюме секундантов: черных брюках и сюртуках, застегнутых до подбородка.
Секунданты маркиза Шаламбеля де Флар-Монгори были тоже весьма приличны на вид. Их седые, коротко стриженные усы, военная выправка и красная ленточка в петлице одного из них производили самое лучшее впечатление.
Эммануэль поздоровался со своим противником и с его секундантами, затем отошел немного в сторону и дал время последним определить условия. В течение пути маркиз не проронил ни слова и впал в какое-то уныние. Тысяча мрачных предчувствий охватывали и терзали его, заставляя сильно биться его сердце. Но как только маркиз вышел из кареты и ему пахнул в лицо холодный туман и свежий утренний ветерок, он вернул себе спокойствие и хладнокровие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107